Я бледнею, несмотря на то, что где-то на дне моей души сохранилось воспоминание об этом происшествии. Однако совсем другое дело – услышать теперь об этом из ее уст. Это ужасно. Все эти годы я жестоко мучилась смутными догадками о том, что случилось, и, наверное, все сильно преувеличивала.
– Ваш отец провел этот день с другой женщиной. Он встречался с ней к тому моменту уже целых семь месяцев.
– Но почему же ты решила убить себя именно в тот день?
– Потому что, – спокойно отвечает она, – в то утро он попросил у меня развода.
– И ты ждала весь день? Я не понимаю… Чтобы осмыслить подобные ситуации, нужно до тонкости разобраться в самых незначительных и смутных мотивах происшедшего. Только тогда можно понять, почему все случилось так, а не иначе.
– В то утро я сказала ему, что, если он не придет на праздник, я пойму, что он действительно хочет развестись. Вот он и не пришел.
– Боже мой, мама, – плачу я, – а что, если бы он попал тогда в автокатастрофу? Он мог не появиться на празднике по тысяче других причин, а вовсе не потому, что решил окончательно с тобой развестись. Что же тогда? Ты совершила бы этот ужасный поступок вообще без всякой причины!
– Нет, – твердо говорит она. – Я знала наверняка. Я не могла представить себе, как я останусь одна с двумя маленькими детьми. Кроме того, мне казалось, что будет лучше, если я освобожу его от себя.
– Неужели было бы лучше, если мы с Кларой стали бы жить с отцом и с той идиоткой? – раздраженно восклицаю я.
– Она была совсем не идиотка, – спокойно говорит родительница, Она была медицинской сестрой.
Я бледнею еще сильнее, Она еще и защищает отца! Защищает ею выбор – ту идиотку, которая могла бы быть нашей мачехой!..
В тот день отец все-таки пришел домой поздно ночью и обнаружил, что дверь в спальню заперта. Он начал стучать и звать родительницу, пока из дальней комнаты не прибежала Джонези и они вдвоем не выбили дверь.
– Кажется, я уже совершенно отключилась, – не поминает родительница. – Позднее Джонези рассказала, как все происходило. Она бросилась прикладывать к моей голове холодный компресс. Бедняжка Джонези, как будто этот компресс мог мне помочь!. Тогда отец вызвал «скорую», и первое, что я потом увидела – это бело-зеленые стены больничной палаты, куда меня поместили после промывания желудка. Из окна палаты открывался замечательный вид на Ист Ривер. На реке было полным-полно лодок, а вокруг главного больничного корпуса был разбит прелестный маленький парк.
У нее явно что-то не в порядке с головой. Может быть, она слегка помешалась с тех пор. Причин для этого было вполне достаточно.
– Когда я проснулась, – говорит родительница, – отец сидел справа от меня на постели.
– После того как едва не случилось несчастье, ваши отношения улучшились?
– Он сказал, что я сама во всем виновата. Что это я довела его до этого. А теперь, после того как я пыталась переложить на него всю ответственность, вообще оттолкнула его от себя.
Я едва не лопаюсь от возмущения.
– И ты с ним согласилась?
Родительница медленно кивает и беспомощно машет носовым платком. Я почти захлебываюсь от злости:
– Послушай, мама! Ты ни в чем не виновата перед отцом. А он – просто эгоистичный сукин сын!
– Не смей говорить о нем в таком тоне! – говорит она, и ее губы начинают дрожать.
– Ради бога, – мягко говорю я, – ну почему ты все время его защищаешь?
– А что я должна, по-твоему, делать? Порвать с ним и остаться одна – в моем-то возрасте?
Я молчу.
– Вот видишь, – говорит она, довольная, что оказалась права. – Не так-то легко решиться на такое, когда у тебя больше ничего нет. Ведь моя карьера – это мое замужество…
– Но ведь самое трудное уже позади, – говорю я, усаживаясь около нее. – Теперь, когда дети выросли, все стало гораздо проще. Тебе ни о ком не надо заботиться, кроме как о себе самой. Материально ты обеспечена. Зачем мучиться, если без него тебе могло бы быть лучше?
Однако, кажется, она совсем меня не слушает. Ее мысли витают где-то далеко.
– Он был твоим любовником, разве нет? – вдруг спрашивает она.
– Ты о ком, мама?
– Тот человек, который погиб в Бейруте, он был твоим любовником?
В том, что наш разговор ни с того ни с сего переключается на Джоя, есть что-то забавное. От обсуждения идиотизма нашей жизни мы переходим к идиотизму смерти.
– Нет, мама, он не был моим любовником. Он был просто моим другом.
И зачем это я только сказала «просто другом»? Можно подумать, что иметь любовника – это лучше, чем иметь любящего друга. Разве я совершенно исключаю, что можно спать с другом? Разве в мое обыкновение входит спать с врагами?
– Джой был голубым, мама. У него был любовник – танцовщик из театра американского балета.
Она молчит, наблюдая, как я перебираю стопку колготок, пока не нахожу серые, подходящие к моему серому мохеровому свитеру, который я собираюсь надеть к ужину с Грэйсоном, Эллиотом и Куинси.
– Надо думать, тот израильский генерал тоже голубой? иронически замечает она.
– Нет, мама, – спокойно говорю я. – Он мой любовник. – Я делаю паузу. – А еще он мой друг, – добавляю я.
Она кивает. Некоторое время мои слова существуют на положении непреложной истины. Я даже успеваю надеть серые колготки и подойти к шкафу, чтобы достать свитер.
– И почему это все израильтяне носят эти ужасные рубашки с короткими рукавами и не надевают галстуков, даже когда выступают в кнессете?
Она, по-видимому, насмотрелась по телевизору как израильские официальные лица снуют по израильскому парламенту в рубашках с короткими рукавами и без галстуков, и сделала умозаключение, что это их обычная форма одежды.
– Израиль – такая страна, где на формальности не обращают большого внимания. Главное там – практичность. Кроме того, там довольно жарко.
– Я была удивлена, – продолжает родительница, – когда была в Израиле и увидела, что там все танцуют пасодобль. И еще меня потрясло, что там после еды все мужчины начинают ковырять в зубах. Он тоже танцует пасодобль?
– Только с зубочисткой во рту, – отвечаю я, разыскивая в шкафу мои серые туфли.
Следующее ее замечание сражает меня наповал. Я как раз вытаскиваю туфли из-под груды обувных коробок.
– Он, надо полагать, женат?
Я медленно выпрямляюсь, подхожу к кровати и, садясь рядом с родительницей, беру ее за руку.
– Тебе не удастся разрушить и это. Это нечто совсем другое.
– Ничего я не собираюсь разрушать, – возражает она. – Просто я спросила, женат он или нет. Судя по твоей реакции, он женат.
– Я знаю, что это звучит банально, но долгие годы его брак был простой формальностью, одной видимостью… И он – очень достойный человек, мама. Он тот, кто…
– Он тот, кто пляшет пасодобль с зубочисткой во рту и намерен развестись, – перебивает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109