Затем следовала моя подпись, а под ней приписка: «Присвоен псевдоним — Воробей».
К заявлению было приколото несколько донесений:
«Доношу, что в ночь на двадцать восьмое апреля готовится еще одна подпольная коммунистическая первомайская акция. Сделаны и розданы в ячейки специальные картонные шаблоны для нанесения лозунгов краской на стены домов. Акцию предполагается провести от часу до трех часов ночи на следующих улицах: Вождя, Офицерской, Рижской, а также на Новом Форштадте и в районе бараков у крепости. Воробей».
И еще несколько других донесений в том же роде.
Я брезгливо отодвинул бумаги.
— Ну что? — спросил Пеликан.
— Просто великолепно! — от всего прочитанного мне сделалось не по себе.
— Критикуй!
— Прежде всего почерк не мой.
— Это мы с твоей помощью быстро поправим! — усмехнулся Пеликан.
— Не та бумага.
— А какая должна быть? Вот такая?
На стол легло несколько чистых листов. Я посмотрел один из них на свет. Четко выделялся водяной знак. «Лигатнес папирс» — бумага лигатненской бумажной фабрики.
— Где ты ее раздобыл?
— Пришлось обращаться к партизанам.
У меня на миг промелькнула нелепая мысль. А что, если бумагу доставала для Пеликана Вера? Ее партизанский отряд дислоцируется в Латвии — возможно, недалеко от Риги.
— А теперь взгляни на вот этот документ.
Пеликан положил на стол бланк со штампом: «Отдел политической полиции». На бланке машинописный текст:
«Совершенно секретно.
Начальнику государственного управления политической полиции в городе Риге.
По Вашему требованию направляю испрошенное Вами дело».
И размашистая волнистая подпись: «Дузе».
— Липа?
— Нет, — покачал головой Пеликан. — Тут все полностью соответствует действительности. И бланк, и машинка, и даже подпись. Правда, бумага шла в качестве сопроводительной совсем к другому делу. Но это ведь не мешает использовать ее для наших целей… Итак, пофантазируем дальше. Дузе переслал твое обязательство и донесения в Ригу. Это могло произойти лишь незадолго до восстановления в Латвии Советской власти. Видишь, последнее твое донесение датировано концом апреля. А в июне все уже свершилось.
— Не годится, Пеликан.
— Почему?
— Эти бумаги охранники либо уничтожили бы, либо они остались бы в делах и их вскоре обнаружили бы наши товарищи. Ты бы сам их обнаружил. Переслал бы в наш город, меня разоблачили и судили.
— Все верно. Кроме одного. Часть бумаг охранки хранилась в секретных сейфах. Мы их сразу не смогли обнаружить. Один такой сейф вскрыли буквально за три дня до начала войны. Правда, подобных бумаг там не было. Деньги, удостоверения личности, сводные донесения Ульманису о настроениях в низах. Но вполне могли быть и такие.
Тут впервые подал голос Глеб Максимович. До сих пор он все время сидел и молча слушал:
— Кто обнаружил сейф? Ты сам, Иван Петрович?
— Я и еще один товарищ.
— И что ты предпринял? Я имею в виду, куда передал документы, которые в нем лежали?
— Никуда. Не успел. Срочная командировка в Лиепаю. А потом война. Бумаги так и остались у меня на столе.
— А что бы ты сделал, если бы в сейфе и в самом деле обнаружилось вот это?
Глеб Максимович постучал пальцами по провокаторским донесениям Воробья.
— Написал бы вот такую бумагу.
Пеликан вытащил из папки еще один листок. Я прочитал: «Немедленно переслать по месту жительства. Арестовать. Провести дознание. Держать меня в курсе следствия». И подпись Пеликана: «Паберз».
— Не рассматривай с таким подозрением, — рассмеялся он. — Подпись настоящая… Вот эта бумага и осталась бы на моем столе вместе с делом Воробья. И немцы, заняв город, непременно обнаружили бы ее.
Туман постепенно рассеивался. Теперь уже я в полную меру включился в игру и напряженно искал прорехи в тщательно проработанном плане.
— Значит, тебе, Пеликан, уже к началу войны стало известно, что Арвид Ванаг — провокатор, работавший на охранку.
— Умница!
— Забыть об этом ты не можешь никак. Попадаешь в Москву после всей заварухи, наводишь справки обо мне, узнаешь, что я на фронте, в латышской дивизии. Меня арестовывают, отдают под суд. В итоге долголетняя тюрьма или расстрел.
— Все верно, Арвид. Кроме одного. Я же убит. Они думают, что я убит. Ты упустил это из виду.
— Ах да!.. А второй? Который вместе с тобой обнаружил сейф?
— Это техник, русский товарищ. Он только вскрыл сейф, а о содержании бумаг не имеет ни малейшего представления.
— Хорошо, — опять включился Глеб Максимович в наш поединок. — Итак, предположим, немцы обнаружили эти бумаги на твоем столе, когда захватили Ригу. Что они с ними сделали?
— Ага, значит, на один этап мы уже продвинулись… Тогда вот почитайте этот документ.
Пеликан выложил на стол еще одну бумагу. Тоже машинопись, только на этот раз на немецком языке:
«СС — штандартенфюрер Грейфельд распорядился:
1. Хранить дело в активной части архива.
2. По имеющимся сведениям, „Воробей“ служит на противостоящей стороне фронта в 121 полку 43 латышской стрелковой дивизии.
Отсюда следует:
а) Найти возможность к установлению контакта через СД или абвер;
б) Привлечь к сотрудничеству.
3. Докладывать о состоянии дел СС — штандартенфюреру Грейфельду лично каждые три месяца».
— А знаешь, эта твоя липа производит очень приятное впечатление.
— Глеб Максимович вертел документ в руке, рассматривая его со всех сторон. — Бумага? Машинка?
— Все подлинное, — заверил Пеликан. — Прямо со стола личного секретаря господина штандартенфюрера.
— А сам Грейфельд?
— Умер, бедняга, в больнице. Пятнадцатого августа нынешнего года. Проникновение постороннего предмета в дыхательные пути. А проще говоря — подавился сосиской.
Глеб Максимович рассмеялся:
— Не слишком героическая смерть!
— Каждому свое, как они любят говорить.
Теперь наконец замысел Пеликана вырисовался четко и определенно. Но неясности все же оставались.
— Ну хорошо. Я перепишу, подпишу. Куда пойдут все эти бумаги?
— В ту активную часть архива, которую гитлеровцы уже заготовили на случай эвакуации Риги.
Кто и как сделает это, спрашивать не имело смысла — в общем и целом было ясно и так. Опять мелькнула мысль о Вере. Она в редких письмах, которые удавалось переправить с той стороны, намекала мне, что работает в отряде радисткой. Но я не очень-то верил. Скорей всего, она меня успокаивала. Ведь радисткой это все же не так опасно, как, скажем, разведчицей.
— Ну предположим, эвакуировали. Уйдут наши бумаги в Берлин, в Гамбург, ко всем чертям. Что потом?
— Потом будем ждать. Глядишь, и попадет по каким-то таинственным каналам в руки наших недругов. А там… Подождем, посмотрим, устоят ли они перед соблазном.
— И я тоже должен буду ждать?
— Жить ты должен будешь, вот что!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80