– Он добавил еще одну пятифунтовую бумажку и положил все мне в руку. Я держала в своей руке годовое жалованье кухарки.
– Вы… очень щедры, – пробормотала я. – Но я не буду расточительной, обещаю. Можно я схожу на кухню и посмотрю, как работает плита? Ты хочешь есть, Ник? Если да, я могу сделать бутерброд. Когда ты будешь ужинать?
Он покачал головой и резко сказал:
– Я ухожу. Приготовь себе все, что захочешь.
– Уходишь? – Я удивленно посмотрела на часы над камином. Стрелки показывали десять минут седьмого. – Ты не вернешься к ужину?
– Нет.
Я замолчала, растерявшись и не зная, что сказать.
– Когда ты… я хотела сказать… не возражаешь ли ты, если я спрошу, когда ты вернешься, Ник?
– Не надо спрашивать у меня разрешения, если хочешь что-то спросить, пожалуйста. – Он взял со стула пальто и шляпу. – Не знаю. До полуночи, возможно, вернусь. У меня есть ключ, поэтому ложись спать, когда захочешь. – Он раздавил сигару в большой пепельнице и пошел к двери. Остановился, оглянулся и посмотрел на меня без всякого выражения, затем неохотно улыбнулся и сказал: – По крайней мере, у тебя больше свободы, чем в тюрьме Ченгфу.
Он вышел, и через несколько секунд я услышала, как захлопнулась входная дверь. Я медленно направилась к креслу, села и уставилась на пламя камина, стараясь понять, что означают последние слова. Минут через пять, так ничего и не решив, я встала и отправилась на кухню. Когда я посмотрю кладовую, могу составить список продуктов, которые нужно будет заказать, затем посмотрю, как работает плита, приготовлю себе что-нибудь несложное. Сейчас, когда я более внимательно все осмотрела, увидела, что в доме несколько дней не убирали, везде была пыль, так что мне будет чем заняться в ближайшие дни.
К десяти часам я поужинала, вымыла посуду, убрала в кухне и нижних комнатах и села у камина с книжкой стихотворений, которая называлась «Рубаи Омара Хайяма». Эти стихи произвели на меня странное впечатление, и хотя слова и ритм четверостиший захватывали, мне было трудно сосредоточиться. В половине одиннадцатого я выключила газ и отправилась спать.
Причесавшись и надев самую нарядную ночную рубашку, я выключила газ и в своем камине и задумалась, как быть со светом. Я оставила гореть газовую лампу в холле, потом решила, что Нику незачем пробираться на ощупь в спальню. Еще немного поразмыслив, я выключила лампу над кроватью и оставила небольшой огонь в лампе у двери.
Лежа в постели в полумраке, я ждала возвращения мужа, а в голове у меня вертелись вопросы, на которые не было ответа. Зачем Ник, заявив, что я его жена, и потребовав, чтобы я с ним уехала, привез меня в свой дом, а затем в первый же вечер ушел из дому, оставив меня одну? Почему у него так меняется настроение? То я вдруг узнаю в нем человека, с которым познакомилась в Ченгфу, злого, возможно, но живого и человечного, способного потешаться над превратностями судьбы, даже если они и привели его в камеру смертника. А в следующий момент все это внезапно исчезает, как будто он с грохотом опустил ставни, закрываясь от меня, и передо мной оказывается совершенно незнакомый холодный человек.
Примерно через час я услышала, как отворилась входная дверь, затем послышались тихие шаги на лестнице. Я затаила дыхание, прислушавшись, но теперь я уже не боялась и не нервничала. Я чувствовала какое-то непонятное волнение, как будто выпила слишком много вина.
Я оставила дверь в спальню наполовину открытой. Ник сейчас был на лестничной площадке. Я услышала его шаги, заглушаемые ковром. Он остановился у двери. Несколько мгновений ничего не было слышно. Затем приглушенный свет у двери погас, и комната погрузилась в темноту. Я услышала слабый щелчок, и дверь закрылась. Снова тишина. Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как услышала, что дверь спальни в противоположном конце коридора захлопнулась.
И только тогда я поняла, что одна в комнате. Он подошел к двери, выключил свет, закрыл дверь и ушел в другую спальню. Я стала на колени, нащупала цепочку, и лампа над моей головой зажглась с легким хлопком. Я встала с кровати, подошла ко второму гардеробу, про который решила, что это – Ника. Он был пуст. Тумбочка, в которой, я думала, хранятся его вещи, была тоже пуста. Я медленно подошла к кровати, легла и выключила свет.
Это – не наша спальня. Это – моя спальня.
* * *
Следующие две недели я бывала то счастлива, то впадала в отчаяние. Мне нравился наш маленький дом, я с удовольствием наводила в нем порядок, и нигде не было ни пятнышка. Мне нравилось готовить всякие вкусные блюда. На следующий день после приезда я потратила восемнадцать пенсов на поваренную книгу. Пользуясь книгой и тем, чему научила меня миссис Кокс, я постоянно готовила что-нибудь новое. Я любила ходить по магазинам мимо набережной и наблюдать за художниками, которые, установив мольберты на мосту или на тротуаре, писали свои речные пейзажи. В Челси жили разные люди, бедные и богатые, но большинство из них были приветливы, и мне нравилась веселая атмосфера этого места.
Но Ник по-прежнему был незнакомцем, и я мало его видела. Я узнала, что большую часть времени он проводит на Лондонской бирже металлов, которая имела какое-то отношение к покупке и продаже меди, олова и других металлов. Все операции осуществлялись на бумаге, и он в глаза не видел ни одного металла. Когда я спросила, что это значит, он ответил с одной из редких улыбок, что это респектабельная форма спекуляции и очень прибыльная, если все правильно рассчитать.
Вечера он проводил в своем клубе и однажды пришел домой абсолютно пьяный. Было уже далеко за полночь. Я услышала, как он упал на лестнице, и вышла, чтобы помочь ему лечь в постель. Но он заставил меня отвести его на кухню и поливать голову холодной водой над раковиной, пока он не смог сам стоять на ногах, не очень уверенно, но без посторонней помощи. Он был так зол на себя, что мне было трудно удержаться от смеха, глядя, как он мокрый качается на ногах и ругается.
Я начала готовить ему черный кофе, потому что слышала, как мистер Фолкон говорил, что черный кофе лучшее лекарство от опьянения, но Ник велел мне все бросить и идти спать. Я не послушалась и продолжала молча готовить кофе, и тогда он на меня закричал. К своему огромному удивлению, я впервые повысила голос и закричала в ответ, что он мой муж и что я имею право о нем заботиться. Я заявила, что всю жизнь заботилась о детях и заметила, что чем старше они становятся, тем больше глупеют, и что он глупее их всех, если думает, что я расстроилась, что он случайно выпил слишком много.
Все, что я сказала, звучало неразборчиво и маловразумительно, но он сел на стул, уронил голову на руки и смеялся так, что чуть не задохнулся. Потом он вел себя очень тихо, пока я не сварила кофе, послушно выпил две чашки, молча за мной наблюдая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Вы… очень щедры, – пробормотала я. – Но я не буду расточительной, обещаю. Можно я схожу на кухню и посмотрю, как работает плита? Ты хочешь есть, Ник? Если да, я могу сделать бутерброд. Когда ты будешь ужинать?
Он покачал головой и резко сказал:
– Я ухожу. Приготовь себе все, что захочешь.
– Уходишь? – Я удивленно посмотрела на часы над камином. Стрелки показывали десять минут седьмого. – Ты не вернешься к ужину?
– Нет.
Я замолчала, растерявшись и не зная, что сказать.
– Когда ты… я хотела сказать… не возражаешь ли ты, если я спрошу, когда ты вернешься, Ник?
– Не надо спрашивать у меня разрешения, если хочешь что-то спросить, пожалуйста. – Он взял со стула пальто и шляпу. – Не знаю. До полуночи, возможно, вернусь. У меня есть ключ, поэтому ложись спать, когда захочешь. – Он раздавил сигару в большой пепельнице и пошел к двери. Остановился, оглянулся и посмотрел на меня без всякого выражения, затем неохотно улыбнулся и сказал: – По крайней мере, у тебя больше свободы, чем в тюрьме Ченгфу.
Он вышел, и через несколько секунд я услышала, как захлопнулась входная дверь. Я медленно направилась к креслу, села и уставилась на пламя камина, стараясь понять, что означают последние слова. Минут через пять, так ничего и не решив, я встала и отправилась на кухню. Когда я посмотрю кладовую, могу составить список продуктов, которые нужно будет заказать, затем посмотрю, как работает плита, приготовлю себе что-нибудь несложное. Сейчас, когда я более внимательно все осмотрела, увидела, что в доме несколько дней не убирали, везде была пыль, так что мне будет чем заняться в ближайшие дни.
К десяти часам я поужинала, вымыла посуду, убрала в кухне и нижних комнатах и села у камина с книжкой стихотворений, которая называлась «Рубаи Омара Хайяма». Эти стихи произвели на меня странное впечатление, и хотя слова и ритм четверостиший захватывали, мне было трудно сосредоточиться. В половине одиннадцатого я выключила газ и отправилась спать.
Причесавшись и надев самую нарядную ночную рубашку, я выключила газ и в своем камине и задумалась, как быть со светом. Я оставила гореть газовую лампу в холле, потом решила, что Нику незачем пробираться на ощупь в спальню. Еще немного поразмыслив, я выключила лампу над кроватью и оставила небольшой огонь в лампе у двери.
Лежа в постели в полумраке, я ждала возвращения мужа, а в голове у меня вертелись вопросы, на которые не было ответа. Зачем Ник, заявив, что я его жена, и потребовав, чтобы я с ним уехала, привез меня в свой дом, а затем в первый же вечер ушел из дому, оставив меня одну? Почему у него так меняется настроение? То я вдруг узнаю в нем человека, с которым познакомилась в Ченгфу, злого, возможно, но живого и человечного, способного потешаться над превратностями судьбы, даже если они и привели его в камеру смертника. А в следующий момент все это внезапно исчезает, как будто он с грохотом опустил ставни, закрываясь от меня, и передо мной оказывается совершенно незнакомый холодный человек.
Примерно через час я услышала, как отворилась входная дверь, затем послышались тихие шаги на лестнице. Я затаила дыхание, прислушавшись, но теперь я уже не боялась и не нервничала. Я чувствовала какое-то непонятное волнение, как будто выпила слишком много вина.
Я оставила дверь в спальню наполовину открытой. Ник сейчас был на лестничной площадке. Я услышала его шаги, заглушаемые ковром. Он остановился у двери. Несколько мгновений ничего не было слышно. Затем приглушенный свет у двери погас, и комната погрузилась в темноту. Я услышала слабый щелчок, и дверь закрылась. Снова тишина. Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как услышала, что дверь спальни в противоположном конце коридора захлопнулась.
И только тогда я поняла, что одна в комнате. Он подошел к двери, выключил свет, закрыл дверь и ушел в другую спальню. Я стала на колени, нащупала цепочку, и лампа над моей головой зажглась с легким хлопком. Я встала с кровати, подошла ко второму гардеробу, про который решила, что это – Ника. Он был пуст. Тумбочка, в которой, я думала, хранятся его вещи, была тоже пуста. Я медленно подошла к кровати, легла и выключила свет.
Это – не наша спальня. Это – моя спальня.
* * *
Следующие две недели я бывала то счастлива, то впадала в отчаяние. Мне нравился наш маленький дом, я с удовольствием наводила в нем порядок, и нигде не было ни пятнышка. Мне нравилось готовить всякие вкусные блюда. На следующий день после приезда я потратила восемнадцать пенсов на поваренную книгу. Пользуясь книгой и тем, чему научила меня миссис Кокс, я постоянно готовила что-нибудь новое. Я любила ходить по магазинам мимо набережной и наблюдать за художниками, которые, установив мольберты на мосту или на тротуаре, писали свои речные пейзажи. В Челси жили разные люди, бедные и богатые, но большинство из них были приветливы, и мне нравилась веселая атмосфера этого места.
Но Ник по-прежнему был незнакомцем, и я мало его видела. Я узнала, что большую часть времени он проводит на Лондонской бирже металлов, которая имела какое-то отношение к покупке и продаже меди, олова и других металлов. Все операции осуществлялись на бумаге, и он в глаза не видел ни одного металла. Когда я спросила, что это значит, он ответил с одной из редких улыбок, что это респектабельная форма спекуляции и очень прибыльная, если все правильно рассчитать.
Вечера он проводил в своем клубе и однажды пришел домой абсолютно пьяный. Было уже далеко за полночь. Я услышала, как он упал на лестнице, и вышла, чтобы помочь ему лечь в постель. Но он заставил меня отвести его на кухню и поливать голову холодной водой над раковиной, пока он не смог сам стоять на ногах, не очень уверенно, но без посторонней помощи. Он был так зол на себя, что мне было трудно удержаться от смеха, глядя, как он мокрый качается на ногах и ругается.
Я начала готовить ему черный кофе, потому что слышала, как мистер Фолкон говорил, что черный кофе лучшее лекарство от опьянения, но Ник велел мне все бросить и идти спать. Я не послушалась и продолжала молча готовить кофе, и тогда он на меня закричал. К своему огромному удивлению, я впервые повысила голос и закричала в ответ, что он мой муж и что я имею право о нем заботиться. Я заявила, что всю жизнь заботилась о детях и заметила, что чем старше они становятся, тем больше глупеют, и что он глупее их всех, если думает, что я расстроилась, что он случайно выпил слишком много.
Все, что я сказала, звучало неразборчиво и маловразумительно, но он сел на стул, уронил голову на руки и смеялся так, что чуть не задохнулся. Потом он вел себя очень тихо, пока я не сварила кофе, послушно выпил две чашки, молча за мной наблюдая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89