Ты, Лидочка, не стесняйся - зови, если что понадобится. Я всегда к твоим услугам.
“Хорошая, простая баба. Везет мне на соседей, - закрыв за ней дверь, подумала Лидия Сергеевна. Дружеская поддержка соседки придала ей сил, у нее вновь поднялось настроение, и она отправилась на кухню кормить дочку.
* * *
- Не тужи, Степа! Теперь, когда Лида уехала, скажу откровенно: от дрянной бабы избавился, - с искренним сочувствием глядя на пригорюнившегося Розанова, утешал Игорь Иванов, - для того и зашел: поддержать старого друга.
Они сидели за столом на кухне опустевшей “хрущобы” - отмечали начало новой, холостяцкой, жизни Степана Алексеевича.
- Дело прошлое, - признался Игорь после небольшой паузы, - но она ведь и ко мне клеилась - жаловалась на тебя, наговаривала всякое. - Поднял на друга извиняющийся взор, добавил: - Красивая же такая, стерва. Поняла, наверно, что я в этом плане тебе завидовал. Но разве мог я предать тебя, воспользоваться вашими неладами? Не стал, конечно, ее слушать, понять дал - не на того напала. Тебе ничего не сказал - считал бестактным.
- Знаю, Игорек, и то, что можешь мне сказать, и много больше. Не один год с ней прожил, - тяжело вздохнув и не поднимая глаз, медленно, будто каждое слово давило его, отвечал Розанов. - Думаю, другой на моем месте вряд ли выдержал бы столько оскорблений и унижений. Но я терпел, нес свой крест. Сам допустил ошибку - сам ее расхлебывал, как мог. Ради дочери, Наденьки. Но ничего не вышло! - Он тряхнул крупной, красивой головой. - Не будем больше о ней, о Лиде. Что толку? Да и пересуды всякие, пусть и справедливые, не мужское дело! - И расправил нахмуренные брови, пытаясь взять себя в руки; как боец, потерпевший поражение в схватке, он остро переживал фиаско в личной жизни. - Налей-ка, дружище, водочки - выпьем за то, что жизнь продолжается, и есть в ней, кроме женщин, цели, за которые стоит бороться!
- Ну ты и джентльмен, Степа! Сразу видно - профессорский сынок. О женщинах - либо хорошо, либо никак, - одобрил Игорь, наливая в рюмки и раскладывая по тарелкам закуску. - Я-то - мужик пролетарского воспитания: не могу вспоминать свою стерву без матерной характеристики. Столько крови она мне попортила! Давай лучше о будущем, и выпьем за то, чтобы оно было счастливым. Нам обоим здорово досталось!
Чокнулись, закусили чем Бог послал; помолчали; потом Игорь спросил:
- Что думаешь делать дальше? Какие ближайшие планы? Боюсь, к тебе тут же приклеится новая пассия, еще похлеще. Ты на это везучий.
- Нет уж! Тут требуется большая передышка - так все внутри перегорело, - признался Розанов. - Не расположен я сейчас к общению с прекрасным полом. Спасет меня, наверно, от тяжелых дум, - с мягкой иронией продолжал он, и в голосе его зазвучала надежда, - работа, и только работа. А ее как раз невпроворот. Я вовсе не расстался с мыслью о защите.
- Неужели найдешь в себе силенки для этого? После такой-то нервотрепки? Тогда ты просто двужильный!
- А что остается? Для меня главное - восстановить уважение к себе. Заняться делом, которое целиком бы меня захватило. - Степан Алексеевич глубоко, свободно вздохнул, чувствуя, что к нему возвращаются уверенность в своих силах и оптимизм. - Какое счастье, что я удачно выбрал тему и она еще не устарела. Верю я в успешную защиту и добьюсь этого во что бы то ни стало!
- Ну что ж, друг, от всей души желаю тебе победы! Они еще раз чокнулись, заговорили о текущих делах.
Часть II
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Глава 8
ПРИНЦИПЫ ГРИГОРЬЕВА
Солидная “Чайка” Григорьева затормозила у подъезда его красивого дома на Патриарших прудах. В последние годы этот тихий московский микрорайон близ Никитских ворот стал одним из самых престижных.
Иван Кузьмич вышел из машины и в сопровождении водителя, несшего солидный кейс и объемистые сумки, доверху набитые пакетами с провизией, быстрым шагом направился к дому. Пожилой водитель еле за ним поспевал.
Кивнув в ответ на услужливое приветствие вахтера, Григорьев проследовал к лифтам. Вместе с водителем они поднялись на шестой этаж. “Наверно, собрались уже все. - Иван Кузьмич, нажав кнопку звонка, ощутил укол совести. - Предупредить надо было, что задерживаюсь. Ведь обещал Вере привезти к столу деликатесы. Ждут ведь, без меня не сядут”.
За прошедшие десять лет Иван Кузьмич заметно прибавил в весе, обрюзг, полысел; крестьянская, коренастая фигура несколько оплыла, появился двойной подбородок. Открытое его лицо и широкая улыбка по-прежнему вызывали симпатию, но взгляд светло-голубых глаз стал настороженным, холодным.
“Ничего страшного, - решил он, оправдывая себя. - Свои люди - не баре, потерпят! Должны понимать: мои дела поважнее”. Дверь распахнулась, и Вера Петровна, веселая, нарядная, на пороге встретила мужа.
- Наконец-то, Ванюша! Заждались! Вечно тебя задерживают! Знаю, знаю! У вас там заботы - не нашим чета. Но и о семье помнить надо!
Если Григорьев заметно сдал, то Веру Петровну прошедшие годы миловали. Она стала немного полнее, что в сочетании с хорошим ростом и природной стройностью делало ее еще женственнее и привлекательнее. Кожа на румяном, с ямочками на щеках лице по-прежнему гладкая, серые глаза такие же ясные; гладкая строгая прическа будто создана для ее милого, домашнего облика.
- Ну ладно! Давай скорее что привез! - перешла она на деловитый тон. - Пора за стол садиться - голодные все, как волки!
- Савелий Ильич, - попросила она водителя, - отнесите, пожалуйста, это на кухню и передайте Агаше!
- Ванечка, дорогой, - снова повернулась она к мужу, ласково помогая ему снять пиджак, - иди-ка быстро умойся - и к гостям! Я повешу.
Убрав все лишнее в стенной шкаф, Вера Петровна прошла на свою образцово оборудованную кухню. О таких вещах, как огромный финский холодильник и немецкая плита с грилем, рядовые граждане могли только мечтать.
- Давай-ка я займусь закусками, а ты иди на стол накрывай, - предложила она суетившейся на кухне Агаше и с ходу принялась нарезать, раскладывать по тарелкам, украшать зеленью и лимоном привезенные Иваном Кузьмичом сервелат, осетрину, икру.
Агаша - минувшие годы превратили ее в маленькую, сухонькую старушку - побежала в столовую выполнять указание хозяйки. Вскоре все красовалось на столе - свежее, аппетитное.
* * *
Семейное торжество в доме Григорьевых организовано было по случаю помолвки Варвары, младшей и единственной сестры Веры Петровны. Бойкой, острой на словцо, ей долго не везло в личной жизни: за тридцать уже, а замужем не была.
Привлекательная, как и старшая сестра, и такая же добрая душа, она отпугивала претендентов на свою руку кажущейся несерьезностью и легкомыслием. Отзывчивая, увлекающаяся по натуре, так строила свои романы, что все они оказывались скоротечными.
Вера Петровна и тетя Дуся, самые близкие люди, поставили было на ней крест, как вдруг в ее судьбе произошел поворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108