Чашу из агатового стекла, привезенную им с острова Мурано, так и хотелось наполнить орехами. Вызволенная из плена пыльной этажерки, затерянной в сумраке маленькой антикварной лавки, чаша из сетчатого стекла, подобно тончайшей паутине, должна была оплетать сочные фрукты. А узкогорлый кувшин с пурпурной росписью он выбрал для терпкого гранатового сока. Почему-то Луиджи казалось, что это и есть идеальный напиток любви. Ну а для янтарного кьянти он разыскал в чулане потемневший серебряный сосуд, отнесенный туда еще Бианкой: не умея чистить серебро, она просто убрала его с глаз долой и на этом успокоилась.
Луиджи мысленно добавил к сервировке два бокала темного стекла на вытянутых ножках, обнаруженных в недрах отправившегося на помойку шкафа, и старый подсвечник, пылившийся у него в спальне. «Лучи заходящего солнца – окна гостиной как раз выходят на запад! – и тревожные блики свечей сделают наши бокалы бездонными, позолотят волосы Божены и вообще…» – он точно не мог бы сказать, что означает это его «вообще», но, глядя на четыре больших окна, четыре золотистых проема, сквозь которые в гостиную бесцеремонно проникало вечернее солнце, уютно устраиваясь на вычищенном паркете вытянутыми прямоугольниками, похожими на розовые коврики, Луиджи уже предвкушал все прелести скорого свидания.
А следующим утром он понял, что все готово – ничего не забыто, и лучше уже не придумать. И тогда он позвонил Божене и назначил ей время и место для встречи – она согласилась.
Вечером следующего дня Луиджи встретил Божену у ее дома и, сдержанно пожав ей руку, молча повел к уже поджидавшей их в сумерках гондоле. Они поплыли, и вскоре зажглись фонари, закопченными каплями повисшие на облупившихся стенах домов. Зимние звезды тревожно замерцали в еще белесоватом небе. Лодка спокойно двигалась от поворота к повороту, и крошечный позолоченный лев на ее носу размеренно поднимался и опускался в такт движению весла.
Сам вечер был подобен той старинной венецианской песне, что звучала в этот час над каналом: Божена услышала ее мелодию издалека, а потом заметила в окне одного из домов седовласую женщину в светлой одежде, прикорнувшую на подоконнике, – пела она. Нервное напряжение довело Божену до состояния повышенной чувствительности: она словно лишилась кожи. Венеция волновала ее каждым своим изгибом. Тишина, царившая вокруг, казалась ей затишьем перед бурей. А эта мелодия – печальная и немного тревожная – легла ей на сердце, как сухой лист шелковицы, кружащийся на ветру, прилипает к воде канала.
Они миновали еще один поворот и вскоре поравнялись с темной галереей, среди замшелых колонн которой не так давно она ходила вместе с падре, рассказывая ему свою таинственную историю. И вдруг Луиджи показалось, что кто-то смотрит на него: он поднял глаза и увидел седого старика, одетого в черное, который сидел на ступеньках, ведущих к дверям церкви, и пристально разглядывал Луиджи, словно видя его насквозь. И когда их лодка подплыла совсем близко, Луиджи услышал – или это просто показалось ему в плеске воды: «Не искушай провидение, не искушай». Он вздрогнул и спросил у падре: «Простите, вы что-то сказали?» Но тот уже смотрел мимо него, и вскоре его высушенная временем фигура скрылась за очередным поворотом канала. Божена рассеянно опустила глаза и, не подавая виду, что ей знаком этот старик, промолчала.
Не зная, послышались ли ему эти слова или священник действительно заговорил с ним, Луиджи до самого дома повторял про себя: «Не искушай провидение, не искушай», – и его сердце отчего-то все больше трепетало.
Молчаливый гондольер размеренно работал веслом, пышная парадная Венеция давно осталась позади, а пугающая Божену неизвестность неотвратимо надвигалась на нее. Стянув волосы в тугой пучок и вся внутренне подобравшись, она тревожно вглядывалась в темные провалы окон, стараясь понять, куда же направляется их гондола, одиноко разрезающая водную гладь.
И вскоре гондольер ловко причалил у одного из полутемных домов. Луиджи помог Божене сойти.
И она, не оставляя себе больше времени на раздумья, послушно двинулась вслед за ним по широкой, но скупо освещенной мраморной лестнице старинного дома.
Но как только они вошли в квартиру Луиджи, на сердце у Божены сразу потеплело: здесь было светло и просторно. Она почувствовала, что страх перед не всегда понятным ей поведением хозяина квартиры понемногу отпускает ее, а ведь сегодня, готовясь к долгожданному свиданию с ним, она мысленно несколько раз опять произнесла слово «вендетта»…
Солнце, на которое так рассчитывал накануне Луиджи, уже опустилось в бирюзовую дымку, но продуманно размещенные тут и там светильники уютно освещали квартиру и лицо хозяина, немного растерянное и счастливое. Он повел Божену в гостиную. Проходя мимо заранее сервированного стола, Божена почувствовала, как аппетитные запахи, щекоча ноздри, приятно дразнят ее воображение. Она глубоко вздохнула и окинула гостиную взглядом. Она не ожидала увидеть в квартире Луиджи ничего подобного! Вещи, тщательно подобранные, казалось, так и льнули к ней: они все ей нравились! Ей хотелось пощупать их, рассмотреть поближе…
Не стесняясь в волнении наблюдающего за ней Луиджи, Божена, увлеченная обстановкой, легко коснулась кончиками пальцев прохладных фарфоровых фигурок, которые, не замечая ровного шуршания часовых стрелок, предавались своему сладкому объятию, подошла к чудесной голубизны гобелену и вдруг прильнула щекой к нежному шелку. В это мгновение у Луиджи помутилось в глазах.
Он с трудом заставил себя остаться на месте, чтобы не вспугнуть Божену напором своей страсти, рвущейся наружу. Словно оживляя его недавние фантазии, Божена плавно двигалась по комнате… На ходу она подцепила из тонкостенной чаши орешек – и Луиджи слышал, как он маняще хрустнул, прежде чем растаять на ее языке. Она долго не отрывала глаз от луноподобной тарелки, что-то ей неуловимо напомнившей, а потом, опьяненная впечатлениями, сама не замечая и не задумываясь, что делает, медленно потянула за янтарный замочек, расстегивая молнию своего мягкого шерстяного жакета, и принялась вылезать из его рукавов, наклоняя плечи то вправо, то влево. Луиджи сжал за спиной руки, наблюдая, как мягко ходят ее лопатки под тонким трикотажем светлого платья, как нежно прорисовываются под ним холмики ее позвонков. Думая о своем, Божена рассеянно оглянулась, ища, куда бы пристроить жакет, а потом чуть отошла назад и, положив его на двойное кресло, присела рядом. Но тут же, будто вспомнив о чем-то, она встала и вопросительно взглянула на Луиджи. Тот постарался как можно спокойней улыбнуться в ответ и чуть срывающимся, больше обычного хриплым голосом оживленно предложил ей приступить к ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Луиджи мысленно добавил к сервировке два бокала темного стекла на вытянутых ножках, обнаруженных в недрах отправившегося на помойку шкафа, и старый подсвечник, пылившийся у него в спальне. «Лучи заходящего солнца – окна гостиной как раз выходят на запад! – и тревожные блики свечей сделают наши бокалы бездонными, позолотят волосы Божены и вообще…» – он точно не мог бы сказать, что означает это его «вообще», но, глядя на четыре больших окна, четыре золотистых проема, сквозь которые в гостиную бесцеремонно проникало вечернее солнце, уютно устраиваясь на вычищенном паркете вытянутыми прямоугольниками, похожими на розовые коврики, Луиджи уже предвкушал все прелести скорого свидания.
А следующим утром он понял, что все готово – ничего не забыто, и лучше уже не придумать. И тогда он позвонил Божене и назначил ей время и место для встречи – она согласилась.
Вечером следующего дня Луиджи встретил Божену у ее дома и, сдержанно пожав ей руку, молча повел к уже поджидавшей их в сумерках гондоле. Они поплыли, и вскоре зажглись фонари, закопченными каплями повисшие на облупившихся стенах домов. Зимние звезды тревожно замерцали в еще белесоватом небе. Лодка спокойно двигалась от поворота к повороту, и крошечный позолоченный лев на ее носу размеренно поднимался и опускался в такт движению весла.
Сам вечер был подобен той старинной венецианской песне, что звучала в этот час над каналом: Божена услышала ее мелодию издалека, а потом заметила в окне одного из домов седовласую женщину в светлой одежде, прикорнувшую на подоконнике, – пела она. Нервное напряжение довело Божену до состояния повышенной чувствительности: она словно лишилась кожи. Венеция волновала ее каждым своим изгибом. Тишина, царившая вокруг, казалась ей затишьем перед бурей. А эта мелодия – печальная и немного тревожная – легла ей на сердце, как сухой лист шелковицы, кружащийся на ветру, прилипает к воде канала.
Они миновали еще один поворот и вскоре поравнялись с темной галереей, среди замшелых колонн которой не так давно она ходила вместе с падре, рассказывая ему свою таинственную историю. И вдруг Луиджи показалось, что кто-то смотрит на него: он поднял глаза и увидел седого старика, одетого в черное, который сидел на ступеньках, ведущих к дверям церкви, и пристально разглядывал Луиджи, словно видя его насквозь. И когда их лодка подплыла совсем близко, Луиджи услышал – или это просто показалось ему в плеске воды: «Не искушай провидение, не искушай». Он вздрогнул и спросил у падре: «Простите, вы что-то сказали?» Но тот уже смотрел мимо него, и вскоре его высушенная временем фигура скрылась за очередным поворотом канала. Божена рассеянно опустила глаза и, не подавая виду, что ей знаком этот старик, промолчала.
Не зная, послышались ли ему эти слова или священник действительно заговорил с ним, Луиджи до самого дома повторял про себя: «Не искушай провидение, не искушай», – и его сердце отчего-то все больше трепетало.
Молчаливый гондольер размеренно работал веслом, пышная парадная Венеция давно осталась позади, а пугающая Божену неизвестность неотвратимо надвигалась на нее. Стянув волосы в тугой пучок и вся внутренне подобравшись, она тревожно вглядывалась в темные провалы окон, стараясь понять, куда же направляется их гондола, одиноко разрезающая водную гладь.
И вскоре гондольер ловко причалил у одного из полутемных домов. Луиджи помог Божене сойти.
И она, не оставляя себе больше времени на раздумья, послушно двинулась вслед за ним по широкой, но скупо освещенной мраморной лестнице старинного дома.
Но как только они вошли в квартиру Луиджи, на сердце у Божены сразу потеплело: здесь было светло и просторно. Она почувствовала, что страх перед не всегда понятным ей поведением хозяина квартиры понемногу отпускает ее, а ведь сегодня, готовясь к долгожданному свиданию с ним, она мысленно несколько раз опять произнесла слово «вендетта»…
Солнце, на которое так рассчитывал накануне Луиджи, уже опустилось в бирюзовую дымку, но продуманно размещенные тут и там светильники уютно освещали квартиру и лицо хозяина, немного растерянное и счастливое. Он повел Божену в гостиную. Проходя мимо заранее сервированного стола, Божена почувствовала, как аппетитные запахи, щекоча ноздри, приятно дразнят ее воображение. Она глубоко вздохнула и окинула гостиную взглядом. Она не ожидала увидеть в квартире Луиджи ничего подобного! Вещи, тщательно подобранные, казалось, так и льнули к ней: они все ей нравились! Ей хотелось пощупать их, рассмотреть поближе…
Не стесняясь в волнении наблюдающего за ней Луиджи, Божена, увлеченная обстановкой, легко коснулась кончиками пальцев прохладных фарфоровых фигурок, которые, не замечая ровного шуршания часовых стрелок, предавались своему сладкому объятию, подошла к чудесной голубизны гобелену и вдруг прильнула щекой к нежному шелку. В это мгновение у Луиджи помутилось в глазах.
Он с трудом заставил себя остаться на месте, чтобы не вспугнуть Божену напором своей страсти, рвущейся наружу. Словно оживляя его недавние фантазии, Божена плавно двигалась по комнате… На ходу она подцепила из тонкостенной чаши орешек – и Луиджи слышал, как он маняще хрустнул, прежде чем растаять на ее языке. Она долго не отрывала глаз от луноподобной тарелки, что-то ей неуловимо напомнившей, а потом, опьяненная впечатлениями, сама не замечая и не задумываясь, что делает, медленно потянула за янтарный замочек, расстегивая молнию своего мягкого шерстяного жакета, и принялась вылезать из его рукавов, наклоняя плечи то вправо, то влево. Луиджи сжал за спиной руки, наблюдая, как мягко ходят ее лопатки под тонким трикотажем светлого платья, как нежно прорисовываются под ним холмики ее позвонков. Думая о своем, Божена рассеянно оглянулась, ища, куда бы пристроить жакет, а потом чуть отошла назад и, положив его на двойное кресло, присела рядом. Но тут же, будто вспомнив о чем-то, она встала и вопросительно взглянула на Луиджи. Тот постарался как можно спокойней улыбнуться в ответ и чуть срывающимся, больше обычного хриплым голосом оживленно предложил ей приступить к ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68