Если бы Яна выросла не на космических кораблях и станциях, где люди были преобладающей, но далеко не единственной жизненной формой, и даже не единственной разумной жизненной формой, она была бы гораздо сильнее потрясена предположением Шона о том, что планета сама по себе способна изменять тела людей, чтобы получше приспособить их к себе. А так она лишь испытала легкое раздражение и досаду на себя – из-за того, что ей пришли в голову мысли о старинных видеофильмах, где злобные чужаки вселяются в тела ничего не подозревающих, безвинных землян.
Яна глубоко вздохнула и перешла к вопросам, которые особенно беспокоили ее в связи с необычной физиологией Лавиллы.
– Прошу вас, скажите мне прямо – вы, жители Сурса, все происходите от людей, да?
– Да, это так, – ответила Клодах. – Мои предки приехали сюда из графства Клэйр, графства Лимерик, графства Уиклоу и Пойнт-Барроу на Аляске. А предки Шона и Шинид – из Кэрри, Дублина и Северной Канады.
– И вы все это знаете?
– Если ты вспомнишь, Яна, я уже говорила тебе, что у нас почти никто не умеет ни писать, ни читать. Запоминать все это – часть моей работы, – Клодах улыбнулась. – Это древняя ирландская профессия.
– Хорошо, ну, если все вы такие же люди, как я и как большинство солдат Интергала, тогда объясните мне, почему только людям из вашего народа нельзя уезжать отсюда – ведь вы тоже когда-то переселились с Земли на эту планету. Я имею в виду – ведь не всегда же так было, что молодежь могла уезжать отсюда, а взрослые – уже нет? Почему этот бурый жир появился у вас сейчас, раз уж его не было с самого начала? Ведь наверняка в первое время случалось так, что в ряды новобранцев Компании иногда попадали и не очень юные люди, разве нет?
На этот раз настала очередь Шона смущаться. Он даже немного обеспокоился.
– Да, конечно, такие случаи были. И все же Интергал всегда вербовал новобранцев преимущественно среди молодежи. И, насколько мне известно, военная служба вредила им ничуть не больше, чем любым другим новобранцам. Но ты должна понять, Яна, что, как бы то ни было, наш народ уже не одну сотню лет приспосабливается к условиям жизни на этой планете, и планета тоже к нам приспосабливается. Физические отклонения от нормы, обнаруженные в теле Лавиллы, – это приспособительные изменения для жизни в этом мире. У некоторых людей адаптация более полная, приспособительные изменения более выраженные. Причем есть прямая зависимость – чем дольше человек подвергается действию внешней среды, чем больше времени вырабатываются приспособительные изменения – тем они полнее и глубже. Лавилла была очень во многом женщиной этой планеты. Большую часть своей жизни она прожила под открытым небом, она питалась только тем, что ей удавалось поймать или вырастить – как и большинство из нас. И она совсем неплохо себя чувствовала для своих пятидесяти лет. Здесь, на планете, Лавилла была очень выносливой и стойкой к невзгодам. Но ее тело было приучено к очень холодной погоде, к здешним морозам – ты, Яна, таких уже не застала, – к чистому воздуху, чистой воде и натуральной пище. И боюсь, так хорошо приспособившись к экстремальным условиям Сурса, Лавилла утратила какую бы то ни было сопротивляемость ко всем прочим неблагоприятным воздействиям. И кроме того, у Лавиллы была очень сильна эмоциональная привязанность к родному краю.
– Не очень-то верится, что одна только эмоциональная привязанность могла привести к смерти, – заметила Яна.
– И все же это возможно, Яна, – сказала Клодах. – Это возможно, Яна. Трудно объяснить это тебе, чтобы ты поняла – ведь ты здесь совсем недавно. Но, надеюсь, после ночных песнопений тебе все это станет немного понятнее. Лавилла не смогла бы выжить где-нибудь вдали, от Сурса, точно так же, как тот полковник не сможет выжить в зимнюю ночь в горах без теплой куртки. Если бы мы знали, что они собираются увозить ее с планеты, мы бы стали возражать и не дали бы им этого сделать.
– Это Лавилла должна была возражать, – горько сказала Шинид, крепко стиснув сильные маленькие кулаки. – Она должна была объяснить им, в чем дело. Ей ведь не нужно было видеть, как выглядят ее внутренности, чтобы знать, что вдали от планеты она умрет!
Яна тяжело вздохнула.
– Как ни ненавистна мне эта мысль, но я твердо знаю, что Лавилла могла уговаривать их хоть до тех пор, пока солнце не остынет, – и все равно они ни за что бы ей не поверили.
– А теперь поверят? – спросила Клодах, сохраняя невозмутимое выражение лица.
Яна покачала головой. Ее раздирали гнев, негодование и множество других неприятных и горьких чувств. Она устала, была смущена, растеряна и даже разочарована – хотя ей давно казалось, что это невозможно, ведь никаких иллюзий у нее как будто больше не осталось. Эта планета, это место казалось таким простым и понятным, и вот выяснилось – даже здесь есть свои тайны. Все, чего Яне сейчас хотелось, – хоть немного отдохнуть.
– Нам пора идти, – напомнил остальным Шон и положил руку Яне на плечо. – Ты просто не можешь пропустить ночных песнопений, Яна. Поверь, тебе сразу станет лучше.
Чувствуя, что обычное расположение и доверие к Шону смешалось сейчас с сомнениями, страхами и невысказанными вопросами, крутившимися в ее мозгу, Яна никак не могла понять – может, он лжет, и, невзирая на все его утверждения, Шон Шонгили вытворяет всякие грязные штуки с генами местного народа, в результате чего они больше нигде не смогут жить. Яне не давало покоя странное ощущение, что Шон что-то от нее скрывает, и эта таинственность тревожила ее гораздо больше, чем все остальные тайны Сурса. Может ли быть так, что именно Шон Шонгили ответственен за все неприятности, о которых говорил Джианкарло, когда Яна только-только прибыла на планету? И если эти люди знают, что их изменили – а некоторые из них явно в это верят, – то почему они с этим мирятся?
Серебристые глаза Шона с мольбой смотрели на Яну. Глядя ему в глаза, Яна пыталась представить его чудовищным сумасшедшим ученым-психопатом, но могла думать только о том, как чудесно он танцевал с ней сегодня вечером, и о том, какие волнующие минуты они пережили вместе в ту ночь у горячих источников. Шон смотрел на нее, и постепенно выражение его лица становилось все менее серьезным и печальным, и Яна видела – он понимает, что ее решимость остаться беспристрастной тает на глазах.
Потом Яна сказала:
– Черт возьми, Шон, я дико устала. Меня оживит только часов восемь доброго сна, – ее слабый голос срывался и дрожал от усталости и неуверенности, которую она даже не осознавала.
Серебристые глаза Шона лукаво блеснули, на губах расплылась улыбка.
– Пойдем, Яна! Вот увидишь, тебе понравится. Рыжая кошка подошла к выходу и мяукнула, громко и настойчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102