Такие кафешки в Париже можно найти на любой глухой улочке, и нравы у посетителей там весьма пестрые и международные. Амброз оказался в обществе юного англичанина с лицом довольно нежным и почти прозрачным по причине крайнего истощения. На глазах у молодого человека Амброз заметил слезы.
– Почему, – спросил он, – у вас на глазах слезы?
– Я писатель, – ответил юноша, – и поскольку варварам издателям нет дела до стиля, а требуются одни лишь сюжеты о погрязших в скотстве мужчинах и женщинах, вы поймете, что я вынужден жить предельно скромно. Здесь я экономно вкушал запах дивных tripes a la mode Вареных рубцов (фр.)., которые поглощает вон тот полный джентльмен, когда вошел этот отвратительный репортер, сел за соседний столик и принялся изрыгать такие потоки газетного жаргона, что мне пришлось пересесть. А я так голоден!
– Ужасно! – посочувствовал Амброз. – Но послушайте, что я вам скажу. Я возьму себе порцию, а вы нюхайте себе на здоровье, сколько душе угодно.
– Я бесконечно благодарен, – сказал англичанин. – Не представляю, зачем вам оказывать такое благодеяние совершенно незнакомому человеку.
– Пустяки, – ответил Амброз. – А вам не доводилось пробовать хлебный мякиш, размоченный в мясном соусе?
– Воистину доводилось! – встрепенулся молодой человек. – На прошлое Рождество. Первые шесть месяцев этого года мой стиль был отмечен особой яркостью.
– Как бы вы восхитительно писали, – заметил Амброз, – если вас накормить boefen daube! Тушеной говядиной (фр.). – На этом рационе я бы сотворил «Илиаду», – воскликнул юноша.
– А на bouillabaisse? Рыбной похлебке с чесноком и пряностями (фр.)
– «Одиссею».
– Мне нужен человек, – начал Амброз, – способный несколькими тонкими штрихами придать завершение кое-каким моим замыслам, более современным, но столь же внушительным. У меня в Провансе имеется домик с отличной кухней…
Короче, он мигом прибрал к рукам юного неудачника, окрутив его параграфами контракта и долговыми расписками не хуже, чем какого-нибудь белого раба в Буэнос-Айресе.
Поначалу молодой человек экстатически вкушал одни запахи, но потом вполне освоился с хлебным мякишем в мясном соусе и в конце концов принялся есть все, что давали, к вящей пользе для своего тела и стиля. Однако к амброзовскому шерри он так и не прикоснулся.
– Позвольте мне выпить коктейль, – сказал он. – Это сообщит моей прозе налет современности и реализма, что особенно уместно в эпизодах, действие которых происходит в Америке.
«И не только в них, – подумал Амброз. – Пусть это станет связующим звеном, rapport Связь, сходство, зависимость (фр.). между ним b тем, другим». И он позвал жену, чье появление исторгло у молодого человека глубокий вздох.
– Смешай ему «Старика», – распорядился Амброз. Жена, как то уже было однажды, широко распахнула свои колдовские глаза, воззрившись на мужа, секретаря и коктейль, который, как то уже было, украдкой при этом пригубила. Ее охватило знакомое восхитительное чувство. «Возможно, я была не права, что возобновила вздохи, – подумала она. – Возможно, стоящие причины для вздохов выпадают крайне редко. У молодого человека такой вид, словно он успел порядком навздыхаться, что грустно наблюдать в столь грациозном и хрупком создании. Интересно, известно ли ему лекарство от вздохов».
Жизнь, однако, не всегда бывает театром. Книга продвигалась быстрыми темпами и скоро оформилась в бесспорный и бессмертный классический шедевр, чья крепкая фабула была способна увлечь самых тупых и неискушенных читателей, а совершенство стиля вызывало признание у самых придирчивых знатоков.
Книгу раскупали, как горячие пирожки, и Амброзу повсюду возносили хвалу. Его подвалы были набиты шерри самых отменных марок. Его жена больше не вздыхала – даже тогда, когда они отправлялись с Лонг-Айленда в Прованс или из Прованса на Лонг-Айленд.
– Всегда приятно сменить обстановку, – говорила она репортерам.
Прошло немного времени, и она увенчала его радость, подарив ему крепыша сына.
– Скоро, – заметил Амброз, – он сможет побежать мне навстречу, и ты снимешь нас кинокамерой. Вообще-то ему полагалось больше походить на меня – он, верно, пошел в твою не столь благородную родню. Но может, он еще исправится, а может быть, ты сама в другой раз получше постараешься.
Другой раз не заставил себя ждать, и Амброз возрадовался двум идеальным детишкам.
– Но и этот, – сказал он тем не менее, – чуть-чуть, а все ж не дотягивает до идеала. Он наследовал твою хрупкую внешность. Но если их сложить вместе и разделить на два, то средний ребенок как раз выйдет в отца, а на большее и надеяться нечего.
Время шло, и не было на свете человека довольнее Амброза.
– Какой же я счастливчик, – говаривал он про себя, – со славой, моим богатством, моей красавицей женой, которая меня обожает, с моими крепкими сюжетами и изысканным стилем, моими домами, моими двумя секретарями и парой идеальных детишек. Он только что распорядился принести камеру, чтобы снять, как они бегут ему навстречу, когда доложили о посетителе – каком-то литературном паломнике, который прибыл засвидетельствовать свое преклонение.
Такие гости всегда были по сердцу великому человеку.
– Да, – сказал он, – это я. Это мой кабинет. Это мои книги. Там, в гамаке, – моя жена. А вон там, в саду, – двое моих идеальных детишек. Пойдемте, я их вам покажу. Вы увидите, как они побегут навстречу своему папочке.
– Скажите, – спросил гость, – а в них проявляется гений их родителя?
– Вероятно, – ответил Амброз. – Разумеется, со скидкой на возраст.
– В таком случае, – попросил посетитель, – давайте подойдем к ним незаметно. Давайте подслушаем их детский лепет. Вдруг они рассказывают друг другу истории! Мне бы хотелось, сэр, поведать миру о том, что они унаследовали гений своего отца.
Амброз снизошел к его просьбе, и они на цыпочках прокрались к песочнице, где два карапуза тараторили как заведенные, присев на корточки. И конечно же, они рассказывали сказку.
– И вот старина дракон, – произнес старший, – наскочил на него как бешеный, заплевал огнем…
– И чудовище, – подхватил младший, – набросилось на него, изрыгая пламя…
– А он отпрыгнул вбок и ткнул его в брюхо мечом…
– А он проворно скользнул в сторону и погрузил сверкающий клинок в его черное сердце…
– И тварь опрокинулась…
– И ящер пал…
– И окочурилась.
– Сраженный насмерть.
НОЧЬЮ ВСЕ КОШКИ ЧЕРНЫ

Перевод В. Скороденко
Мистер Спирс пришел домой поздно ночью. Он тихохонько прикрыл за собой дверь, включил свет и долго стоял на коврике в передней.
У мистера Спирса, преуспевающего доверенного, было длинное, худое и неизменно бледное лицо, холодный взгляд и плотно сжатые губы. Под челюстью у него все время что-то подрагивало, как у рыбы жабры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123