Черные
отыскали ее, и она умрет. Умрет - когда не должна умирать. И она
взмолилась - не Небу и не Земле, а кому-нибудь, кто может ее услышать:
- О, пощадите! Дайте отсрочку! Мне еще нельзя умирать!
И грубые руки отпустили ее. Сквозь черную тишину она увидала людей.
Много людей в серых плащах, лица их были закрыты и что-то блестело в
руках. Никто ничего не сказал. Тишина задрожала от лязга мечей, и черных
не стало. Люди в сером взяли ее на руки и унесли от тюрьмы.
Когда открылись глаза, она лежала в постели. Она не знала, чей это
дом. Теперь у нее не осталось дома. Она не вернется в дом отца, потому что
отец выдал Энраса черным.
Через день - или несколько дней? или это все длилась ночь? - она
поднялась с постели. Ей дали платье и чистое покрывало, и люди в сером
куда-то ее повели.
Ночь была в ней, но стояло ранее утро, серое, как плащи, и ее привели
на площадь. Площадь была пуста, и помост уже разобрали. Она не знала, что
был помост. Она только поняла: здесь умер Энрас. Она легла на истоптанный
грязный камень, раскинула руки, прижалась к нему лицом. И всей душой
своей, всей силой своей любви она воззвала к Энрасу: любимый, где ты?
Ответь, отзовись, я не могу без тебя!
Но он так давно и так далеко ушел! И кровь, что здесь пролилась, была
не его кровь. Он успел уйти, не изведав ни мук, ни позора, и кто - другой
умер здесь вместо него. И острая, как кинжал, благородная жалость
вонзилась в нее и исторгла слезы на глаза. О брат мой! Неведомый мой,
несчастный брат! Спасибо тебе за то, что ты сделал. Демон ты или
наказанный бог, или лишенная тела душа, но пусть кто-нибудь пожалеет тебя
и дарует тебе покой!
А когда она поднялась с земли, человек с закрытым лицом заговорил с
ней.
- Дочь Лодаса, - сказал он, - мы себя погубили. Мы сделали богом
того, кто был послан спасти людей. Теперь он недобрый бог, он покинул нас
в гневе, и смеялся над нами, когда уходил. Если хоть что-нибудь на земле,
что способно смягчить его гнев?
- Да, - сказала она и прижала ладонь к животу. И тогда человек
сдернул с лица повязку. У него было сильное худое лицо и глаза, золотые,
словно у хищной птицы.
- Дочь Лодаса, ты вернешься в дом отца?
- Нет, - сказала она спокойно.
- Тогда я, Вастас, сын Вастаса, принимаю тебя в свой дом.
- Я не буду ничьей женой.
- Ты войдешь в мой дом как _т_о_о_м_и_ - старшая из невесток.
И она закрыла лицо и пошла за ним.
В тот же день они покинули Ланнеран. Два дня мотало ее в закрытой
повозке, и мир был тускл и бесполезен, как жизнь. А на третий день она
увидала Такему. Дом Вастаса стоял на высокой горе, а селение облепило ее
подножье.
В доме Вастаса она одела вдовий убор, и когда черное платье облекло
ее стан, темнота сомкнулась над ней.
Три дня лежала она без и сна без слез в черной боли своей утраты. А
потом - впервые - к ней пришел этот сон.
В черном - черном заботливом мраке была она, и другие, такие же, были
рядом. Неощутимые, недоступные взгляду, но они были рядом, и он не пуст
для нее был мрак. Но жестокий свет возник впереди, колесо из звезд, колесо
из огня, оно мчалось к ней, рассыпая пламя, и под ним задыхалась и
корчилась тьма.
И она уже знала, что это конец. Мрак дрожал под ногами, и жар опалял,
но огромный яростный человек с телом Энраса, но не Энрас, вдруг схватил ее
за руку и приказал:
- Назовешь его Торкасом.
А потом он отшвырнул ее прочь - прочь от смерти, прочь от огня, и
колесо прошло по нему...
Она проснулась в слезах и встала с постели. И с тех пор она зажигала
в молельной два поминальных огня - один для Энраса, один - для Другого.
3.ТОРКАС
На исходе ночи, едва просветлело, Торкас с Тайдом были на горной
тропе. Самый добрый, самый надежный час между жаром дня и ужасом ночи,
когда все живое торопится жить. Добрый час для охоты; они вдвоем загнали
тарада, и Торкас прикончил его ножом.
Торкасу шел семнадцатый год; он был суровый и молчаливый, рослый и
сильный не по годам. И пока Тайд освежевал зверя, он стоял на самом краю
утеса над долиной, всплывающей из тишины.
Он будет правителем этого края, потому что у Вастаса нет сыновей. Он
это знал; это было совсем не важно. И сила его, и храбрость, и личный
воинский знак - кто может похвастать этим в такие годы? - тоже не много
значили для него. Он просто такой, какой он есть, и это дается ему без
труда. Но есть и другое, которое не дается. Томительное тревожное ощущение
второго, не настоящего бытия. Как будто он жил и прожил, и забыл, и снова
живет все то же десятый раз.
Как будто он - не он, не только он. Опять оно поднялось изнутри: мир
ярче, резче запахи, тревожней звуки. И что-то - черное, знакомое, чужое -
смерть? Тень за спиной. Упорный взгляд, назойливое вкрадчивое
приближение...
И он отпрыгнул. В единственный оставшийся миг он отпрыгнул назад,
схватил за шиворот Тайда, отшвырнул его за скалу и прыгнул вслед. И лавина
камней обрушилась на утес, на то место, где он стоял и где Тайд свежевал
тарада. Камни бились об их скалу, отлетали, гремели вниз, и он чувствовал
на губах эту тягостную улыбку безнадежного торжества.
- Сын бога! - тихо промолвил Тайд. - Воистину длань судьбы над нами!
Мальчик мой, за что тебе это?
Глаза в глаза - и серая бледность легла на его лице. Тайд ходил за
Торкасом с малых лет, он учил его ездить верхом и драться; крепкий мужик
на пятом десятке, но для Торкаса он был стариком.
- Не бойся, - сказал Торкас. - Я не спрошу.
Их дормы остались внизу, у начала тропы, и, вскакивая в седло, он
снова взглянул на Тайда. Глаза - в глаза и не единого слова. И это значит:
из тех, что посмеют ответить, я должен спрашивать только мать. И это
значит: мне незачем торопится, до вечера я не смогу увидеть ее.
Ему было незачем торопится: еще загадка ко многим загадкам. Она
отлично легла к другим, и сразу все стало почти понятно.
Я не знаю, как зовут мою мать.
Вастас, владетель Такемы, зовет мою мать _т_о_о_м_и_, женою старшего
брата, - но у Вастаса нет братьев.
А все в доме, даже жены Вастаса, называют мать госпожой - и в лицо, и
за глаза. В детстве я думал: "госпожа" - это ее имя.
Я не знаю, кто мой отец. Вастас зовет меня сыном, но это не так... Я
знаю чуть не с рождения, что Вастас - не мой отец, хотя любит меня, как
сына.
Суровое вдовство матери и то, что она не стареет. Она красивее всех
женщин Такемы, но кто из мужчин пытался прислать ей дары?
И странные сны, где меня всегда побеждают. Всегда я дерусь с одним и
тем же врагом, и он всегда успевает меня прикончить. И тусклая память о
непрожитой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
отыскали ее, и она умрет. Умрет - когда не должна умирать. И она
взмолилась - не Небу и не Земле, а кому-нибудь, кто может ее услышать:
- О, пощадите! Дайте отсрочку! Мне еще нельзя умирать!
И грубые руки отпустили ее. Сквозь черную тишину она увидала людей.
Много людей в серых плащах, лица их были закрыты и что-то блестело в
руках. Никто ничего не сказал. Тишина задрожала от лязга мечей, и черных
не стало. Люди в сером взяли ее на руки и унесли от тюрьмы.
Когда открылись глаза, она лежала в постели. Она не знала, чей это
дом. Теперь у нее не осталось дома. Она не вернется в дом отца, потому что
отец выдал Энраса черным.
Через день - или несколько дней? или это все длилась ночь? - она
поднялась с постели. Ей дали платье и чистое покрывало, и люди в сером
куда-то ее повели.
Ночь была в ней, но стояло ранее утро, серое, как плащи, и ее привели
на площадь. Площадь была пуста, и помост уже разобрали. Она не знала, что
был помост. Она только поняла: здесь умер Энрас. Она легла на истоптанный
грязный камень, раскинула руки, прижалась к нему лицом. И всей душой
своей, всей силой своей любви она воззвала к Энрасу: любимый, где ты?
Ответь, отзовись, я не могу без тебя!
Но он так давно и так далеко ушел! И кровь, что здесь пролилась, была
не его кровь. Он успел уйти, не изведав ни мук, ни позора, и кто - другой
умер здесь вместо него. И острая, как кинжал, благородная жалость
вонзилась в нее и исторгла слезы на глаза. О брат мой! Неведомый мой,
несчастный брат! Спасибо тебе за то, что ты сделал. Демон ты или
наказанный бог, или лишенная тела душа, но пусть кто-нибудь пожалеет тебя
и дарует тебе покой!
А когда она поднялась с земли, человек с закрытым лицом заговорил с
ней.
- Дочь Лодаса, - сказал он, - мы себя погубили. Мы сделали богом
того, кто был послан спасти людей. Теперь он недобрый бог, он покинул нас
в гневе, и смеялся над нами, когда уходил. Если хоть что-нибудь на земле,
что способно смягчить его гнев?
- Да, - сказала она и прижала ладонь к животу. И тогда человек
сдернул с лица повязку. У него было сильное худое лицо и глаза, золотые,
словно у хищной птицы.
- Дочь Лодаса, ты вернешься в дом отца?
- Нет, - сказала она спокойно.
- Тогда я, Вастас, сын Вастаса, принимаю тебя в свой дом.
- Я не буду ничьей женой.
- Ты войдешь в мой дом как _т_о_о_м_и_ - старшая из невесток.
И она закрыла лицо и пошла за ним.
В тот же день они покинули Ланнеран. Два дня мотало ее в закрытой
повозке, и мир был тускл и бесполезен, как жизнь. А на третий день она
увидала Такему. Дом Вастаса стоял на высокой горе, а селение облепило ее
подножье.
В доме Вастаса она одела вдовий убор, и когда черное платье облекло
ее стан, темнота сомкнулась над ней.
Три дня лежала она без и сна без слез в черной боли своей утраты. А
потом - впервые - к ней пришел этот сон.
В черном - черном заботливом мраке была она, и другие, такие же, были
рядом. Неощутимые, недоступные взгляду, но они были рядом, и он не пуст
для нее был мрак. Но жестокий свет возник впереди, колесо из звезд, колесо
из огня, оно мчалось к ней, рассыпая пламя, и под ним задыхалась и
корчилась тьма.
И она уже знала, что это конец. Мрак дрожал под ногами, и жар опалял,
но огромный яростный человек с телом Энраса, но не Энрас, вдруг схватил ее
за руку и приказал:
- Назовешь его Торкасом.
А потом он отшвырнул ее прочь - прочь от смерти, прочь от огня, и
колесо прошло по нему...
Она проснулась в слезах и встала с постели. И с тех пор она зажигала
в молельной два поминальных огня - один для Энраса, один - для Другого.
3.ТОРКАС
На исходе ночи, едва просветлело, Торкас с Тайдом были на горной
тропе. Самый добрый, самый надежный час между жаром дня и ужасом ночи,
когда все живое торопится жить. Добрый час для охоты; они вдвоем загнали
тарада, и Торкас прикончил его ножом.
Торкасу шел семнадцатый год; он был суровый и молчаливый, рослый и
сильный не по годам. И пока Тайд освежевал зверя, он стоял на самом краю
утеса над долиной, всплывающей из тишины.
Он будет правителем этого края, потому что у Вастаса нет сыновей. Он
это знал; это было совсем не важно. И сила его, и храбрость, и личный
воинский знак - кто может похвастать этим в такие годы? - тоже не много
значили для него. Он просто такой, какой он есть, и это дается ему без
труда. Но есть и другое, которое не дается. Томительное тревожное ощущение
второго, не настоящего бытия. Как будто он жил и прожил, и забыл, и снова
живет все то же десятый раз.
Как будто он - не он, не только он. Опять оно поднялось изнутри: мир
ярче, резче запахи, тревожней звуки. И что-то - черное, знакомое, чужое -
смерть? Тень за спиной. Упорный взгляд, назойливое вкрадчивое
приближение...
И он отпрыгнул. В единственный оставшийся миг он отпрыгнул назад,
схватил за шиворот Тайда, отшвырнул его за скалу и прыгнул вслед. И лавина
камней обрушилась на утес, на то место, где он стоял и где Тайд свежевал
тарада. Камни бились об их скалу, отлетали, гремели вниз, и он чувствовал
на губах эту тягостную улыбку безнадежного торжества.
- Сын бога! - тихо промолвил Тайд. - Воистину длань судьбы над нами!
Мальчик мой, за что тебе это?
Глаза в глаза - и серая бледность легла на его лице. Тайд ходил за
Торкасом с малых лет, он учил его ездить верхом и драться; крепкий мужик
на пятом десятке, но для Торкаса он был стариком.
- Не бойся, - сказал Торкас. - Я не спрошу.
Их дормы остались внизу, у начала тропы, и, вскакивая в седло, он
снова взглянул на Тайда. Глаза - в глаза и не единого слова. И это значит:
из тех, что посмеют ответить, я должен спрашивать только мать. И это
значит: мне незачем торопится, до вечера я не смогу увидеть ее.
Ему было незачем торопится: еще загадка ко многим загадкам. Она
отлично легла к другим, и сразу все стало почти понятно.
Я не знаю, как зовут мою мать.
Вастас, владетель Такемы, зовет мою мать _т_о_о_м_и_, женою старшего
брата, - но у Вастаса нет братьев.
А все в доме, даже жены Вастаса, называют мать госпожой - и в лицо, и
за глаза. В детстве я думал: "госпожа" - это ее имя.
Я не знаю, кто мой отец. Вастас зовет меня сыном, но это не так... Я
знаю чуть не с рождения, что Вастас - не мой отец, хотя любит меня, как
сына.
Суровое вдовство матери и то, что она не стареет. Она красивее всех
женщин Такемы, но кто из мужчин пытался прислать ей дары?
И странные сны, где меня всегда побеждают. Всегда я дерусь с одним и
тем же врагом, и он всегда успевает меня прикончить. И тусклая память о
непрожитой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21