Этой ночью Войцеховский показал ему телеграмму из Лондона. Агентство Рейтер оповещало весь мир, что на запрос в английском парламенте о судьбе Омска Уинстон Черчилль ответил: «Красные в ста милях от города, и непосредственной опасности нет».
— Сидя в Лондоне, можно не знать, на чем сидят в Омске, — пошутил Римский-Корсаков. — А где на самом деле красные?
— Я и сам не знаю. Черчилль путает мили с верстами, то, что для него далеко, для нас близко. — Войцеховский тут же предупредил, что скоро покинет город. — Если не удалось остановить Тухачевского на Иртыше, я не пропущу его за Обь.
Генерал отставил недопитый кофе, закурил сигару, прислушался к утренним звукам. Внезапная острая и опасная мысль пришла в голову: «Куда я побегу? Может, дождаться красных?» Генерал завертел головой, отгоняя странную мысль: «А честь дворянина? А воинская присяга?»
«Поеду к коменданту, узнаю обстановку», — решил он, вставая.
Кучер распахнул перед Римским-Корсаковым медвежью полость на санках, но внимание генерала привлек взвод солдат, вышедший из переулка. Они шли, не обращая внимания на его генеральские погоны.
— Что за распутство! Почему не отдаете честь? — взорвался Римский-Корсаков.
— Так ты, старый хрен, еще и генерал? — скаля прокуренные зубы, рассмеялся взводный.
— Да как ты смеешь?! Да я тебя…
Взводный ухватил Римского-Корсакова за воротник, подтянул к себе.
— Господин генерал еще не видел красных? Смотри и запомни первого большевика в своей жизни.
Римского-Корсакова доставили в тот самый кабинет, где он беседовал с Войцеховским. За знакомым письменным столом сидели толстый плешивый старик в штатском костюме и молодой человек в стеганом ватнике.
— Вы генерал Римский-Корсаков? — спросил старик.
— Так точно! Начальник всех артиллерийских складов Омска.
— При каких обстоятельствах оказались в плену?
— При самых дурацких, господин командарм.
— Я член Реввоенсовета. Вот командарм…
— Этот молодой человек командарм? — попятился Римский-Корсаков. Простите, я принял вас за адъютанта.
Тухачевский и Никифор Иванович рассмеялись, и Римский-Корсаков почувствовал уверенность в благополучном исходе своего неожиданного пленения. Теперь он был доволен, что попал в плен, не нарушая воинской присяги.
— Чем могли бы помочь нам, генерал? — спросил Тухачевский.
— Я сдам армии победоносного народа военные склады в полном порядке…
— Хорошо! Сдавайте! Революция не может разъединять русских людей, если они честные люди и патриоты.
— Бесспорно — да! Бесспорно — так! Вижу, у красных можно дышать и царским генералам, если вы не поставили меня немедленно к стенке.
— Зачем же немедленно к стенке? — вздохнул Никифор Иванович.
Освобождение Омска обрушило на командарма и члена Реввоенсовета лавину неотложных дел. В штаб армии стекались люди с жалобами, просьбами. Восстановление Советов в Сибири, преследование отступавших армий адмирала требовали непрерывной деятельности. Оба спали тут же, в кабинете, на кожаных диванах.
— Телеграмма из Москвы, — доложил вошедший адъютант.
— Двадцать седьмая дивизия награждена орденом Красного Знамени. Дивизии присвоено звание Омской. — Командарм передал телеграмму Никифору Ивановичу, и опять праздничное выражение проступило на лице его.
— Чудесно! Надо представить к награде героев Омска, у меня и список составлен. Все правильно, а?
— Нет, неправильно! — Тухачевский вычеркнул из списка свою фамилию. Первым героем Омска является Степан Сергеевич Вострецов, вот уж он действительно солдат и герой революции! Вторым я ставлю Александра Васильевича Павлова, ведь именно его дивизия раньше всех вошла в Омск. Что у вас еще? — спросил Тухачевский адъютанта.
— Командиры спрашивают, как поступать с пленными.
— Прежде всего накормить их.
— Какой-то старик требует приема. Задержан один подозрительный тип отвинчивал дверные ручки у вашего автомобиля.
— Попросите сперва старика.
Беловолосый старичок в меховом тулупчике, остроконечной бархатной шапке монаха перешагнул порог.
— Кто здесь генерал Тухачевский? — запальчиво спросил он.
— Подпоручик Тухачевский слушает вас, — не обращая внимания на запальчивость посетителя, ответил командарм.
— Красные признают ли Суворова?
— С кем имею честь разговаривать?
— С праправнуком Суворова! Ваши чудо-богатыри вышибли меня из моего дома. Я пошел искать на них управу, заодно и правду. — Старик снял колпак, голова его с белым хохолком волос действительно чем-то напоминала Суворова.
— На подвигах Суворова Россия воспитывала поколения победителей. А вы имеете свидетельства родственных отношений с генералиссимусом?
Старик выложил на стол пачку изношенных документов.
— Мы проверим. Люди, обидевшие вас, извинятся за свое невольное невежество.
После ухода старика адъютант ввел посиневшую личность в драповом пальто, резиновых калошах на босу ногу.
— Это вы отвинчиваете ручки? — спросил Тухачевский.
— Это я отвинчиваю, — прохрипела личность. — За такие ручки любая торговка даст стакан самогона. Они позванивают на морозе, как трубы органа. Впрочем, для вас орган — инструмент бесполезный, а Бетховен, бесспорно, классовый враг.
— Вы кто по профессии? — осведомился Никифор Иванович.
— Музыкант. Если вернее, скрипач.
— Где же ваша скрипка?
— Пропил в страхе перед вашим приходом.
— Настоящий мастер не пропивает свой инструмент.
— Вижу человека, далекого от мира искусства. Можно пить водку и быть хорошим музыкантом. Дайте мне скрипку, и я сыграю вам бетховенскую сонату. — Сизое, опухшее лицо музыканта стало осмысленным, даже приятным. — Впрочем, я хочу от вас невозможного.
— Играйте! — Тухачевский достал футляр со скрипкой.
Музыкант отступил на шаг, взял скрипку, бережно погладил, произнес почти трезвым голосом:
— Прекрасная скрипка! Где вы, юноша, ее раздобыли? Прежде чем сыграть, я продекламирую вам стихи.
Он прочел хрипло, приглушенно:
Милый мальчик, ты так весел,
так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье,
отравляющем миры.
Ты не знаешь, ты не знаешь,
что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас
начинателя игры.

Тот, кто взял ее однажды
в повелительные руки,
У того исчез навеки
безмятежный свет очей…
Духи ада любят слушать
эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки
по дорогам скрипачей.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь
ни веселья, ни сокровищ.
Но, я вижу, ты смеешься,
эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой,
погляди в глаза чудовищ
И погибни славной смертью,
страшной смертью скрипача.
— Чьи стихи вы читали? — спросил командарм.
— А, не все ли равно! — Музыкант поднял над головой смычок, резко опустил на скрипку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191