Но она твердо решила не спорить с Мэгги Туфу, но и не доверять этой женщине в критических ситуациях.
Из четырех пассажиров только Мэгги оставалась для нее чужой. Хатч не общалась с ней ни в Храме, ни на обратном пути, когда они возвращались с Куракуа.
Мэгги держалась вежливо, но она всегда относилась иронично ко всему, что не имело прямого отношения к ее профессиональной деятельности.
Но, несмотря на ее присутствие, в этой группе чувствовалась сплоченность. Никто не оставался в стороне. Никто не проводил слишком много времени в своей комнате, удалившись от остальных. И никто не замыкался в себе. Даже Мэгги через несколько дней стала менее высокомерной и снизошла до разговоров на общие темы, хотя было очевидно, что ей это не слишком интересно. Выяснилось, что она неплохо играет в покер. Карсон даже сделал вывод, что она интересуется военными делами. Джордж сказал, что Мэгги стала гораздо общительнее, чем на Куракуа. Хатч подумала, что возможно их всех сплотила неизвестность.
Каждый вечер после ужина они собирались вместе и разговаривали. Как ни странно, именно здесь их больше занимали земные проблемы. Выдвигались планы, как бороться с голодом и сократить население, остановить войны, покончить с национальной рознью. Также обсуждалось, как относиться к сексуальным отношениям подростков и как усовершенствовать школы. Впрочем, все соглашались, что в их планах чувствуется фашистский душок. В межзвездном полете почему-то испарилась терпимость к земному беспорядку.
Они обсуждали, может ли социальная структура выжить и просуществовать без изменений десятки тысяч лет. Жанет доказывала, что такая стабильность неизбежно приводит к «почти абсолютной несвободе. Там, должен быть, настоящий ад».
И разумеется, они говорили о Создателях Монументов и о разрывах в истории. И, наконец, перешли к вопросам личной жизни. Хатч узнала, что женщина с фотографии Карсона сбежала с продавцом ценных бумаг, что Мэгги страшно боится смерти, что Жанет почему-то не нравится положительным мужчинам.
– Не знаю, почему, – призналась Жанет, а Хатч подумала, что это действительно так. Большинство мужчин, которых она знала, опасались бы Жанет Аллегри. Им всегда было бы не по себе в ее присутствии.
Она решила, что Джордж захотел отличиться, чтобы девушка, которая несколько лет назад ушла от него, пожалела о своем выборе.
А Хатч? Она точно не знала, выболтала ли она что-нибудь о себе. Она старалась не упоминать Келли и не говорила о Ричарде. Но Жанет много лет спустя сказала Хатч, что она впервые поняла ее, когда Хатч рассказала о своем страхе и унижении, когда Жанет вступила в схватку с чудищем.
– Я дала слово, что никогда не буду стоять в стороне, – процитировала Жанет и добавила: – Мне это понравилось.
Что касается миссии, то главный вопрос – если это действительно Создатели Монументов, то помнят ли они о путешествии в Солнечную систему? Помнят ли то великое время?
– Оз, – говорил Джордж, когда ему задавали вопрос о пришельцах. – Я хочу знать, зачем они построили Оз.
Вечерние встречи быстро превратились в ритуал. Сдержанность в отношениях была отброшена, и они почувствовали себя раскованно. Все шутили, смеялись, каждый старался как-то развлечь остальных. Показывали фокусы, читали монологи, пели. Мэгги, поначалу неохотно разделявшая их развлечения, обнаружила способность подражать голосам и манерам всех присутствующих. Она пародировала военную выправку Карсона и говор Джорджа. Она подметила манеру Хатч откидывать голову и немного чувственные позы Жанет.
Они поставили танец (мужчины при галстуках, леди в юбках) и начали репетировать импровизированную комедию «Великие раскопки», в которой археологи-неудачники во время таинственных раскопок пытаются обмануть и уложить друг друга в постель.
Хатч нравились веселье и игры. Они всегда на пользу в тесном коллективе звездного корабля, где так высоко ценится дружба. Каждый вечер они засиживались до утра, и Хатч чувствовала, как крепнут их отношения.
К концу третьей недели Мэгги отвела ее в сторону.
– Я хочу, чтобы ты знала, – сказала она. – Мне очень жаль, что так получилось с Ричардом.
– Спасибо, – ответила ей удивленная Хатч.
– Я не знала, что вы были так близки, иначе я сказала бы это раньше. Думаю, что я вела себя глупо.
– Все нормально. – На Хатч накатила волна жалости. Она сама не знала, почему.
Мэгги казалась растерянной.
– Я знаю, многие думают, что с Генри обошлись несправедливо, и считают, что во всем виновата я. – Ее темные глаза смотрели прямо в глаза Хатч. – И я думаю, что они правы. – Голос ее дрогнул. – Я очень сожалею обо всем, – снова повторила она. – Мы делали то, что надо было делать. И Ричард знал это. Поэтому он и оказался там. Но как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе.
Хатч кивнула. Мэгги помолчала, и они обнялись. Щека Мэгги была теплой и мокрой.
Хатч следовала своим принципам и осторожно вела себя с Джорджем. Она радовалась, что он участвует в экспедиции, и в то же время понимала, что его присутствие ставит ее в трудное положение. Долгими вечерами он не сводил с нее глаз, но стоило ей посмотреть на него, как он отводил их в сторону. Их лица светлели, когда они разговаривали друг с другом, и оба оживлялись, когда она обращалась к нему с вопросом.
Ей хотелось откровенно поговорить с Джорджем, как-то объяснить свою сдержанность. Она вовсе не собиралась ему отказывать. Но она не могла ничего сказать ему до тех пор, пока он не сделает первый шаг.
А когда это наконец случилось, она упустила шанс.
У них уже стало традицией заканчивать вечернюю встречу полуночным Тостом и отмечать наступление нового дня на календаре, который Карсон нарисовал и повесил на переборке в коридоре. На двадцать шестой вечер Джордж показался ей особенно беззащитным. Он сидел напротив, всем своим видом показывая беззаботность, но она заметила смущение и взволнованность.
Когда все разошлись, Джордж подошел к ней.
– Хатч, – серьезно произнес он, – давай прогуляемся.
Сердце у нее забилось.
– Да, конечно.
Они спустились в нижнее помещение. Конфигурацию корабля изменили специально для этой экспедиции. Колец было по-прежнему три, только размером поменьше. Огромные грузовые отсеки убрали. Стало меньше жилых комнат. Конечно, свободное место для размещения предполагаемых археологических находок все еще оставалось, но у Хатч уже не возникало ощущения, что она входит в самолетный ангар. Этот «Уинк» уже не являл собой столь превосходную мишень для сканеров.
– Хатч, – произнес он почти робко, – ты самая прелестная женщина из всех мною виденных в жизни.
– Спасибо, – ответила она.
– Когда мы вернемся, мне бы хотелось провести с тобой вечер. Только с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Из четырех пассажиров только Мэгги оставалась для нее чужой. Хатч не общалась с ней ни в Храме, ни на обратном пути, когда они возвращались с Куракуа.
Мэгги держалась вежливо, но она всегда относилась иронично ко всему, что не имело прямого отношения к ее профессиональной деятельности.
Но, несмотря на ее присутствие, в этой группе чувствовалась сплоченность. Никто не оставался в стороне. Никто не проводил слишком много времени в своей комнате, удалившись от остальных. И никто не замыкался в себе. Даже Мэгги через несколько дней стала менее высокомерной и снизошла до разговоров на общие темы, хотя было очевидно, что ей это не слишком интересно. Выяснилось, что она неплохо играет в покер. Карсон даже сделал вывод, что она интересуется военными делами. Джордж сказал, что Мэгги стала гораздо общительнее, чем на Куракуа. Хатч подумала, что возможно их всех сплотила неизвестность.
Каждый вечер после ужина они собирались вместе и разговаривали. Как ни странно, именно здесь их больше занимали земные проблемы. Выдвигались планы, как бороться с голодом и сократить население, остановить войны, покончить с национальной рознью. Также обсуждалось, как относиться к сексуальным отношениям подростков и как усовершенствовать школы. Впрочем, все соглашались, что в их планах чувствуется фашистский душок. В межзвездном полете почему-то испарилась терпимость к земному беспорядку.
Они обсуждали, может ли социальная структура выжить и просуществовать без изменений десятки тысяч лет. Жанет доказывала, что такая стабильность неизбежно приводит к «почти абсолютной несвободе. Там, должен быть, настоящий ад».
И разумеется, они говорили о Создателях Монументов и о разрывах в истории. И, наконец, перешли к вопросам личной жизни. Хатч узнала, что женщина с фотографии Карсона сбежала с продавцом ценных бумаг, что Мэгги страшно боится смерти, что Жанет почему-то не нравится положительным мужчинам.
– Не знаю, почему, – призналась Жанет, а Хатч подумала, что это действительно так. Большинство мужчин, которых она знала, опасались бы Жанет Аллегри. Им всегда было бы не по себе в ее присутствии.
Она решила, что Джордж захотел отличиться, чтобы девушка, которая несколько лет назад ушла от него, пожалела о своем выборе.
А Хатч? Она точно не знала, выболтала ли она что-нибудь о себе. Она старалась не упоминать Келли и не говорила о Ричарде. Но Жанет много лет спустя сказала Хатч, что она впервые поняла ее, когда Хатч рассказала о своем страхе и унижении, когда Жанет вступила в схватку с чудищем.
– Я дала слово, что никогда не буду стоять в стороне, – процитировала Жанет и добавила: – Мне это понравилось.
Что касается миссии, то главный вопрос – если это действительно Создатели Монументов, то помнят ли они о путешествии в Солнечную систему? Помнят ли то великое время?
– Оз, – говорил Джордж, когда ему задавали вопрос о пришельцах. – Я хочу знать, зачем они построили Оз.
Вечерние встречи быстро превратились в ритуал. Сдержанность в отношениях была отброшена, и они почувствовали себя раскованно. Все шутили, смеялись, каждый старался как-то развлечь остальных. Показывали фокусы, читали монологи, пели. Мэгги, поначалу неохотно разделявшая их развлечения, обнаружила способность подражать голосам и манерам всех присутствующих. Она пародировала военную выправку Карсона и говор Джорджа. Она подметила манеру Хатч откидывать голову и немного чувственные позы Жанет.
Они поставили танец (мужчины при галстуках, леди в юбках) и начали репетировать импровизированную комедию «Великие раскопки», в которой археологи-неудачники во время таинственных раскопок пытаются обмануть и уложить друг друга в постель.
Хатч нравились веселье и игры. Они всегда на пользу в тесном коллективе звездного корабля, где так высоко ценится дружба. Каждый вечер они засиживались до утра, и Хатч чувствовала, как крепнут их отношения.
К концу третьей недели Мэгги отвела ее в сторону.
– Я хочу, чтобы ты знала, – сказала она. – Мне очень жаль, что так получилось с Ричардом.
– Спасибо, – ответила ей удивленная Хатч.
– Я не знала, что вы были так близки, иначе я сказала бы это раньше. Думаю, что я вела себя глупо.
– Все нормально. – На Хатч накатила волна жалости. Она сама не знала, почему.
Мэгги казалась растерянной.
– Я знаю, многие думают, что с Генри обошлись несправедливо, и считают, что во всем виновата я. – Ее темные глаза смотрели прямо в глаза Хатч. – И я думаю, что они правы. – Голос ее дрогнул. – Я очень сожалею обо всем, – снова повторила она. – Мы делали то, что надо было делать. И Ричард знал это. Поэтому он и оказался там. Но как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе.
Хатч кивнула. Мэгги помолчала, и они обнялись. Щека Мэгги была теплой и мокрой.
Хатч следовала своим принципам и осторожно вела себя с Джорджем. Она радовалась, что он участвует в экспедиции, и в то же время понимала, что его присутствие ставит ее в трудное положение. Долгими вечерами он не сводил с нее глаз, но стоило ей посмотреть на него, как он отводил их в сторону. Их лица светлели, когда они разговаривали друг с другом, и оба оживлялись, когда она обращалась к нему с вопросом.
Ей хотелось откровенно поговорить с Джорджем, как-то объяснить свою сдержанность. Она вовсе не собиралась ему отказывать. Но она не могла ничего сказать ему до тех пор, пока он не сделает первый шаг.
А когда это наконец случилось, она упустила шанс.
У них уже стало традицией заканчивать вечернюю встречу полуночным Тостом и отмечать наступление нового дня на календаре, который Карсон нарисовал и повесил на переборке в коридоре. На двадцать шестой вечер Джордж показался ей особенно беззащитным. Он сидел напротив, всем своим видом показывая беззаботность, но она заметила смущение и взволнованность.
Когда все разошлись, Джордж подошел к ней.
– Хатч, – серьезно произнес он, – давай прогуляемся.
Сердце у нее забилось.
– Да, конечно.
Они спустились в нижнее помещение. Конфигурацию корабля изменили специально для этой экспедиции. Колец было по-прежнему три, только размером поменьше. Огромные грузовые отсеки убрали. Стало меньше жилых комнат. Конечно, свободное место для размещения предполагаемых археологических находок все еще оставалось, но у Хатч уже не возникало ощущения, что она входит в самолетный ангар. Этот «Уинк» уже не являл собой столь превосходную мишень для сканеров.
– Хатч, – произнес он почти робко, – ты самая прелестная женщина из всех мною виденных в жизни.
– Спасибо, – ответила она.
– Когда мы вернемся, мне бы хотелось провести с тобой вечер. Только с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119