– Здесь, -откликнулся он из левого заваленного швабрами, метелками и вениками угла.
Морли отыскал еще одну выдвигающуюся панель. За ней начиналась лесенка.
– Позже разведаем.
Среди прочего хлама, наваленного на крышке громадного мраморного унитаза – по-моему, на нем могли усесться разом четыре человека, – я откопал фонарь. Похоже, им сравнительно недавно пользовались.
Морли выбрался из угла, и я зажег фонарь.
– Если бы не это, – сказал Морли, – я бы подумал, что уборной лет двадцать не пользовались.
– Да. – Я облачился в длинный клеенчатый плащ. – Выбери что-нибудь для себя.
Пока Морли возился в поисках одеяния размером хоть чуть-чуть поменьше цирковой палатки, я прихватил еще несколько тряпок, чтобы завернуть полотна Брэдона. Снарядившись таким образом, мы смело отдались на волю разбушевавшейся стихии.
На самом деле мы тащились как черепахи, беспрерывно спотыкаясь. У меня почти все силы уходили на то, чтобы не дать фонарю погаснуть.
Дул сильный ветер, нас окружали потоки воды. Сверху тоже лило. Гремел гром, сверкала молния, мы как будто попали на поле жесточайшего сражения, но, несмотря на все препятствия, благополучно добрались до коровника.
– Слава Богу, мы надели плащи, – сказал Морли. – А то промокли бы.
Нашел за что благодарить, придурок. Все равно -промокли насквозь.
Я с трудом докопался до места, где припрятал картины.
– Черт побери! Не так все плохо.
– А что хорошего?
– Они все еще здесь.
– Проверь все же, нет ли ловушки. Морли пошутил, но я готов был принять его совет всерьез. Впрочем, ловушки не оказалось, мне повезло.
Я встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Морли поставил фонарь и, ругаясь, принялся отмахиваться от летучих мышей.
– Этих плащей недостаточно. Схожу поищу еще. – Он исчез, оставив меня в почти полной уверенности, что больше мы никогда не увидимся.
Однако он вернулся и притащил два тяжеленных куска брезента. Мы сложили полотна Снэйка в две пачки, завернули и вышли под дождь. Каждый взял по одной пачке.
Я опять промок до нитки и вымазался по колени в грязи, но картины не пострадали. Мы добрели до дома, разделись.
– Наверное, лучше взять их наверх, – сказал я.
Морли взглянул на картины.
– Психиатру его вовремя не показали.
– Но какой талант! Вот она.
– Я сражен. – Он уставился на портрет блондинки, как будто хотел проглотить его.
– Пойдем наверх, насладимся в спокойной обстановке.
Но нам пришлось пройти мимо Кида, Уэйна и Питерса.
– Что это у вас? – поинтересовался Черный Пит. Причин скрывать правду у меня не было.
– Кое-что из работ Брэдона. Я спас их из огня.
Им стало любопытно: Брэдон никому не показывал своих картин.
– Вот это да! – воскликнул Кид, просмотрев две военные сцены. – Да он больной!
– Нет, – возразил Уэйн. – Так оно и было, так мы чувствовали.
– Чепуха, все выглядело иначе.
– Знаю. Я говорю, так мы чувствовали.
– Смотрите, мужики, – включился в обсуждение Питерс, – а ведь он недолюбливал Дженнифер.
Как-то вышло, что я спас четыре портрета – блондинку и три Дженнифер. Ребятам повезло, что их изображений я не вытащил. Они бы не оценили мастерство живописца. Портреты Дженнифер я схватил просто второпях.
Питерс разложил картины у фонтана. Третий (наверное, недавний) портрет Дженнифер я раньше не разглядывал. Он был самым ужасающим из всех, он словно источал ужас и заставлял усомниться в здравом рассудке художника.
– Мы знали, что Снэйк псих, но не до такой же степени. Гаррет, не вздумайте показать его мисс Дженни. Это слишком жестоко, – сказал сердобольный Кид.
– И не собираюсь. Я хватал наугад. Но вот она, блондинка. Этот портрет я захватил не случайно. Вот женщина, которую я видел много раз. Кто она?
Они посмотрели на меня, на картину, опять на меня. Наверное, подумали, что я тоже не крепок на голову и позволил себе увлечься первым подвернувшимся под руку предметом, но сдержались и не высказали своего впечатления вслух.
– Понятия не имею, Гаррет, – рубанул Питерс. – Никогда ее не видел. А вы, ребята?
Уэйн и Кид покачали головами.
– Хотя… вроде бы… – промямлил Уэйн. В голове у Кида тоже мелькнула какая-то мысль, он наморщил лоб, подошел ближе.
– Узнаешь? – спросил я.
– Нет. Секундочку… Нет. Просто игра воображения.
Я не стал спорить. Все равно доказательств пока нет.
– Пошли, Морли.
Мы начали собирать картины. Теперь Питерс, нахмурившись, рассматривал блондинку, мучительно пытаясь что-то сообразить. Он побледнел немного, вконец растерялся, но так ничего и не сказал. Мы собрали полотна и направились к лестнице. Поднялись на четвертый этаж, и я, меня точно подтолкнул кто, подошел к перилам балкона. Питерс и Кид о. чем-то возбужденно шептались.
У Морли слух острей моего.
– Не знаю точно, о чем они говорят, но они пытаются убедить друг друга, что это невозможно.
– Они узнали ее?
– Они думают, что она как две капли воды похожа на ту, кем быть не может. Да, кажется, я не ослышался.
Все это мне совсем не нравилось.
36
В гостиной Морли водрузил портрет таинственной дамы на полку у камина и принялся сосредоточенно изучать его. Я неверно истолковал этот интерес, что простительно: слабость Морли к женскому полу ни для кого не секрет.
– И не мечтай, дружок. Место занято.
– Спокойно. Садись и смотри на картину. Не случись чего-то очень важного, Морли не стал бы говорить со мной подобным тоном. Я устроился поудобнее и воззрился на портрет.
Морли поднялся, задул несколько ламп. Комната погрузилась в полумрак. Потом он отдернул занавески. Теперь ничто не скрывало от наших глаз неистовствующую за окном бурю. Устроив все таким образом,
Морли продолжал изучать картину. Женщина на ней казалась все более и более живой, овладевала постепенно всем моим существом. Мне хотелось взять ее за руку и увести прочь, спасти от той жути, что настигала ее.
Буря как бы перекликалась с фоном картины и еще усиливала эти ощущения. Проклятый Снэйк Брэдон был колдуном. Портрет, если долго смотреть на него, действовал даже сильнее, чем пейзаж с болотом и виселицей, но природа этого воздействия оставалась неуловимой, секрет его ускользал от меня.
Я почти слышал ее мольбы о помощи.
– У, ведьма! – пробормотал Морли. – Она затмевает все. Сейчас мм ее уберем.
– Что ты сказал?
– Там есть еще что-то. Но нас отвлекает женщина.
Точно. Фон картины казался мне лишь украшением, подчеркивающим ее удивительную красоту.
Морли взял с моего стола бумагу и с помощью небольшого ножичка вырезал силуэт блондинки – чтобы прикрыть ее.
– Упаси тебя Господь испортить картину. Прирежу.
Я уже знал, куда повешу ее. У меня дома в кабинете как раз есть пустое местечко.
– Я скорей сам себе глотку перережу, Гаррет. Твой Брэдон псих, но псих гениальный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60