- Тихо, папка, не раздави Мурзика...
Она расстегнула верхнюю пуговицу и тихонько показала котенка: она знала, что отец не выдаст. Отец как-то странно всхлипнул - не то заплакал, не то засмеялся, - сжал Аленку напряженными жесткими руками.
- Берегите мать, слышишь?
Он хотел сказать что-то еще, но вокруг все задвигались, зашумели, отец быстро поставил Аленку на землю, обнял и поцеловал Иру и подтолкнул их обеих к мосткам, к женщинам в ватниках, коротких юбках и сапогах.
Это были немолодые уже горожанки - нервные, слабые и худые. Года два назад они и представить бы не смогли такую вот обувь на своих ногах или такие ватники. Но теперь они стояли в этих тяжелых кирзовых сапогах, широко и крепко расставив ноги, покачиваясь на скользких мостках, и передавали детей друг другу, не чувствуя тяжести, не простужаясь и за себя не боясь. Мостки качались, скрипели, были мокрыми от брызг и от высокой волны, чьи-то руки больно подхватили Аленку под мышки - "не смотри вниз, вниз, говорю, не смотри", - передали в другие, такие же сильные руки и поставили наконец на палубу. Она испугалась, что потеряет маму, и потому изо всех сил смотрела на нее в сгущавшихся сумерках. И мама не потерялась. Вместе с другими взрослыми она поднялась на пароход, и он поскорее отплыл от опасного берега, увозя людей из родного дома, может быть, навсегда.
Всю ночь Аленка спала, прижавшись к надежному телу парохода. В нутре его что-то тикало и урчало, вздыхало и хлюпало, и было мирно и хорошо от этого урчания, хлюпанья и постукивания. Утром она проснулась от резких криков птиц и пахнущей рекой прохлады. Она зашевелилась под маминым пальто, отодвинула Иру, навалившуюся на нее во сне, и стала тихо звать Мурзика, потому что он делся куда-то.
Прямо перед ней вместе с солнцем просыпалась Волга, пароход, уже не скрываясь, ни от кого не таясь, резал гладкую розовую волну, слева на палубе спала, положив голову на узел, мама, и на том же узле, рядом с ее головой, вздымался и опадал пушистый комочек - вывезенный контрабандой из грохота и огня котенок по имени Мурзик.
2
Ирка была ужасная вредина: ну что ей стоило дать портфель? Ведь только донести до школы! Тревога поднимала Аленку чуть свет, она торопливо одевалась ("Да спи ты, дурочка", - говорила мама) и терпеливо ждала, когда встанет Ира.
- Доченька, пора в школу...
Ира что-то бормотала, не открывая глаз, а Аленка уже бежала в кухню: занимать очередь на умывание. Соседей было много - двенадцать дверей в коридоре, длинном и узком, заставленном ларями и ящиками, раковин же всего две, как и уборных. Так что по утрам было сложно, и Аленка служила сестре верой и правдой, без всякой, впрочем, надежды, что сердце Иры смягчится. Потом она вставала у дверей и так стояла, уже в пальто.
В половине девятого приходила Ирина подруга Галя, вежливо здоровалась с Анной Петровной, вроде бы не замечая Аленки, и говорила привычно:
- Ир, ну скорей!
Ира хватала учебники, запихивала в зеленую сумку от противогаза и начинала метаться по комнате.
- Сейчас, сейчас, я сейчас, - повторяла она, влезая в пальто, нахлобучивая торопливо шапку, откидывая на спину толстые косы.
Аленка наконец решалась.
- Ира, можно я понесу твой портфель? - тихо просила она.
Галя только того и ждала.
- Ну какая ты странная, - рассудительно начинала она. - Мы идем в школу, понимаешь, в школу, а ты еще маленькая. Вот пойдешь в первый класс...
Аленка начинала моргать быстро-быстро, сдерживаясь, чтоб не плакать. Ира, хоть и дразнила сестренку "плаксой", видеть слез ее не могла. Сжалившись, она совала Аленке чернильницу в пропитанном чернилами задубелом мешочке: знаменитые "непроливалки" еще как проливались!
- На, неси!
Втроем они выходили на утреннюю полутемную улицу. Счастливая Аленка шагала чуть сзади, не смея вступить в разговор, независимо размахивая мешочком на длинном шнурке и поглядывая по сторонам: все, конечно, думали, что она тоже школьница. У школы отдавала мешочек Ире и опять ждала, теперь уже перемены, когда Ира с подружками будет прыгать через веревку. Аленке великодушно разрешалось веревку крутить.
* * *
Город Аленке нравился: здесь было тихо, а там, откуда они уехали, все гремело и грохотало. И небо там было громким, и улицы, даже Волга угрозой, остальное забылось. Ира тоже была довольна, а мама - нет.
- Какие тут холода, - говорила она, зябко кутаясь в шаль, тоскливо замирая над чашкой чая. - Никак не могу привыкнуть.
- А какие тут холода? - удивлялась Аленка. - Нормальные, зимние.
- Нет, не нормальные, - качала головой мама. - Таких морозов у нас не бывало...
Она сидела и смотрела в одну точку, пугая девочек этим неподвижным взглядом. Она забывала похвалить Иру за чай, Аленку - за тапочки, выставленные к ее приходу с работы. Она сидела и думала об одном: нет писем, ни одного письма, ни единого...
Морозы и вправду стояли великие, сживая немцев со свету. Но и наши мерзли в окопах, и тыл посылал им варежки, шарфы, толстые шерстяные носки. Ирина школа как раз собирала посылки, и мать отдала пару новых носков и кисет, а Ира вышила на нем большой цветок, желтый, как солнце.
Аленка целый день рисовала бой на Волге - с бурунчиками от взрывов, с красным знаменем во все синее небо, с черными фигурками тонущих в Волге фрицев. Вечером гордо показала рисунок матери, но мать посмотрела на него как-то очень печально и сказала, вздохнув:
- Нарисуй лучше Красную Шапочку. Взрывов у них и без твоих хватает...
Аленка обиделась и рисовать какую-то дурацкую Красную Шапочку, конечно, не стала.
К весне Аленке исполнилось семь, она уже умела читать и писать. Каждый день, когда Ира садилась делать уроки, она тут же устраивалась напротив, приготовив заранее бумагу и карандаш.
- Надо было отдать тебя в школу, да не брали с шести-то, - жалела ее мать и заступалась за свою меньшую, когда вздорная Ирка вопила, что ей мешают.
А вообще, если не копаться в мелочах, сестры любили друг друга. Их разделяло всего полтора года, но Ира хорошо помнила, что она старшая. Она всегда защищала сестренку, она бросилась однажды на самого Юрку Власова, грозу их двора, не успев даже сообразить, что это же Юрка! И что это взбрело в тот вечер Аленке в голову? Она встала зачем-то на низенький шаткий заборчик и заорала на весь двор противным голосом, покачиваясь в неустойчивом равновесии:
- История Власа, лентяя и лоботряса!..
Юрка и в самом деле учился неважно, в школу ходить не любил, а любил драться. Вот он и кинулся на Аленку - длинный, худой и свирепый. Ничтожный малек, да еще девчонка, смеет его оскорблять!
Да, Ира тогда просто спасла сестру от рыжего Юрки. Но сама она как хотела, так и распоряжалась Аленкой: гоняла в магазин за хлебом, велела сидеть и ждать маму, убегая по каким-то таинственным делам с Галей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103