и как они провели этот мучительный день в Дувре, Маргарита впоследствии даже не помнила. Она боялась выходить из харчевни, опасаясь наткнуться на шовеленовских шпиков, и потому и она, и сэр Эндрью часами сидели в отдельной комнате: подолгу молчали, пытались говорить, ели что-то принесенное Салли.
Им не оставалось ничего более, как только думать, предполагать или надеяться на случай.
Шторм улегся слишком поздно. До прилива было еще далеко, и никакое судно не могло выйти в море. Но ветер уже переменился на северо-западный бриз, настоящий подарок для скорейшего перехода во Францию.
Два человека с нетерпением ожидали того часа, когда смогут наконец отправиться. За весь долгий изматывающий день был всего лишь один счастливый момент, когда сэр Эндрью, в очередной раз вернувшись с мола, сообщил, что зафрахтовал самую быстроходную шхуну, шкипер которой готов выйти в море, как только начнется прилив.
После этого часы стали казаться менее томительными, в ожидании появилось больше надежды. Наконец в пять часов вечера Маргарита под густой вуалью и сэр Эндрью в качестве ее лакея после столь длительного ожидания спустились к молу.
Порывистый морской ветер сразу их оживил. Бриз был достаточно сильным, чтобы туго натянуть паруса «Пенного гребня», и шхуна весело вырвалась в открытое море.
Закат после шторма был великолепен, и Маргарита, глядя на постепенно исчезающие из вида дуврские скалы, почувствовала себя умиротворенной и полной надежд.
Сэр Эндрью был преисполнен учтивости, и она еще раз порадовалась тому, что в этом отчаянном путешествии он будет с ней рядом.
Вскоре в сгущающемся вечернем тумане начал слабо вырисовываться серый берег Франции. Уже можно было разглядеть мерцающие вдоль побережья огоньки и окутанные дымкой шпили церквей.
Еще через полчаса Маргарита ступила на французскую землю. Она вновь прибыла в страну, в которой вот уже многие месяцы одни люди убивали других, посылая на плаху невинных детей и женщин.
Каждая мелочь в этой стране и в ее народе, даже в таком отдаленном приморском городке, свидетельствовала о бурлящей революции, властвующей за три сотни миль отсюда, в прекрасном Париже, где ныне царил ужас, текла кровь благородных сынов Франции, лились слезы вдов и оставшихся без отцов детей.
На всех мужчинах были красные колпаки, грязные или чистые, но все с трехцветной кокардой с левой стороны. Маргарита, внутренне содрогнувшись, отметила, что вместо привычных веселых манер ее соотечественников теперь во взглядах людей преобладало чувство подозрительности.
Каждый в те дни шпионил за своим же товарищем. Самую невинную шутку могли расценить как проявление симпатии к аристократам и назвать преступлением против народа. Даже у встречных женщин в глазах читалось выражение страха и ненависти. Поглядывая на сошедшую с корабля в сопровождении сэра Эндрью Маргариту, они, проходя мимо, ворчали: «Sacres aristos!», а то и: «Sacres Anglais». Хорошо еще, что далее коротких комментариев дело не шло.
Кале даже в те дни поддерживал постоянные торговые связи с Англией, и на французском берегу часто можно было встретить английских купцов. Все прекрасно знали, что, несмотря на строжайшие запреты английских властей, регулярно и быстро, а чаще всего контрабандой доставлялись в Англию французские вина и зерно. Французских буржуа это вполне устраивало; хотя они ненавидели английского короля и английское правительство, но не имели ничего против получения с них контрабандной прибыли. Потому-то английские контрабандисты были всегда желанными гостями в дешевых тавернах Кале и Булони.
Может быть, именно поэтому большинство прохожих не обращали внимания на двух незнакомцев, одетых по английской моде, по привычке посылая им вслед проклятия, считая, что они прибыли сюда по торговой необходимости своей туманной страны.
При всем этом Маргарита еще более удивлялась тому, как могла оставаться незамеченной здесь высокая фигура ее мужа. Она восторгалась его способностью маскироваться для своей благородной работы, чтобы не возбуждать излишнего любопытства.
По пути обмениваясь с Маргаритой ничего не значащими словами, сэр Эндрью вел ее прямо через весь город по направлению к мысу Серый Нос. Улицы Кале были кривыми и узкими с мерзкими запахами тухлой рыбы и затхлых погребов.
Во время шторма в городе был сильный дождь, и Маргарита шла, порой проваливаясь глубоко в грязь, поскольку дорога освещалась лишь кое-где мерцающими в домах огоньками.
Но она не обращала внимания на эти мелкие неудобства.
– Мы можем встретить его в «Сером коте», – сказал сэр Эндрью, как только они пристали к берегу.
И она шла теперь как будто по ковру из роз, поскольку вот-вот могла встретить его.
Наконец они достигли цели. Сэр Эндрью явно знал дорогу, так как шел в темноте уверенно, никого ни о чем не спрашивая. Было слишком темно, и Маргарита не смогла посмотреть, как выглядел этот дом снаружи. «Серый кот», как назвал его сэр Эндрью, был явно маленькой придорожной харчевней на окраине Кале со стороны Серого Носа. Он находился не близко от берега, поскольку звуки моря доносились сюда лишь отдаленным шумом.
Сэр Эндрью постучал в дверь набалдашником трости, и изнутри раздалось нечто похожее на приветствие, сопровождавшееся изрядным количеством чертыханий. Сэр Эндрью постучал еще раз, более настойчиво. Послышались новые чертыхания, и шаркающие шаги, похоже, приблизились к двери. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и Маргарита увидела, что стоит на пороге полуразвалившейся и настолько загаженной комнаты, какой она, пожалуй, никогда и не видела.
Обои, если их можно было так назвать, клочьями свисали со стен. В комнате, казалось, не было ни одного целого предмета. Большинство стульев стояло без спинок, а многие – и без сидений, угол стола подпирала вместо сломанной ножки вязанка прутьев. В углу комнаты находилась огромная печь с висящим котлом, из которого плыл неприятный запах какого-то варева. Рваная, в синюю клеточку, тряпка занавешивала дыру, через которую просматривался чердак. На одной из стен мелом было крупно и размашисто, с большими интервалами, выведено «Libert?! Egalit?! Fraternit?!»
Жуткое помещение едва освещалось вонючей масляной лампой, висевшей на хилой балке потолка. Все было настолько непривлекательным, загаженным, грязным, что Маргарита еле-еле решилась переступить порог.
– Путешественники из Англии, гражданин! – бодро сказал сэр Эндрью на французском языке.
Личность, подошедшая к двери на стук сэра Эндрью и, по-видимому, являвшаяся хозяином этого гадкого местечка, оказалась пожилым, грубовато скроенным крестьянином, одетым в грязную голубую рубаху, тяжелые сабо, от которых во все стороны летели клочья соломы, затертые синие штаны и неизменный красный колпак с трехцветной кокардой, свидетельствующей о его нынешних политических убеждениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Им не оставалось ничего более, как только думать, предполагать или надеяться на случай.
Шторм улегся слишком поздно. До прилива было еще далеко, и никакое судно не могло выйти в море. Но ветер уже переменился на северо-западный бриз, настоящий подарок для скорейшего перехода во Францию.
Два человека с нетерпением ожидали того часа, когда смогут наконец отправиться. За весь долгий изматывающий день был всего лишь один счастливый момент, когда сэр Эндрью, в очередной раз вернувшись с мола, сообщил, что зафрахтовал самую быстроходную шхуну, шкипер которой готов выйти в море, как только начнется прилив.
После этого часы стали казаться менее томительными, в ожидании появилось больше надежды. Наконец в пять часов вечера Маргарита под густой вуалью и сэр Эндрью в качестве ее лакея после столь длительного ожидания спустились к молу.
Порывистый морской ветер сразу их оживил. Бриз был достаточно сильным, чтобы туго натянуть паруса «Пенного гребня», и шхуна весело вырвалась в открытое море.
Закат после шторма был великолепен, и Маргарита, глядя на постепенно исчезающие из вида дуврские скалы, почувствовала себя умиротворенной и полной надежд.
Сэр Эндрью был преисполнен учтивости, и она еще раз порадовалась тому, что в этом отчаянном путешествии он будет с ней рядом.
Вскоре в сгущающемся вечернем тумане начал слабо вырисовываться серый берег Франции. Уже можно было разглядеть мерцающие вдоль побережья огоньки и окутанные дымкой шпили церквей.
Еще через полчаса Маргарита ступила на французскую землю. Она вновь прибыла в страну, в которой вот уже многие месяцы одни люди убивали других, посылая на плаху невинных детей и женщин.
Каждая мелочь в этой стране и в ее народе, даже в таком отдаленном приморском городке, свидетельствовала о бурлящей революции, властвующей за три сотни миль отсюда, в прекрасном Париже, где ныне царил ужас, текла кровь благородных сынов Франции, лились слезы вдов и оставшихся без отцов детей.
На всех мужчинах были красные колпаки, грязные или чистые, но все с трехцветной кокардой с левой стороны. Маргарита, внутренне содрогнувшись, отметила, что вместо привычных веселых манер ее соотечественников теперь во взглядах людей преобладало чувство подозрительности.
Каждый в те дни шпионил за своим же товарищем. Самую невинную шутку могли расценить как проявление симпатии к аристократам и назвать преступлением против народа. Даже у встречных женщин в глазах читалось выражение страха и ненависти. Поглядывая на сошедшую с корабля в сопровождении сэра Эндрью Маргариту, они, проходя мимо, ворчали: «Sacres aristos!», а то и: «Sacres Anglais». Хорошо еще, что далее коротких комментариев дело не шло.
Кале даже в те дни поддерживал постоянные торговые связи с Англией, и на французском берегу часто можно было встретить английских купцов. Все прекрасно знали, что, несмотря на строжайшие запреты английских властей, регулярно и быстро, а чаще всего контрабандой доставлялись в Англию французские вина и зерно. Французских буржуа это вполне устраивало; хотя они ненавидели английского короля и английское правительство, но не имели ничего против получения с них контрабандной прибыли. Потому-то английские контрабандисты были всегда желанными гостями в дешевых тавернах Кале и Булони.
Может быть, именно поэтому большинство прохожих не обращали внимания на двух незнакомцев, одетых по английской моде, по привычке посылая им вслед проклятия, считая, что они прибыли сюда по торговой необходимости своей туманной страны.
При всем этом Маргарита еще более удивлялась тому, как могла оставаться незамеченной здесь высокая фигура ее мужа. Она восторгалась его способностью маскироваться для своей благородной работы, чтобы не возбуждать излишнего любопытства.
По пути обмениваясь с Маргаритой ничего не значащими словами, сэр Эндрью вел ее прямо через весь город по направлению к мысу Серый Нос. Улицы Кале были кривыми и узкими с мерзкими запахами тухлой рыбы и затхлых погребов.
Во время шторма в городе был сильный дождь, и Маргарита шла, порой проваливаясь глубоко в грязь, поскольку дорога освещалась лишь кое-где мерцающими в домах огоньками.
Но она не обращала внимания на эти мелкие неудобства.
– Мы можем встретить его в «Сером коте», – сказал сэр Эндрью, как только они пристали к берегу.
И она шла теперь как будто по ковру из роз, поскольку вот-вот могла встретить его.
Наконец они достигли цели. Сэр Эндрью явно знал дорогу, так как шел в темноте уверенно, никого ни о чем не спрашивая. Было слишком темно, и Маргарита не смогла посмотреть, как выглядел этот дом снаружи. «Серый кот», как назвал его сэр Эндрью, был явно маленькой придорожной харчевней на окраине Кале со стороны Серого Носа. Он находился не близко от берега, поскольку звуки моря доносились сюда лишь отдаленным шумом.
Сэр Эндрью постучал в дверь набалдашником трости, и изнутри раздалось нечто похожее на приветствие, сопровождавшееся изрядным количеством чертыханий. Сэр Эндрью постучал еще раз, более настойчиво. Послышались новые чертыхания, и шаркающие шаги, похоже, приблизились к двери. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и Маргарита увидела, что стоит на пороге полуразвалившейся и настолько загаженной комнаты, какой она, пожалуй, никогда и не видела.
Обои, если их можно было так назвать, клочьями свисали со стен. В комнате, казалось, не было ни одного целого предмета. Большинство стульев стояло без спинок, а многие – и без сидений, угол стола подпирала вместо сломанной ножки вязанка прутьев. В углу комнаты находилась огромная печь с висящим котлом, из которого плыл неприятный запах какого-то варева. Рваная, в синюю клеточку, тряпка занавешивала дыру, через которую просматривался чердак. На одной из стен мелом было крупно и размашисто, с большими интервалами, выведено «Libert?! Egalit?! Fraternit?!»
Жуткое помещение едва освещалось вонючей масляной лампой, висевшей на хилой балке потолка. Все было настолько непривлекательным, загаженным, грязным, что Маргарита еле-еле решилась переступить порог.
– Путешественники из Англии, гражданин! – бодро сказал сэр Эндрью на французском языке.
Личность, подошедшая к двери на стук сэра Эндрью и, по-видимому, являвшаяся хозяином этого гадкого местечка, оказалась пожилым, грубовато скроенным крестьянином, одетым в грязную голубую рубаху, тяжелые сабо, от которых во все стороны летели клочья соломы, затертые синие штаны и неизменный красный колпак с трехцветной кокардой, свидетельствующей о его нынешних политических убеждениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69