А лежала я голенькая и во всю наслаждалась своим существованием. Рядом со мною сидел мой белый ангел. Молодой и озорной, он щекотал меня перышком, и от того смех, и радость заполняли меня всю. Мир был прекрасен! Потом Ангел приложил палец к своим губам: «Тссс…», закрыл мои ушки руками, и я заснула.
Я не знала, что идет жуткая война, и что моей крохотной жизни угрожает опасность. И вдруг эта бомбежка. Ревущие птицы летели так низко, что можно было разглядеть лица сидящих в них человеческих существ с азартными и злыми глазами. Вываливающиеся из брюха самолетов чёрные бомбы… взрывы… крики раненых… сигналы машин… всё создавало жуткий вой. В мгновение ока моя мама, схватив меня, сползла с грузовика и полезла под него, закрывая меня своим телом. Когда всё чуть поутихло, мама поручила меня моему десятилетнему брату, а сама ушла выполнять свой воинский долг. Никому в этот момент не было дела до того, что ей самой с её двумя детьми нужна помощь. Раненым бойцам были срочно нужны её руки хирурга.
Игорь - брат мой - был любопытен, как все мальчишки. Он тут же оставил меня и побежал смотреть последствия бомбежки. Я снова осталась под наблюдением своего Ангела, который нежно улыбался мне. Все стихло или я ничего не слышала? Подо мною была мокрая тряпка, надо мной - какая-то черная грязная крыша. Противная вонючая капля шлепнулась о тело и поползла по моей шее. Я хотела заплакать, но Ангел мой почесал мне носик пушинкой, и я засмеялась.
Ангел всегда был рядом, накрывая меня своим белоснежным тончайшим покрывалом, просовывая под меня руки, и мне было так спокойно! Я улыбалась, и ничто не могло отнять у меня это врожденное состояние блаженства, когда тебе, наперекор всему, радостно и даже счастливо.
Это уже потом я узнала, что немолодая мать двоих детей, получила мою душу в самом начале войны - в первых числах июля 41-го. Что сделает нормальная женщина в таком случае? Схватив справку о беременности, имея двоих несовершеннолетних детей, стареньких маму и свекровь, она будет проситься уйти вместе с ними в тыл. И это было бы нормально. Стране, которая теряла своих детей тысячами в день, были нужны новые дети.
Но нужно было знать мою маму - она была не такая! Военврач третьего ранга скрыла свою беременность и ушла служить хирургом в госпиталь.
Мама оперировала раненых бойцов. А дома в малюсенькой квартирке её ждали мама, свекровь - мои бабушки - и два старших сына (и как они только умещались?!). Папы не было, его отправили с какими-то важными документами в тыл.
Все надеялись, что война закончится быстро. Но время шло, а просвета не было видно. Начались бомбежки Ростова, где жили мои родные, которых я ещё не знала, и которые обо мне ещё не думали, как о человеке. Я была зародышем, от которого ещё можно было избавиться. И никто не сомневался, что мама так и должна поступить.
Бомбежки участились, стало поступать слишком много раненых, и мама уже не могла приходить домой. Папина мама ушла к своим дочерям, жившим в колхозе. А тут возникла угроза оккупации Ростова. Пришлось срочно отправлять в эвакуацию и всех остальных. Прихватив кое-какие пожитки, другая бабушка с красивым именем Надежда, забрав двух внуков, отправилась на берег Дона. Им предстояло подняться левым берегом вверх по Дону до Маныча, где в хуторе жили сестры отца.
Переправиться на левый берег Дона было почти невозможно. Немцы атаковали переправу и разбомбили её. Погибло много мирных жителей, не говоря о солдатах. Многие просто исчезли с лица земли, как будто их и не было. Вот так и младший брат отца - Алексей - ушёл на фронт в первые дни войны, а потом пропал без вести.
Узнав о бомбёжке переправы и жутких боях под Манычем, мама решила, что погибли все… Она продолжает искать свою маму, сыновей, моего отца, но безрезультатно. Вот тогда она решает дать мне жизнь. «Выживем, так выживем, а если погибнем, то вместе», - рассуждала моя мама. «Кончится война, так я хоть одна не буду».
Факт есть факт: не было бы войны, не было бы меня. Я бы не родилась! Так моя пожилая мама и называла меня всю жизнь «поскребыш» и «дитя войны».
Наступила зима, работы было так много, что это помогало уйти страшным мыслям о судьбе мужа, детей, матери и других родных. Оперируя по 12-14 часов в сутки, она падала там же в госпитале на диван, и засыпала, даже не снимая халата.
Кстати, госпиталь располагался в здании Ростовского Госуниверситета. Это было красивое старинное здание. Оно стоит на том же месте до сих пор. Я не знаю, что там было до революции, но в этом университете я училась потом сама. Лестницы там очень крутые, с поворотами. Выражаясь не по-женски, молоденькие санитарки и сестрички тащили носилки со здоровыми мужиками на третий этаж в операционную. Они надрывались и от этого у них опускались желудки, матки… случались ещё более неприятные вещи со здоровьем. Но кто в это время думал о себе? Все спасали Родину.
Госпиталь был забит ранеными, а немцы подошли к Ростову вплотную. В срочном порядке стали эвакуировать госпиталь. Раненых перевели поближе к вокзалу и разместили в здании пединститута, ожидая первой возможности отправить их подальше от военных действий. Но налетели немцы и разбомбили это здание. Говорят, горело, как в преисподней. Раненые, кто мог хоть как-то передвигаться, выползали, обгоревшие, из огня. Кто-то сгорел заживо. При воспоминании об этом у очевидцев до сих пор волосы шевелятся на голове и на глаза наворачиваются слезы.
Один из братьев моих - старше-младший - десятилетний Игорёк, потеряв в пути бабушку и старшего брата Шурку, решил найти маму. Ростов то отдавали немцам, то отбивали. Чутьё Игорька не подвело. Он шёл по железнодорожным путям, прятался от милиции, которая отлавливала беспризорных, голодал, но упорно двигался вперёд, к маме. Когда он её нашёл, я уже родилась. Что было делать с пацаном? Его взяли в госпиталь в качестве воспитанника, одели в военную форму и поставили на довольствие. Он называл себя гордо связистом - письмоносцем и писцом - ему было поручено раздавать и отправлять письма, помогать писать и читать их тем, кто не мог этого делать самостоятельно, и потому ему тоже было не до меня.
Я лежала на двух стульях на балконе второго этажа университета. Со мною всегда был мой Ангел. Я к нему уже привыкла. Он был очень добрый и веселый. Когда я плакала, он уходил и приводил кого-нибудь из взрослых, чтобы меня забрали в ординаторскую чем-нибудь покормить.
Знаете, все детки от голода плачут, а я почти все время спала, но росла, как обычные дети. У мамы не было молока в груди и, главное, не было возможности меня кормить. Вы же помните, моя мама была врачом-хирургом. Это означало, что она долго мыла руки перед операцией, чтобы они были стерильными, и на них не было микробов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Я не знала, что идет жуткая война, и что моей крохотной жизни угрожает опасность. И вдруг эта бомбежка. Ревущие птицы летели так низко, что можно было разглядеть лица сидящих в них человеческих существ с азартными и злыми глазами. Вываливающиеся из брюха самолетов чёрные бомбы… взрывы… крики раненых… сигналы машин… всё создавало жуткий вой. В мгновение ока моя мама, схватив меня, сползла с грузовика и полезла под него, закрывая меня своим телом. Когда всё чуть поутихло, мама поручила меня моему десятилетнему брату, а сама ушла выполнять свой воинский долг. Никому в этот момент не было дела до того, что ей самой с её двумя детьми нужна помощь. Раненым бойцам были срочно нужны её руки хирурга.
Игорь - брат мой - был любопытен, как все мальчишки. Он тут же оставил меня и побежал смотреть последствия бомбежки. Я снова осталась под наблюдением своего Ангела, который нежно улыбался мне. Все стихло или я ничего не слышала? Подо мною была мокрая тряпка, надо мной - какая-то черная грязная крыша. Противная вонючая капля шлепнулась о тело и поползла по моей шее. Я хотела заплакать, но Ангел мой почесал мне носик пушинкой, и я засмеялась.
Ангел всегда был рядом, накрывая меня своим белоснежным тончайшим покрывалом, просовывая под меня руки, и мне было так спокойно! Я улыбалась, и ничто не могло отнять у меня это врожденное состояние блаженства, когда тебе, наперекор всему, радостно и даже счастливо.
Это уже потом я узнала, что немолодая мать двоих детей, получила мою душу в самом начале войны - в первых числах июля 41-го. Что сделает нормальная женщина в таком случае? Схватив справку о беременности, имея двоих несовершеннолетних детей, стареньких маму и свекровь, она будет проситься уйти вместе с ними в тыл. И это было бы нормально. Стране, которая теряла своих детей тысячами в день, были нужны новые дети.
Но нужно было знать мою маму - она была не такая! Военврач третьего ранга скрыла свою беременность и ушла служить хирургом в госпиталь.
Мама оперировала раненых бойцов. А дома в малюсенькой квартирке её ждали мама, свекровь - мои бабушки - и два старших сына (и как они только умещались?!). Папы не было, его отправили с какими-то важными документами в тыл.
Все надеялись, что война закончится быстро. Но время шло, а просвета не было видно. Начались бомбежки Ростова, где жили мои родные, которых я ещё не знала, и которые обо мне ещё не думали, как о человеке. Я была зародышем, от которого ещё можно было избавиться. И никто не сомневался, что мама так и должна поступить.
Бомбежки участились, стало поступать слишком много раненых, и мама уже не могла приходить домой. Папина мама ушла к своим дочерям, жившим в колхозе. А тут возникла угроза оккупации Ростова. Пришлось срочно отправлять в эвакуацию и всех остальных. Прихватив кое-какие пожитки, другая бабушка с красивым именем Надежда, забрав двух внуков, отправилась на берег Дона. Им предстояло подняться левым берегом вверх по Дону до Маныча, где в хуторе жили сестры отца.
Переправиться на левый берег Дона было почти невозможно. Немцы атаковали переправу и разбомбили её. Погибло много мирных жителей, не говоря о солдатах. Многие просто исчезли с лица земли, как будто их и не было. Вот так и младший брат отца - Алексей - ушёл на фронт в первые дни войны, а потом пропал без вести.
Узнав о бомбёжке переправы и жутких боях под Манычем, мама решила, что погибли все… Она продолжает искать свою маму, сыновей, моего отца, но безрезультатно. Вот тогда она решает дать мне жизнь. «Выживем, так выживем, а если погибнем, то вместе», - рассуждала моя мама. «Кончится война, так я хоть одна не буду».
Факт есть факт: не было бы войны, не было бы меня. Я бы не родилась! Так моя пожилая мама и называла меня всю жизнь «поскребыш» и «дитя войны».
Наступила зима, работы было так много, что это помогало уйти страшным мыслям о судьбе мужа, детей, матери и других родных. Оперируя по 12-14 часов в сутки, она падала там же в госпитале на диван, и засыпала, даже не снимая халата.
Кстати, госпиталь располагался в здании Ростовского Госуниверситета. Это было красивое старинное здание. Оно стоит на том же месте до сих пор. Я не знаю, что там было до революции, но в этом университете я училась потом сама. Лестницы там очень крутые, с поворотами. Выражаясь не по-женски, молоденькие санитарки и сестрички тащили носилки со здоровыми мужиками на третий этаж в операционную. Они надрывались и от этого у них опускались желудки, матки… случались ещё более неприятные вещи со здоровьем. Но кто в это время думал о себе? Все спасали Родину.
Госпиталь был забит ранеными, а немцы подошли к Ростову вплотную. В срочном порядке стали эвакуировать госпиталь. Раненых перевели поближе к вокзалу и разместили в здании пединститута, ожидая первой возможности отправить их подальше от военных действий. Но налетели немцы и разбомбили это здание. Говорят, горело, как в преисподней. Раненые, кто мог хоть как-то передвигаться, выползали, обгоревшие, из огня. Кто-то сгорел заживо. При воспоминании об этом у очевидцев до сих пор волосы шевелятся на голове и на глаза наворачиваются слезы.
Один из братьев моих - старше-младший - десятилетний Игорёк, потеряв в пути бабушку и старшего брата Шурку, решил найти маму. Ростов то отдавали немцам, то отбивали. Чутьё Игорька не подвело. Он шёл по железнодорожным путям, прятался от милиции, которая отлавливала беспризорных, голодал, но упорно двигался вперёд, к маме. Когда он её нашёл, я уже родилась. Что было делать с пацаном? Его взяли в госпиталь в качестве воспитанника, одели в военную форму и поставили на довольствие. Он называл себя гордо связистом - письмоносцем и писцом - ему было поручено раздавать и отправлять письма, помогать писать и читать их тем, кто не мог этого делать самостоятельно, и потому ему тоже было не до меня.
Я лежала на двух стульях на балконе второго этажа университета. Со мною всегда был мой Ангел. Я к нему уже привыкла. Он был очень добрый и веселый. Когда я плакала, он уходил и приводил кого-нибудь из взрослых, чтобы меня забрали в ординаторскую чем-нибудь покормить.
Знаете, все детки от голода плачут, а я почти все время спала, но росла, как обычные дети. У мамы не было молока в груди и, главное, не было возможности меня кормить. Вы же помните, моя мама была врачом-хирургом. Это означало, что она долго мыла руки перед операцией, чтобы они были стерильными, и на них не было микробов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10