— Так! — мужественно принялась разгребать эти авгиевы конюшни Мурка. — Письмо от пенсионера с жалобой на то, что заставляют возвращать сохнутовскую ссуду. Плохо. Деньги он давно растратил на кабельное телевидение с российскими трансляциями! Пусть Сохнут оправдается! А тут что? 1000 студентов из Северной Америки прибыли на этот учебный год в Иерусалимский университет… — Мурка секунду поколебалась, но лень победила. — В корзину! — Пресс-релиз полетел в мусор под стол. — Жалоба от несчастной семьи из Санкт-Петербурга, которой не дают квартиру в Иерусалиме, несмотря на одаренного внука-музыканта, а посылают в Сдерот, где нет ни учителей, ни концертов! 13 детей приехали в Израиль праздновать бар-мицву! Бар-мицву они празднуют, а вот была ли у них брит-мила?! В корзину! — Стол быстро очищался, но идей, достойных будущих репортажей и пулицеровских премий, все не появлялось. Мурка побарабанила пальцами по столу. Ага! Жалоба учеников программы «Мечта» на строгие воспитательные меры директора центра абсорбции. Мурка, оставшаяся в результате строгой селекции без темы, решила не пренебрегать этой последней малостью, и с упорством, заменяющим талант, стала дозваниваться в центр абсорбции. Там ее переадресовали в пресс-центр Сохнута. Следующие два часа настырная Мурка выбивала разрешения пресс-секретариатов на интервью, спорила с директоршей, уличала во вранье воспитанников… К обеду состряпался ядовитый фельетончик в 25 строк. Когда первый восторг от своего нового произведения улегся, Мурка горько вздохнула, и честно призналась: «Мать права, занимаюсь фигней».
Тут зазвонил сотовый. Это был Максим.
— Привет, привет, — воспряла Мура. — Ты где? А я сижу в редакции, и постепенно прихожу к неминуемому осознанию, что журналистская карьера мне не удалась. Подкинь тему, а не то придется написать серию статей о злоупотреблениях вашей конторой при выдаче виз на репатриацию! Что? «Не рой другому карьеру?» Тогда скажи, что в настоящий момент интересует читателей, помимо летних отпусков? Кто, кто тебя интересует? — переспросила Мура, — Правда, она чудесная? Но не для тебя! — сказала сгоряча Мурка извечную фразу, которая приводила не одного ухажера к ногам гордой красавицы. — Нет, нет, да ты знаешь, сколько у нее поклонников? Храни себя для скромных девушек, вроде меня! Артем? — продолжала Мура отвечать на вопросы приятеля. — Ну, он очень славный, но, в общем — никто, просто милый мальчик-программист. Что? Нет, Максим, право не могу, никуда поехать не могу. Мне надо здесь сидеть, пока не придумаю, как подсобить еврейскому народу и сионизму, вся ответственность за судьбу которых перевалена на мои хрупкие плечи. В Минске? Никого и ничего не видела, никуда из гостиницы не выходила. Очень унылое место. Не вербуйся туда, даже в качестве посла. Целую, целую. Пока.
Мурка опять обреченно согнулась над письменным столом. Последней, припасенной на крайний случай идеей было строго вопросить главу Еврейского Агентства-Сохнута Аврума Бурга: почему две трети новых репатриантов — не евреи? Тема эта свежестью не блистала. Более того, она была уже настолько затерзана поколениями писак, что от дальнейшего ее муссирования отдавало уже чем-то ильфо-петровским. Но похоже, сейчас была именно та крайность. В этот момент позвонил мобильник, и Мурка получила спасительное сообщение о том, что завтра в Сохнуте состоится пресс-конференция, подводящая итоги переговоров швейцарских банков со всемирными еврейскими организациями о возвращении еврейскому народу немалых сумм, осевших на швейцарских счетах, оставшихся без хозяев во время второй мировой войны. Мурка облегченно вздохнула: наболевший вопрос о миловидных гойках, заполонивших сионистские модельные дома и сведших с ума не одного простого израильского мужика, который мог бы вполне пригодиться и местным брюнеткам, удалось приберечь на следующий раз. Потом Мурке пришло в голову подсчитать свои доходы и расходы. Это увлекательное задание заняло ее на ближайшие полчаса, особенно заинтриговал неразрешимый парадокс: как она умудряется при столь мизерных доходах нести столь непомерное бремя расходов? На бумаге ее дебит с кредитом не сходились, хоть тресни. «Я не бедная, у меня только нет денег», — расстроено бормотала она утешительную мантру.
В этот момент в комнату вошел Арнон, взглянул на Муркины каляки и поинтересовался, что это за колонки цифр.
— Еврейские деньги в швейцарских банках, — быстро пробормотала Мурка, проворно пряча блокнот.
— Сходим пообедаем, — предложил Арнон.
С огромным облегчением Мурка покинула застенок редакции. Она всегда с удовольствием общалась с Арноном: в ее глазах шеф воплощал все героическое прошлое Израиля, и под его влиянием она решила сотрудничать с Моссадом. Когда начинающая разведчица столь успешно провалила операцию «Стрелец» в Москве, самым болезненным оказалось осознание его неизбежного в ней разочарования. Арнону уже далеко за пятьдесят, он бывший военный летчик, но его самолет сбили и он просидел несколько лет в сирийском плену. Он был прочно женат, и, по Муркиным меркам, никогда к ней не приставал. Интуитивно она чувствовала, что нравится ему, оставалось надеяться, что за острый аналитический ум и преданность родине, а не за высокую грудь и длинные ноги, но как бы там ни было, она еще больше уважала шефа за то, что он никогда на нее не посягал. Иногда, конечно, Мурка гадала про себя, каким же образом его пытали сирийцы, и не повредили ли они ему чего-нибудь существенного, невольно поспособствовав тем самым высоте его морального облика, но выяснять этот вопрос на практике не собиралась.
Они вышли на шумную жаркую улицу, и сели на тротуаре за столик, рядом с любимой вонючей китайской забегаловкой. Арнон заказал два комплексных обеда, и им подали жирный жареный рис с редкими вкраплениями размороженного горошка, обильно политый соевым соусом, а к нему мякиши теста с вмурованными внутрь микроскопическими кусочками курятины. Каким-то образом разговор перешел к воспоминаниям Арнона о его плену в Сирии.
— Они мне говорили, что они нас никогда не отпустят, — Арнон задумчиво чертил вилкой по бумажной салфетке. — А я им говорил, что это не от них зависит. Каждый раз, когда они мне говорили, что нам свободы не видать, я им объяснял, что это не им решать, и не в их руках.
— Ты оказался прав.
Они беседовали на иврите, а на иврите обращаются на «ты» даже к высокоуважаемым, много пережившим менторам, намного старше тебя. Мура давно привыкла к принятой в Израиле простоте общения — не только со всеми на ты, но зачастую даже не по имени, а с каким-нибудь дурашным прозвищем. Ни один ценящий себя израильский деятель не входил в общественное сознание под данным родителями именем, у всех были клички, привившиеся еще во времена Пальмаха, и чем славнее были деяния государственного мужа, тем инфантильней была кличка — Каци, Моти, Кути, Арики и Аврумы заменяли в израильском эпосе лордов и эрлей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94