Я подтолкнул Алике, и мы направились вверх по тропинке, минуя молчащих саанаэ, туда, где нас ждал похожий на динозавра солдат. Хруфф оказался довольно большой особью, выше Шрехт где-то на метр и достаточно сильно избитой. На месте глаза виднелся красный шрам и белела кость. На левом виске тоже, очевидно, была рана — светился голый череп, пушок еще не успел отрасти. На левой конечности це хватало пальцев, щупальца были изуродованы, будто опалены огнем, ожоговый след на левом колене, чешуи нет, мясо гладкое и блестящее.
Я чувствовал, как дрожит Алике, а хруфф шептал что-то, слышался хриплый смех.
Бросив взгляд на спину, я увидел два знака отличия — красный и черный. Это был индентификационный номер военной организации, показатель высокого чина. Имелся и еще один значок для наблюдателей и надсмотрщиков из числа людей и местного господина. Между этими двумя значками шла надпись на языке хруффов, которую я не сумел прочесть.
Страшный монстр засмеялся вновь и прошептал в транслятор:
— А ты кто?
Я улыбнулся в ответ, достал свой значок и протянул его к хруффьему здоровому глазу:
— Атол Моррисон, джемадар-майор, 9-й легион спагов.
Хруфф кивнул — жест, похожий на человеческий, выражал вежливое приветствие, преобразованный военный салют чуждой нам цивилизации.
— Мидрох, дочь Земврахи, в отставке.
Позади послышался шум, крики, и Алике схватила мою руку. Мне пришлось повернуться. Один из людей-надсмотрщиков, бросив женщину на землю, наносил быстрые удары плеткой, вкладывая в них всю свою силу. Плетка со свистом вспарывала воздух. Нет, это была даже не плетка, а изогнутая толстая ветка.
Жуткие удары, звуки рассекаемой плоти наполнили лес.
Рядом стоял саанаэ, равнодушно взирающий на экзекуцию; другие надсмотрщики явно не обращали на казнь никакого внимания; рабы продолжали работать.
Мидрох прошептала:
— Мы строим здесь дорогу, ведущую вниз, в долину Теннеси.
Я взглянул на хруффа:
— Зачем?
Она включила транслятор на полную мощь:
— Спроси у местного господина. Здесь очень красивая местность, чудный ландшафт.
Внизу избиение закончилось, обнаженная женщина все еще лежала на земле, явно без сознания, лицо было забрызгано кровью. Наблюдатель отошел от нее, крича на остальных, грозя изогнутой веткой.
Я медленно кивнул:
— Да, тебе повезло, что тебя отправили на пенсию. Но почему ты не вернулась домой, к мужчинам, деторождению и семье?
— Это моя последняя огневая позиция. — Мидрох обвела окрестности изуродованной конечностью. — Следы многих боев остались на мне. Я не могу сражаться в полную силу.
Наверно, произошло что-то из ряда вон выходящее, если хруфф говорит мне такие вещи. Очевидно, кроме видимых повреждений, были еще и другие.
— А твоя семья?
— Я им помогаю, чём могу.
Это означало, что она рождала потомство, оставляла их на попечение родственников и опять уезжала в темный космос.
Алике сжала мою руку, заставляя вновь повернуться к месту трагедии. Мне стало ясно, что рабы перетащили упавшее дерево через лежащую женщину. То, что от нее осталось, очевидно, было уже мертво.
Мидрох продолжала:
— Кроме того, мне здесь легче, чем дома.
Я стоял, смотрел на изуродованный труп, обняв Алике и чувствуя, как она дрожит, хотя полуденное солнце нещадно жгло наши спины.
— Я знаю, что ты имеешь в виду.
* * *
Небо приобрело коричнево-золотистый оттенок, когда мы расположились около холодного горного озера, находившегося в широком ущелье среди зеленых холмов. Вода, спокойная, без волн и пены, отражала закат. Тени становились длиннее, солнечный свет с трудом пробивался сквозь холмы, небо затягивалось пушистыми оранжевыми облаками, сквозь которые проглядывало ярко-голубое небо.
Жужжали насекомые — их стрекот превратился в один тупой, непрекращающийся, ноющий гул. Периодически он нарушался резким вскриком или трелью птиц. Тонкий дымок нашего костра поднимался вверх и незаметно таял.
Алике помешивала похлебку, вкусно пахнущую говядиной, и, казалось, была очарована ее цветом и ароматом:.
— Где ты нашел эту вкуснятину? Я уже забыла, когда последний раз ела мясо.
Я ограничился тушеными овощами с сыром, таким пряным и острым, будто его выдерживали лет тридцать пять.
— Это сокровище из запасов Лэнка. У него в лесу полно всякой всячины.
Алике отпила глоток из бумажного стаканчика и вздохнула:
— Вот уж никогда не подумала бы, что когданибудь снова попробую шоколад с молоком.
Позже, когда небо почернело, окутав мраком чудесные владения господствующей расы, мы купались в холодных водах горного озера, брызгались, топили друг друга. Выбравшись на берег, мы ринулись к костру, быстро завернулись в одеяло; от наших мокрых тел и волос во все стороны летели брызги.
Согревшись, я сел, скрестив ноги, и стал подбрасывать в огонь поленья, наблюдая, как поднимаются вверх жадные оранжевые языки. Алике прижалась ко мне, положив влажную руку на спину. Вода была холодна, но ночь оказалась на удивление теплой, а костер исправно согревал наши мокрые тела.
Моя подруга улеглась на спину, бесстыдно раскинувшись и расставив ноги, а неверный свет бросал странные отблески на ее обнаженное тело. Она лежала, устремив на меня свои темные чудесные глаза, лицо обрамляли пушистые, уже высохшие черные кудри… Алике прошептала:
— Я помню, как впервые увидела тебя обнаженным, сидящим передо мной в свете костра. Нам было лет по четырнадцать, я точно не могу сказать. Это случилось так давно… — Она говорила, слова обрывками вылетали из груди моя подруга ушла в прошлое.
— Думаю, что это произошло в ту ночь, когда мы большой компанией отправились на берег Эно: ты, я, Марш, Дэви, еще две сестры, что все время болтались под ногами…
А, Дженни и Мари дос Сантос? Черт, я и сам забыл. Высокие, стройные девушки, плоскогрудые и костлявые. Они играли в баскетбол на школьном дворе, а я, глядя на них, думал, какие они холодные, голенастые и худые. Однако ловкость, с которой эти девицы двигали своими костлявыми конечностями и управлялись с мячом, восхищала меня.
Помню, как до хрипоты спорили об их волосах Марш и Дэви. Дэви хотел, чтобы они уложили их в жгуты вокруг головы; Марш же предпочитал пушистые и распущенные пряди. Алике смеялась над ними, говоря, что девушек две и каждый из молодых людей может требовать от них того, чего он хочет.
А Дженни и Мари желали носить одинаковые прически — сестры все же — и плевать хотели на просьбы других. Они предпочитали тонкие косички, завязанные внизу веревочками с бусинками. Это ужасно не нравилось ни Маршу, ни Дэви. Они, эти бусинки, клацали и стучали при ходьбе, раздражая окружающих.
Стоял яркий, летний, солнечный день, похожий на остальные дни, и шестеро мальчиков и девочек шли по лесу вдоль какой-то старой, заброшенной дороги рядом с Пайнимоунтин Крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101