- Я не был так многословен, Энрас!
- Да, - терпеливо ответил бог. - Я трачу слова и время, а его у меня
в обрез. Я мог бы заставить тебя говорить. Немного усилий - и ты мне все
выложишь и будешь молить меня о смерти.
- Не все рождены палачами, - ответил Ваннор с усмешкой, - даже меня
поначалу тошнило. Тебе же будет еще противней, потому что я жирен, а это
зрелище мерзко вдвойне. Но я, пожалуй, рискну.
Бог пожал плечами и сказал: - Как хочешь, Ваннор, - и в страшных его
глазах уже не было грусти - только острый холодный огонь.
- Нет, - сказал Ваннор, - я пошутил. Боюсь, что я не сумею молчать до
конца, а мне не хочется умирать растоптанной тварью. К тому же ты прав: я
его ненавижу. А вот тебя, как ни странно, нет. А что тут странного? -
спросил он себя. - Я даже немного тебе благодарен. Я, Ваннор, ничей сын,
палач и подручный для грязных дел - перед смертью чувствую себя человеком.
Даст ли больше самая достойная жизнь? Ладно, - сказал он, - я не беру в
долг. Ты узнаешь все, что захочешь, но сначала я кое-что скажу. Не
снисхождения ради - просто я должен это сказать. Это не я пытался схватить
Аэну. Мне не надо было ее искать - я знал, где она. Когда я пугал тебя -
это были только слова. Не отдал бы я _Е_м_у_ самый чистый цветок
Ланнерана!
- И ты ему служишь!
- Да! - сказал Ваннор. - Да! Но я позволил Вастасу увезти Аэну. Я
знал, что она родила сына. Целых пятнадцать лет это знал только я, пока
О_н_ не учуял сам.
- С тех пор ты меня и ждешь?
- Конечно! - ответил Ваннор. - Я знал, что ты тоже бог. Последнее
дело для смертных мешаться в распри богов. Да! - сказал он, - я его
ненавижу. Но если бы пришлось выбирать - я снова бы выбрал его. Мне лучше
быть грязью под ступнями бога, чем грязью под ногами людей. Да! - сказал
он, - я вышел из грязи. Я был воришкой, доносчиком, наемный убийцей. Все
меня презирали, и сам я себя презирал. А теперь - спросил он, - где они -
те, что были не запятнаны и благородны? Кто из них попробовал
сопротивляться? Кто из них хоть раз осмелился на то, на что я - мерзавец -
осмеливаюсь ежечасно? Ладно, - сказал он, - это глупые речи. Наверное, я
все-таки люблю Ланнеран так же сильно, как ненавижу. Спрашивай, - сказал
он, - теперь я на все отвечу.
Было утро, когда он ушел из опустевшего дома. Серое утро, прохладное
и пустое; в дальних предместьях уже зазвучала жизнь, а на улицах Верхнего
Города спало молчание, и молчание камнем лежало в нем. Он пытался
почувствовать Торкаса - хоть дыхание, хоть тепло, но внутри у него был
только он. Он единственный. Он один.
Нужно как-нибудь перебыть этот день. Нужно бережно и терпеливо
собрать все силы. Телу - еда и сон: я возьму от него все, а душе угрюмую
ярость - черную ярость сотен смертей и тысяч боев; это будет мой главный
бой - бой за Торкаса и свободу.
Он не вернулся в Дом Ранасов, где ждут еда и постель, и тревога
спутников Торкаса, и всевидящий взгляд Майды. Мне нужна только ярость -
ярость, а не печаль, ничего человеческого - только то, что поможет
драться.
Он поел в харчевне у городской стены и нашел приют в заброшенном
доме. Лег на грязный истоптанный пол, поудобней устроил тело и заставил
его заснуть. И опять потащило его в лабиринт перепутанных жизней: бой -
поражение - смерть, ловушка - смерть, просто смерть.
Ярость, отчаянье, гнев - он собирал их по капле, он наполнял себя,
как седельный мех. Только ярость, только отчаянье, только гнев, только
безжалостное каменное упорство...
А когда стемнело, он вышел из дома. Он знал все ловушки, которые ждут
его. Нет, не все. Только те, о которых знал Ваннор.
В полной тьме подошел он к ограде Нижнего Храма. Легче тени он был,
бесшумнее тишины; рядом с ним прошел караул, и никто его не заметил. Он
пошел вдоль стены, чутко вслушиваясь в себя, а когда почувствовал: здесь,
разбежался и прыгнул. В два человеческих роста была стена, но он легко
допрыгнул доверху. Ухватился руками за край, перебросил тело и почти
бесшумно спустился с той стороны.
Храм темнел впереди угрюмой бесформенной глыбой, он легко пробежал
через двор, огляделся, полез наверх, словно видел пальцами стыки плит и
трещины в камне.
Вот он уже на крыше; добрался до башни, втиснулся в узкую щель
смотрового окна.
И - по лестнице вниз; кое-где попадались двери, кое-где они были
заперты - не для него. Он бесшумно выдавливал их, как полоски тумана, - и
все ниже, ниже; черный винт лестницы, черный зов далекой угрозы, черная
сила упруго вибрирует в нем. Ниже и ниже, снова закрытая дверь, и когда он
вышиб ее, на него набросились двое.
Он убил их, даже не вынув меча - просто схватил занесенные руки и
вонзил их мечи прямо в их сердца. И пошел вперед, не истратив ни капли
гнева, в черный зев коридора, в черный зов далекой угрозы.
Длилось и длилось; бесконечен был лабиринт Нижнего Храма, полон
ловушек и полон тайн. Глупенькие, скучные были тайны, простенькие были
ловушки, и те, что хранят лабиринт, были только людьми. И они умирали
молча, не успев осознать, что они умирают; он убивал их без гнева, как
вырывают траву. Он хранил свой гнев для _Н_е_г_о_, для того, кто за все
ответит...
И первый удар - издалека. Он почувствовал вдруг, что не может дышать.
Тугое удушье, горячая дурнота... он впился пальцами в грудь, и тяжела
черная ярость, которую он так любовно, так злобно копил, тараном ударила
из него по силе, по воле, по мраку чужой души.
И начался бой. Тот уходил, таился, старался ударить исподтишка. Он
был коварен, но не был могуч, и Безымянный продавливал сопротивление,
ломился, крушил, настигал.
Все длилось и длилось. Они кружились во тьме лабиринта, отчаянно,
неотвратимо сближаясь, и с каждым сближением, с каждым ударом он
чувствовал: что-то меняется в нем. Коварные тени чужой души, чужой,
расчетливой темноты неведомо как проникают в душу. И он, нападая и
отбиваясь, безжалостно настигая врага, невольно сам становится им - одним
из немногих - а, может, многих? - кого привлек обреченный мир. Слетелись
сюда, как мухи на падаль, и ловим короткую радость жизни, минуты бурлящего
бытия, которые нам желанней бессмертия. Немногое можем мы взять у жизни -
он выбрал власть, я бы выбрал войну - но никому из нас не удастся хоть на
миг поверить, что мы - живые, что эта жизнь - настоящая жизнь, а не просто
ухаб на дорогах смерти...
И гнев его угасал, и ярость ему изменяла, но был еще один бастион -
жестокое, каменное упорство. Ввязался в драку - стой до конца. Без цели и
без надежды - до победы или до смерти.
Они уже были рядом, так близко, что можно достать, но между ними еще
стояла стена живого, трепещущего мрака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21