А эгоистическое чувство говорит - вот хорошо, дочка будет уже большая, когда встретимся, самое трудное время прошло, крику-писку не будет. Ты знаешь, что такие маленькие, как она сейчас, мне особенно нравятся, и я уверен, что она крепко ухватила бы своими ручонками папку за сердце. Для неё у меня соска была приготовлена и сейчас лежит, достал ещё в мае или июне прошлого года».
Папа был в Ростове, а мы в Баку и добраться друг до друга было немыслимо. Папе пришлось готовить нам всем жилье, так как прошлая квартира была разбита, да и маленькая - она просто не могла уместить всех нас. Видимо, папа был достаточно уважаемый в своем деле специалист, раз ему предложили хорошую большую квартиру из трёх комнат с абсолютно выбитыми окнами и разрушенными стенами. Но мама боялась возвращаться в холодный Ростов из относительно теплого Баку. К тому же, маму просто не отпускали из госпиталя, а она ждала третьей рекомендации в члены ВКП(б) - так она была верна идеям большевизма.
Наконец пришло разрешение перевести маму в распоряжение Северо-Кавказского Военного Округа, и мы отправились в путь. Мы - это мама, Игорек и я со своим Ангелом. Новый 1944 год мы уже встречали вместе в Ростове. Я впервые увидела своего папу, и он мне, так же как и старший брат, Шурик, не понравился. К тому времени я уже почти оправилась от своей первой любви и имела вполне определенное отношение к мужскому полу: «хороший - это больной» или «только больной - это хороший мужчина». А Шурка и папа были здоровы, во всяком случае, не из таких, какие были в госпитале. Поэтому я восприняла их с опаской, как чужеродные предметы в нашей с мамой и Игорем жизни.
Игорька я обожала! Он всегда защищал меня от посягательств противного Шурки на моё спокойствие, которому, конечно, тоже было завидно, что всё для меня. Игорёк заменил мне моего Ангела, которого я стала видеть всё реже и реже. Временами я чувствовала его присутствие, но чаще всего он безмолвно наблюдал за мною. А у меня было много своих дел, и поэтому я уже обходилась без него. Пора было становиться на ноги и осваивать новую территорию жизни.
У нас появилась огромная квартира из трёх комнат на первом этаже с окнами на улицу. Стены в довоенном доме были чуть тоньше, чем стены Петропавловской крепости - заледеневшие за зиму, они долго не прогревались. Мы жили все в одной комнате, которая обогревалась керосинкой. На ней же готовился обед, все ели тут же. Когда стало потеплее, мы стали осваивать и другие комнаты.
Меня всё чаще оставляли одну в этой страшной, незнакомой квартире, потому что ребята пошли учиться в школу, а мама с папой работали. Игорёк рос, и ему больше хотелось бегать с мальчишками по двору, чем сидеть или гулять со мною. Он сажал меня на подоконник, закрывал дверь и убегал. Бегая по двору, Игорёк периодически обегал наш дом и смотрел на меня с улицы. Если я сидела на окне, значит со мною всё в порядке, я никуда не делась. А куда деваться? Слезть я не могла, разве что свалиться с подоконника. Но я боялась этого полета пуще всего, поэтому старалась держаться поближе к стеклу, благо подоконник был широченный. Зимой темнело рано, и меня часто охватывала жуть в этой громадной квартире. Я начинала тихо поскуливать, затем плакать во весь голос и, в конце концов, закатывалась в крике до полного бессилия.
Папа всегда появлялся чётко через 15 минут после окончания работы. Ровно за пять минут до его прихода Игорёк залетал в дом и снимал меня мокрую, заледеневшую, синюю от крика и холода с окна, быстро переодевал и качал на руках, чтобы я успокоилась и не выдала его своим видом. Поэтому при постоянном отсутствии моей мамы, отсутствии любви каких-либо бабушек или дедушек, Игорёк становился для меня спасителем, самым любимым человеком, и даже богом. Я думала и мечтала только о его появлении, а об Ангеле… почти никогда.
Однажды ребята наворовали на окраине города кукурузных початков и поставили варить их в большой широкой кастрюле на керосинке. Как всегда, меня оставили одну на моем подоконнике. Керосин заканчивался или что-то ещё произошло с этой штукой, но копоть от неё разлеталась жирными хлопьями по всей квартире. В какой-то момент Игорёк, обегая в очередной раз вокруг дома увидел, что я сижу на окне вся в дыму. Забежав домой, он обнаружил, что вода выкипает, керосинка чадит, а в квартире света белого не видно.
Выключив керосинку, он отставил кастрюлю на пол, ссадил меня с подоконника и открыл окна для проветривания квартиры. И, конечно, снова убежал. Через какое-то время пришел Шурка, которого теперь стали звать Сашей. Ему уже исполнилось 16, он пошел работать, стал считать себя взрослым и очень важничал. Конечно, ему было «не в дугу» возиться со мной, поэтому на меня он смотрел свысока не только благодаря своему росту.
Так вот, он увидел, что я сижу в кастрюле с кукурузой и, счастливо улыбаясь, плещусь водичкой. Вернулся Игорь, и начался консилиум: что делать с кукурузой? А вдруг я в неё написала? На что Игорёк своим картавым языком философски заметил: «Кукуг'узу нужно есть с солью! Она так вкуснее, а соли мало. Ты, Сашка, попг'обуй её без соли, а если бг'езгуешь, то я отнесу ребятам во двог'». Ну, уж, нет! Есть хотелось всегда, а потому голод пересилил брезгливость. Мы быстро съели всё подчистую ещё до прихода родителей. Замели все следы, даже мусор вынесли, потому что воровать в нашей семье строго запрещалось, и воровство каралось сурово…
Иногда мама брала меня в свой (Ростовский уже) госпиталь, и это были самые счастливые для меня моменты, потому что я сразу же становилась предметом всеобщего внимания. Я тут же притворялась, что ещё не умею ходить, и меня брали на руки такие родные и близкие мне ранбольные мужчины. И снова они играли со мной, угощали меня, убаюкивали и поглаживали. Это был настоящий праздник!
А тут - победа! И мама вернулась в свой облздравотдел, на свою прежнюю работу, где она работала в родовспоможении ещё до войны. Вот какие слова я знала сызмальства. И ещё - геологоразведка, где работал мой папа.
Вы думаете, что теперь у меня началась нормальная детская жизнь? Ничего подобного. Мама работала на две ставки - подрабатывала в роддоме, летала по области на срочные операции и как-то даже взяла меня с собой, потому что не на кого было оставить. (Я страшно гордилась тем, что в свои шесть лет уже летела на самолете, хоть и на «кукурузнике»!) Поэтому маму я опять-таки почти не видела. Папа - тоже в командировках, на братьев моих б'ольших надежды на помощь в воспитании меня было мало. Папа по возможности пробовал заменить мне маму, но он был не из тех, кого я могла полюбить. Ведь для меня он был здоров и, к тому же, часто ворчал и даже страшно ругался за разные проделки.
Перед Новым 1946 Годом родители установили елку в средней комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10