Пожалуй. Я ставлю таймер на сорок минут, тихо-тихо, чтобы только сигнал услышать… А уж завтра как следует поработаю. Плоттер надо поменять, не забыть.
Глава десятая
В которой далеко не для всех очевидно, что мирные переговоры, либо поножовщина с перестрелкой — гораздо эффективнее вульгарной кулачной потасовки, так что лучше бы ее не допускать в быту и на работе.
Однако жизнь слишком богата на искушения и сюрпризы, поэтому следует помнить: согласие на драку — не для женщин, отказ от нее — не для мужчин.
Столько неубедительных алиби на своем веку я еще не видывал. А началось с пустяков: застрелили нашего любимого Господина Президента Леона Кутона. Мы с ребятами, ребята — начальники других отделов «Совы», ждали в приемной, пока триумвират из нашего директората натреплется там у себя, за закрытыми дверями, с чашечками кофе в мозолистых пальцах вождей, размышляли о том, о сем, тоже не молчали…
Вдруг — дверь настежь: всем зайти-зайти-зайти и занять положенные места, быстро, быстро, быстро! Почти сейчас же телефоны на столе и трубки в карманах заверещали на разные голоса… Впрочем, часа не прошло, как все трубки в городе отключились…
Генеральный наш откашлялся и без предисловий: покушение, мол, убит Президент Леон Кутон. В городе и стране объявлено чрезвычайное положение. Всем вести себя тихо, ждать распоряжений.
— Валите отсюда, парни, совещание переносится. Но недалеко отваливайте: рекомендую в холл, там уже ящик включен.
Мы и переместились в холл, как приказано, смотреть телевизор. Сводка новостей — каждые пятнадцать минут, практически одно и то же, но зато — абсолютно по всем каналам. Первый сообразил я: хвать трубку и Шонне:
— Крошка, ты в курсе событий?
— Да! Да, дорогой, ты где!?
— На работе и буду там неопределенно долго. Но как только — так сразу. Дети где?.. Оба? Отлично! Сидите все дома, даже гулять не вздумайте. Еда есть в доме? Что? Чай я постараюсь купить по дороге, ты даже за чаем лучше не выходи. Целую, чао.
То же, примерно, и матушке посоветовал. Там, правда, пришлось вытерпеть полторы минуты ответных рекомендаций, прежде чем я отключился, в целях экономии трафика.
Вслед за мною и остальные стали по домам названивать, каждый свое важное говорить… Но, как я уже сказал, трубки все выключились, буквально за минуту до идеи, что не худо бы и отца звонком проведать. Поздно догадался, короче. И моментально наши офисные телефоны стали в дефиците, поскольку Бабилон и его окрестности прямо-таки напичканы родственниками и друзьями сотрудников агентства «Сова». А тут еще такой фельдфебельский привет перед началом разговора: «…имание, ваш телефон поставлен на профилактическое прослушивание, запрещены все сведения, носящие подрывной характер или несущие в себе зашифр…»
И опять бежит к нам начальница канцелярии, личным посланцем от руководства, с категорическим устным приказом: «никому рабочих мест не покидать, находиться в здании…» Сидим, находимся, приобщаемся к траурной музыке самых лучших классических мировых образцов, но из сегодняшних композиторов — я знаю только Альбинони, и то, потому лишь, что Санта вслух проявил осведомленность.
В семнадцать ноль-ноль, в наш головной офис обильной струею вторгаются работники Службы, общим числом восемь человек, — не считая полутора десятков ребятишек в комбинезонах , в касках с забралом, и с автоматическими винтовками в уверенных руках, — и начинают поиск преступников, злумышленников и их сообщников.
Ну, теперь долгая беда с нами, братцы родные! Где я был ночью? Дома был, в компании жены и двоих детей за стенкой. А утром? А утром и днем, не считая дороги на работу — здесь же, в головном офисе, на виду и в компании коллег. Кто? Да кто — коллеги и подтвердят. А кроме коллег меня никто и нигде не видел почти всю первую половину дня. Что? Потому почти, что утром, выйдя из дома, я добирался до работы в своем моторе, и вполне возможно, что кто-то наблюдал меня, в нем едущего. Вот они, на связке… Эти от моего дома, а этот от мотора. Зачем вам ключи от квартиры-то? Эти, какие еще… Спасибо. А этот — этот от сейфа, служебного, в моем кабинете. С удовольствием, пойдемте. Что? Он всегда на мне, в кобуре, как положено. КУДА, сука!!! Ну-ка, спрячь лапы, б…, убери, я сказал!.. Почему — «опять я»? Они первые начали. Хорошо, господин директор… Только пусть они не потеряют ненароком…
И вот наши контрразведчики и контртеррористы из Службы рассосались по кабинетам головного офиса и в восемь смычков повели допрос всех нас, включая генерального директора и меня. Да, мне досталась долгая беседа… Чуваки, которые орудовали в моем кабинете, явно встали на след: всё во мне, и всё, что на мне, громким шепотом предупреждало их, точнее — его, офицера, который у меня ствол реквизировал: «он, он и есть главный среди всех подозреваемых, честные и невиновные люди так себя не ведут…» До сих пор уверен: им, ему, самой малости не хватило, чтобы неопровержимо доказать мою персональную вину и отвтетственность за убийство нашего дорогого Господина Президента. Впрочем, и остальные сотрудники «Совы» оказались, по результатам первых допросов, сплошь подозрительные недолояльные типы… Явился я домой ровно в полночь, как исчадие Тьмы, Шонна взялась было за упреки — но меня хоть выжми, самого впору жалеть и по головке гладить… «Что теперь будет, Ричик?» — а я откуда знаю, что теперь будет? Наладится, я думаю, на одном Господине Президенте свет клином не сошелся, тем более, что какой-то генерал Мастертон оседлал экраны телевизоров и первые полосы газет… Сроднимся, чего уж там, не впервой…
Сели ужинать, детишки уже спят, как обычно папу не дождавшись, Шонна устроилась напротив меня, только головой качает…
— Ты чего?
— Выглядишь плохо. Бледный весь, мешки под глазами, глаза красные. Досталось вам?
— А-а… Перемелется.
Досталось нам… Да уж, черт возьми! Эти самовыродки лампу мне в глаза выставили, а предварительно зафигачили в нее лампочку-светлячочек, на двести ватт, и с понтом дела наблюдают микродвижения губ, век, бровей, глаз, ждут, пока моя ложь потечет и растает перед их пристальными взорами матерых контрразведчиков. Я говорю «они» во множественном числе, но — так, для порядку: допрашивал-то меня один, двое служивых унтеров у него просто на подхвате, молчальники: подать, принести, застегнуть, «врезать»… На исходе четвертого часа огреб я, в общей сумме, с десяток ударов по шее и столько же в солнечное сплетение, а до этого приковали мне рученьки и ноженьки браслетами… Медовый месяц у них, все им можно сегодня, защитникам, во имя истины и нашего спокойного сна…
— Ну-ка, повтори теперь, кто — сука?.. Четко и ясно скажи: я сука!
— Ты — сука! О-о-о-оох-х-х… — Это он провел крюк в солнечное сплетение, очень точно и стильно, а мне даже не согнуться, потому что руки за стул заведены, а стул привинчен (мода у нас такая, на «конторский манер», когда некоторые категории посетителей приглашаются в кабинеты со «стационарными» стульями, для психологического воздействия на них)…
— Говори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Глава десятая
В которой далеко не для всех очевидно, что мирные переговоры, либо поножовщина с перестрелкой — гораздо эффективнее вульгарной кулачной потасовки, так что лучше бы ее не допускать в быту и на работе.
Однако жизнь слишком богата на искушения и сюрпризы, поэтому следует помнить: согласие на драку — не для женщин, отказ от нее — не для мужчин.
Столько неубедительных алиби на своем веку я еще не видывал. А началось с пустяков: застрелили нашего любимого Господина Президента Леона Кутона. Мы с ребятами, ребята — начальники других отделов «Совы», ждали в приемной, пока триумвират из нашего директората натреплется там у себя, за закрытыми дверями, с чашечками кофе в мозолистых пальцах вождей, размышляли о том, о сем, тоже не молчали…
Вдруг — дверь настежь: всем зайти-зайти-зайти и занять положенные места, быстро, быстро, быстро! Почти сейчас же телефоны на столе и трубки в карманах заверещали на разные голоса… Впрочем, часа не прошло, как все трубки в городе отключились…
Генеральный наш откашлялся и без предисловий: покушение, мол, убит Президент Леон Кутон. В городе и стране объявлено чрезвычайное положение. Всем вести себя тихо, ждать распоряжений.
— Валите отсюда, парни, совещание переносится. Но недалеко отваливайте: рекомендую в холл, там уже ящик включен.
Мы и переместились в холл, как приказано, смотреть телевизор. Сводка новостей — каждые пятнадцать минут, практически одно и то же, но зато — абсолютно по всем каналам. Первый сообразил я: хвать трубку и Шонне:
— Крошка, ты в курсе событий?
— Да! Да, дорогой, ты где!?
— На работе и буду там неопределенно долго. Но как только — так сразу. Дети где?.. Оба? Отлично! Сидите все дома, даже гулять не вздумайте. Еда есть в доме? Что? Чай я постараюсь купить по дороге, ты даже за чаем лучше не выходи. Целую, чао.
То же, примерно, и матушке посоветовал. Там, правда, пришлось вытерпеть полторы минуты ответных рекомендаций, прежде чем я отключился, в целях экономии трафика.
Вслед за мною и остальные стали по домам названивать, каждый свое важное говорить… Но, как я уже сказал, трубки все выключились, буквально за минуту до идеи, что не худо бы и отца звонком проведать. Поздно догадался, короче. И моментально наши офисные телефоны стали в дефиците, поскольку Бабилон и его окрестности прямо-таки напичканы родственниками и друзьями сотрудников агентства «Сова». А тут еще такой фельдфебельский привет перед началом разговора: «…имание, ваш телефон поставлен на профилактическое прослушивание, запрещены все сведения, носящие подрывной характер или несущие в себе зашифр…»
И опять бежит к нам начальница канцелярии, личным посланцем от руководства, с категорическим устным приказом: «никому рабочих мест не покидать, находиться в здании…» Сидим, находимся, приобщаемся к траурной музыке самых лучших классических мировых образцов, но из сегодняшних композиторов — я знаю только Альбинони, и то, потому лишь, что Санта вслух проявил осведомленность.
В семнадцать ноль-ноль, в наш головной офис обильной струею вторгаются работники Службы, общим числом восемь человек, — не считая полутора десятков ребятишек в комбинезонах , в касках с забралом, и с автоматическими винтовками в уверенных руках, — и начинают поиск преступников, злумышленников и их сообщников.
Ну, теперь долгая беда с нами, братцы родные! Где я был ночью? Дома был, в компании жены и двоих детей за стенкой. А утром? А утром и днем, не считая дороги на работу — здесь же, в головном офисе, на виду и в компании коллег. Кто? Да кто — коллеги и подтвердят. А кроме коллег меня никто и нигде не видел почти всю первую половину дня. Что? Потому почти, что утром, выйдя из дома, я добирался до работы в своем моторе, и вполне возможно, что кто-то наблюдал меня, в нем едущего. Вот они, на связке… Эти от моего дома, а этот от мотора. Зачем вам ключи от квартиры-то? Эти, какие еще… Спасибо. А этот — этот от сейфа, служебного, в моем кабинете. С удовольствием, пойдемте. Что? Он всегда на мне, в кобуре, как положено. КУДА, сука!!! Ну-ка, спрячь лапы, б…, убери, я сказал!.. Почему — «опять я»? Они первые начали. Хорошо, господин директор… Только пусть они не потеряют ненароком…
И вот наши контрразведчики и контртеррористы из Службы рассосались по кабинетам головного офиса и в восемь смычков повели допрос всех нас, включая генерального директора и меня. Да, мне досталась долгая беседа… Чуваки, которые орудовали в моем кабинете, явно встали на след: всё во мне, и всё, что на мне, громким шепотом предупреждало их, точнее — его, офицера, который у меня ствол реквизировал: «он, он и есть главный среди всех подозреваемых, честные и невиновные люди так себя не ведут…» До сих пор уверен: им, ему, самой малости не хватило, чтобы неопровержимо доказать мою персональную вину и отвтетственность за убийство нашего дорогого Господина Президента. Впрочем, и остальные сотрудники «Совы» оказались, по результатам первых допросов, сплошь подозрительные недолояльные типы… Явился я домой ровно в полночь, как исчадие Тьмы, Шонна взялась было за упреки — но меня хоть выжми, самого впору жалеть и по головке гладить… «Что теперь будет, Ричик?» — а я откуда знаю, что теперь будет? Наладится, я думаю, на одном Господине Президенте свет клином не сошелся, тем более, что какой-то генерал Мастертон оседлал экраны телевизоров и первые полосы газет… Сроднимся, чего уж там, не впервой…
Сели ужинать, детишки уже спят, как обычно папу не дождавшись, Шонна устроилась напротив меня, только головой качает…
— Ты чего?
— Выглядишь плохо. Бледный весь, мешки под глазами, глаза красные. Досталось вам?
— А-а… Перемелется.
Досталось нам… Да уж, черт возьми! Эти самовыродки лампу мне в глаза выставили, а предварительно зафигачили в нее лампочку-светлячочек, на двести ватт, и с понтом дела наблюдают микродвижения губ, век, бровей, глаз, ждут, пока моя ложь потечет и растает перед их пристальными взорами матерых контрразведчиков. Я говорю «они» во множественном числе, но — так, для порядку: допрашивал-то меня один, двое служивых унтеров у него просто на подхвате, молчальники: подать, принести, застегнуть, «врезать»… На исходе четвертого часа огреб я, в общей сумме, с десяток ударов по шее и столько же в солнечное сплетение, а до этого приковали мне рученьки и ноженьки браслетами… Медовый месяц у них, все им можно сегодня, защитникам, во имя истины и нашего спокойного сна…
— Ну-ка, повтори теперь, кто — сука?.. Четко и ясно скажи: я сука!
— Ты — сука! О-о-о-оох-х-х… — Это он провел крюк в солнечное сплетение, очень точно и стильно, а мне даже не согнуться, потому что руки за стул заведены, а стул привинчен (мода у нас такая, на «конторский манер», когда некоторые категории посетителей приглашаются в кабинеты со «стационарными» стульями, для психологического воздействия на них)…
— Говори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108