Она была у нас проходная и теперь считалась столовой. Папа принес резиновый клей и собирался всем нам починить обувь. Он так радостно и торжественно поставил бутылочку на стол! Я не понимала, что это за бутылочка и зачем нужно ее содержимое, но по виду папы догадалась, что это что-то очень ценное.
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть «кондрат» не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет… будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол.
А «наказательный» угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю. «никто из мужчин так еще меня не унижал! И это отец! Лучше бы мы жили в госпитале всегда, там не такие мужчины…» Меня привлек вкусный запах. Вы же знаете, что запахи я всегда хорошо улавливала, особенно запахи еды. В щелочку между стеной и шкафом я увидела, что так волнующий меня запах исходил от огромной кувалды нежно-бронзового цвета. Я вспомнила этот запах и даже вкус сала, которым меня кормили накануне. Это один из бывших маминых раненых бойцов привез копченый окорок к Новому Году, который передала его жена для доктора в знак благодарности. Очень экономно нарезав окорок к праздничному столу, его повесили за шкаф на крюк в стене.
«Так это не только маме, это еще и мне, потому что я тоже помогала маме в лечении больных» - подумала я. я была им грелкой, и куклой, и родным ребенком, пробуждавшим в них самые различные желания, но главное - желание жить!
Я попыталась пролезть в эту щель, становилась на цыпочки, пыталась дотянуться, но все, что мне удавалось, это поцарапать окорок ногтем, а потом пососать палец. Мое сопение привлекло внимание мамы, и она спасла меня. Я была прощена, но папа долго ворчал, пытаясь соскрести клей с тарелочек. Обиднее всего было то, что эти тарелочки были безвозвратно испорчены. Увидев это, я разрыдалась так, что меня долго не могли утешить. Успокоили только кусочком окорока. Поесть я всегда любила и до сих пор не откажусь от угощения. Но громкого шума и крика на меня до сих пор не выношу!
В три с половиной года, с осени меня отдали в детский сад, в котором часто забывали. Игорек после школы бегал по своим делам, и обо мне вспоминали только, когда родители приходили с работы. Меня недосчитывались за столом, и тогда кто-нибудь бежал за мною в детсад, где я сидела одна из всех детей со сторожихой. Опять заброшенная и никому не нужная. Чаще всего эта миссия доставалась Игорьку и, казалось, что он делал это с удовольствием. Он опять становился моим спасителем! Единственный человек, думала я, кто любил меня по-настоящему и всегда такую, как я есть, это был мой брат Игорь.
Вот так «со скрипом» я переползла из своего младенчества в долгие и трудные годы детства, девичества, в дальнейшую жизнь.
Наши родители не совершали никаких ошибок.
Все, что было в вашем детстве, служило для того,
чтобы мы стали такими, как мы есть.
Почти в 85 лет мой папа тяжело заболел. Всю жизнь он страдал астмой, да еще мужская проблема прибавилась. Человек расплачивается за каждую обиду, осуждение других людей. Папа любил покритиковать начальство или правительство, а когда объекта раздражения рядом нет или говорить нельзя, то обида загоняется внутрь и приводит к раку и другим тяжким заболеваниям.
И вот тут я почувствовала то самое сострадание, которое испытывала когда-то в госпитале. Мое сердце буквально разрывалось на части, когда я видела этого беспомощного старика. Оно плакало от любви и жалости. Я включилась в спасение. Два месяца я невероятными усилиями вырывала его из вязкого клея, разлитого смертью на жизненном пути моего папы. Я ходила по длинному больничному коридору туда и обратно, держа папу под мышку. Я приучала его ходить заново, жить заново, думать и дышать заново. Два месяца я почти не спала, не ела, но папу кормила только самой вкусной и здоровой пищей. Я кормила его, как ребенка, я брила его, ставила клизмы и спускала катетером мочу. Мне не было ни капельки противно. Я любила его!
«Выхаживая» его по длинному коридору больницы часами, я вспоминала детство. Я вспоминала, как мы часами горланили с ним революционные и пионерские песни, но чаще всего в моей голове крутились слова: «Все равно его не брошу, потому что он хороший!»
Через два месяца ему исполнилось 85, и собрались все его трое детей, невестки, внуки. А внуков у него было четверо, правнуков девять, да невесток, племянниц и других родственников не счесть. И вот все они пришли поздравлять деда. Поднимает мой папа первую рюмку и, не дожидаясь поздравлений, говорит: «То, что вы видите меня живым за этим столом, заслуга моей дочки, моего ангела, точнее, моей Ангелины».
И тут со мною случился катарсис - то есть, я лишилась дара речи! какая-то сила схватила меня за горло, сковала все члены моего тела. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Я с трудом протиснулась между родственниками и выскочила на лестничную площадку. Ощущение было такое, будто я попала под высоковольтные провода, и один из них упал на меня. Из горла полез нечеловеческий рык, превратившийся в рыдания. Меня прорвало. Я плакала так, как очень давно не плакала, а может быть, никогда в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть «кондрат» не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет… будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол.
А «наказательный» угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю. «никто из мужчин так еще меня не унижал! И это отец! Лучше бы мы жили в госпитале всегда, там не такие мужчины…» Меня привлек вкусный запах. Вы же знаете, что запахи я всегда хорошо улавливала, особенно запахи еды. В щелочку между стеной и шкафом я увидела, что так волнующий меня запах исходил от огромной кувалды нежно-бронзового цвета. Я вспомнила этот запах и даже вкус сала, которым меня кормили накануне. Это один из бывших маминых раненых бойцов привез копченый окорок к Новому Году, который передала его жена для доктора в знак благодарности. Очень экономно нарезав окорок к праздничному столу, его повесили за шкаф на крюк в стене.
«Так это не только маме, это еще и мне, потому что я тоже помогала маме в лечении больных» - подумала я. я была им грелкой, и куклой, и родным ребенком, пробуждавшим в них самые различные желания, но главное - желание жить!
Я попыталась пролезть в эту щель, становилась на цыпочки, пыталась дотянуться, но все, что мне удавалось, это поцарапать окорок ногтем, а потом пососать палец. Мое сопение привлекло внимание мамы, и она спасла меня. Я была прощена, но папа долго ворчал, пытаясь соскрести клей с тарелочек. Обиднее всего было то, что эти тарелочки были безвозвратно испорчены. Увидев это, я разрыдалась так, что меня долго не могли утешить. Успокоили только кусочком окорока. Поесть я всегда любила и до сих пор не откажусь от угощения. Но громкого шума и крика на меня до сих пор не выношу!
В три с половиной года, с осени меня отдали в детский сад, в котором часто забывали. Игорек после школы бегал по своим делам, и обо мне вспоминали только, когда родители приходили с работы. Меня недосчитывались за столом, и тогда кто-нибудь бежал за мною в детсад, где я сидела одна из всех детей со сторожихой. Опять заброшенная и никому не нужная. Чаще всего эта миссия доставалась Игорьку и, казалось, что он делал это с удовольствием. Он опять становился моим спасителем! Единственный человек, думала я, кто любил меня по-настоящему и всегда такую, как я есть, это был мой брат Игорь.
Вот так «со скрипом» я переползла из своего младенчества в долгие и трудные годы детства, девичества, в дальнейшую жизнь.
Наши родители не совершали никаких ошибок.
Все, что было в вашем детстве, служило для того,
чтобы мы стали такими, как мы есть.
Почти в 85 лет мой папа тяжело заболел. Всю жизнь он страдал астмой, да еще мужская проблема прибавилась. Человек расплачивается за каждую обиду, осуждение других людей. Папа любил покритиковать начальство или правительство, а когда объекта раздражения рядом нет или говорить нельзя, то обида загоняется внутрь и приводит к раку и другим тяжким заболеваниям.
И вот тут я почувствовала то самое сострадание, которое испытывала когда-то в госпитале. Мое сердце буквально разрывалось на части, когда я видела этого беспомощного старика. Оно плакало от любви и жалости. Я включилась в спасение. Два месяца я невероятными усилиями вырывала его из вязкого клея, разлитого смертью на жизненном пути моего папы. Я ходила по длинному больничному коридору туда и обратно, держа папу под мышку. Я приучала его ходить заново, жить заново, думать и дышать заново. Два месяца я почти не спала, не ела, но папу кормила только самой вкусной и здоровой пищей. Я кормила его, как ребенка, я брила его, ставила клизмы и спускала катетером мочу. Мне не было ни капельки противно. Я любила его!
«Выхаживая» его по длинному коридору больницы часами, я вспоминала детство. Я вспоминала, как мы часами горланили с ним революционные и пионерские песни, но чаще всего в моей голове крутились слова: «Все равно его не брошу, потому что он хороший!»
Через два месяца ему исполнилось 85, и собрались все его трое детей, невестки, внуки. А внуков у него было четверо, правнуков девять, да невесток, племянниц и других родственников не счесть. И вот все они пришли поздравлять деда. Поднимает мой папа первую рюмку и, не дожидаясь поздравлений, говорит: «То, что вы видите меня живым за этим столом, заслуга моей дочки, моего ангела, точнее, моей Ангелины».
И тут со мною случился катарсис - то есть, я лишилась дара речи! какая-то сила схватила меня за горло, сковала все члены моего тела. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Я с трудом протиснулась между родственниками и выскочила на лестничную площадку. Ощущение было такое, будто я попала под высоковольтные провода, и один из них упал на меня. Из горла полез нечеловеческий рык, превратившийся в рыдания. Меня прорвало. Я плакала так, как очень давно не плакала, а может быть, никогда в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10