Напомнили мне они глаза одной женщины…
– А… какой? – прошептала Вера.
– Моей матери, – просто ответил Владимир Андреевич.
– Ну, моя мама… Нормальная, обыкновенная женщина. Стала. А была… легкокрылой! Впрочем, той, что была, уже нет… – Вера сказала это с каким-то ожесточением.
– А отец?
– А про отца я вообще ничего не знаю.
– То есть как?
– У меня отчим. А об отце мама отказалась рассказывать, сколько ни проси – бесполезно… Сказала – как отрезала!
– Да-а-а… – Владимир Андреевич теперь жалел, что невольно растревожил в Вере ее самое больное.
– Знаете что, моя милочка, мы с вами сейчас коньячку выпьем!
– Что вы, меня и так с утра в редакции угостили… хватит!
– Ничего не хватит! Что это такое: в редакции? Знать не знаю вашу редакцию! Но зато теперь я знаю вас и несказанно этому рад!
На столе появился графин из кроваво-красного хрусталя, две такие же рюмочки и тарелочка с тонко нарезанным лимоном.
– Ну-с, – разливая золотящуюся жидкость, возгласил хозяин, – за непреходящую красоту, скрытую, тайную, как судьбы людей и вещей… За ваше появление у меня – низкий поклон за это вашей редакции… Надеюсь, вы изредка станете проведывать старика!
Вера испытывала сейчас давно забытое чувство защищенности, покоя, уюта… Она почувствовала к этому старику какое-то удивительное доверие, душа ее раскрылась и потянулась к нему. Ей захотелось все-все ему рассказать, поплакаться в жилетку… И знала она, что это ему почему-то важно, – то ли от долгого одиночества, то ли напомнила она его молодые годы, – только неведомым образом соприкоснулись они и почувствовали себя совсем не чужими…
– Знаете, – внезапно призналась Вера, – я начала писать роман! Прямо вчера с самолета, из поездки примчалась домой, села – и начала!
– Господи, как это хорошо! Пишите, деточка, я знаю – у вас получится!
– Вы думаете? – Вера ожила, и глаза ее засияли.
– Не сомневаюсь! У человека с такими глазами, как ваши, должен быть дар. И о чем, сударыня, роман?
– Это история двух людей, полюбивших друг друга, не очень веселая, надо сказать. Их любовь и судьбу ломает взорвавшая все революция. Как смерч, как стихия, как символ самой жизни, которая часто отторгает гармонию…
– Похоже, вы попали в самую точку – наша земная жизнь замешена на страдании… И все-таки вы не допускаете, что возможна счастливая долгая жизнь в любви, радость вопреки всему?
– Не знаю… – Вера замялась. – Мне кажется… сам роман подскажет что-то. Я героев своих… знаете, я их вижу, я чувствую, будто гудит во мне что-то! Вот решила: все поставлю на карту, если надо – работу брошу, все продам… И села писать.
– Милая моя! – Даровацкий разволновался, даже подтянулся, помолодел, вскочил и забегал по комнате. – Роман вам поможет, вы даже не представляете как… И я помогу! Да-да! Я могу вам помочь. У меня тут материалов – на десять романов! Архивы старинных русских фамилий, удивительнейшие судьбы, и все неразгаданное, таинственное, что с ними связано… Я ведь всю свою жизнь собирал закрытую, недоступную информацию о старине, по капельке добывал… А! – Он махнул рукой и снова уселся к столу. – Сколько же судеб сломано, сколько любящих разлучено! И в моей семье это было: бабушку дед успел за границу отправить, можно сказать, с последним пароходом она… А сам не успел. Без вести сгинул в лагере. Об этом ничего я не смог раскопать. А любили они друг друга… У меня их письма хранятся – отец мой, когда умерла его мать, а она до-о-олго жила, – вернулся на родину… помирать. И вправду, почти сразу и помер тут, Царствие ему Небесное! Да что это я о своем – у меня масса любовных историй, подчас запутанных, сложных, а иные есть – ясные, как птичья песенка! Посылает, видно, Господь любовь на землю, только не всем такое дается… да. Так я для вас кое-что подыщу, может, пригодится.
– Ой, Владимир Андреич, это было бы чудесно!
– А я еще вам такие истории старых кладов порасскажу! Эти истории – гордость моя, этакие тайны раскрыть не каждому по плечу! – Старик просто сиял.
– Кладов? – удивилась Вера. – Настоящих?
– Самых настоящих… Есть у меня, к примеру, план усадьбы одной, где клад схоронен. И до сих пор он там! Целехонек! Я из истории этого рода такое вам расскажу…
Тут Вера заметила, что старик бледен, а лоб его покрылся испариной.
– Владимир Андреич, я вас утомила. Да и пора мне – поздно уже.
– Что же, Веруша, ваша правда – разволновался. Многое всколыхнулось, знаете ли. Расчувствовался, простите… Очень вы меня порадовали своим посещением, буду ждать звонка вашего. И сообщите, непременно мне сообщите, когда материал ваш в журнале выйдет.
– Я на днях готовый материал на подпись вам принесу, меня с ним торопят; как подготовлю – сразу поставят в номер.
– Что ж, буду рад лишний раз вас повидать.
И они стали прощаться. И Вера благодарила хозяина за тепло, за уют да за ласку. И – воспрянувшая, окрыленная – полетела к метро – думать, жить… оживать!
3
Весь следующий день Вера готовила материал: правила, перекомпоновывала – словом, трудилась. А день этот по календарю был праздничный – Восьмое марта.
«Вот, – думала она, – все отдыхают, веселятся, а мне – пахать. Номер горит – завтра же материал готовый им выложи… Ладно, не привыкать. И этот гад Аркадий не думает объявляться, ни слуху ни духу – плакали мои сережки!»
Конечно, все это портило праздник, но вчерашняя встреча с чудесным стариком Даровацким согревала, дарила надеждой – она не одна, к ней придут на помощь, и она напишет такой роман, что все наконец поймут, чего она стоит на самом деле…
Но самое странное – душу ее смущал вовсе не пропавший Аркадий, а… тот водитель, что подвез позавчера от Аэровокзала домой.
«Что за чушь, – сердилась она, – тоже мне супермен нашелся – денег не взял: что ж я по этому поводу, буду по гроб жизни ему благодарна? И ведь телефона даже не попросил, как зовут не поинтересовался… Обычно хотя бы телефон спрашивают, если уж не просят завтра же встретиться! А этот – хоть бы хны! Супермен чертов! Да обычный мужик – ну, собой неплох, ну – с юмором, ну – не хапуга, так что ж я теперь – иссохнуть должна?! Нет уж, дудки!»
Однако, помимо воли, образ усатого избавителя мешал сосредоточиться и спокойно работать.
«Очень странно все это, – недоумевала Вера, – ведь и думать о нем не думала… А тут – будто щелчок какой-то…» Словно кто-то кнопочку невидимую нажал, и зажегся в душе огонек, который высветил образ этого незнакомого, мимолетного ее попутчика. И неясным для самой себя образом она связывала это с посещением особняка в Хлебном переулке – со встречей со стариком.
«Да, что-то с памятью моей стало!» – решила, смеясь, Вера. Но шестым чувством угадывала она в этой странности знак судьбы. Какой – понять не могла, да и не хотела, словно попытка вглядеться в неведомое таила в себе опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– А… какой? – прошептала Вера.
– Моей матери, – просто ответил Владимир Андреевич.
– Ну, моя мама… Нормальная, обыкновенная женщина. Стала. А была… легкокрылой! Впрочем, той, что была, уже нет… – Вера сказала это с каким-то ожесточением.
– А отец?
– А про отца я вообще ничего не знаю.
– То есть как?
– У меня отчим. А об отце мама отказалась рассказывать, сколько ни проси – бесполезно… Сказала – как отрезала!
– Да-а-а… – Владимир Андреевич теперь жалел, что невольно растревожил в Вере ее самое больное.
– Знаете что, моя милочка, мы с вами сейчас коньячку выпьем!
– Что вы, меня и так с утра в редакции угостили… хватит!
– Ничего не хватит! Что это такое: в редакции? Знать не знаю вашу редакцию! Но зато теперь я знаю вас и несказанно этому рад!
На столе появился графин из кроваво-красного хрусталя, две такие же рюмочки и тарелочка с тонко нарезанным лимоном.
– Ну-с, – разливая золотящуюся жидкость, возгласил хозяин, – за непреходящую красоту, скрытую, тайную, как судьбы людей и вещей… За ваше появление у меня – низкий поклон за это вашей редакции… Надеюсь, вы изредка станете проведывать старика!
Вера испытывала сейчас давно забытое чувство защищенности, покоя, уюта… Она почувствовала к этому старику какое-то удивительное доверие, душа ее раскрылась и потянулась к нему. Ей захотелось все-все ему рассказать, поплакаться в жилетку… И знала она, что это ему почему-то важно, – то ли от долгого одиночества, то ли напомнила она его молодые годы, – только неведомым образом соприкоснулись они и почувствовали себя совсем не чужими…
– Знаете, – внезапно призналась Вера, – я начала писать роман! Прямо вчера с самолета, из поездки примчалась домой, села – и начала!
– Господи, как это хорошо! Пишите, деточка, я знаю – у вас получится!
– Вы думаете? – Вера ожила, и глаза ее засияли.
– Не сомневаюсь! У человека с такими глазами, как ваши, должен быть дар. И о чем, сударыня, роман?
– Это история двух людей, полюбивших друг друга, не очень веселая, надо сказать. Их любовь и судьбу ломает взорвавшая все революция. Как смерч, как стихия, как символ самой жизни, которая часто отторгает гармонию…
– Похоже, вы попали в самую точку – наша земная жизнь замешена на страдании… И все-таки вы не допускаете, что возможна счастливая долгая жизнь в любви, радость вопреки всему?
– Не знаю… – Вера замялась. – Мне кажется… сам роман подскажет что-то. Я героев своих… знаете, я их вижу, я чувствую, будто гудит во мне что-то! Вот решила: все поставлю на карту, если надо – работу брошу, все продам… И села писать.
– Милая моя! – Даровацкий разволновался, даже подтянулся, помолодел, вскочил и забегал по комнате. – Роман вам поможет, вы даже не представляете как… И я помогу! Да-да! Я могу вам помочь. У меня тут материалов – на десять романов! Архивы старинных русских фамилий, удивительнейшие судьбы, и все неразгаданное, таинственное, что с ними связано… Я ведь всю свою жизнь собирал закрытую, недоступную информацию о старине, по капельке добывал… А! – Он махнул рукой и снова уселся к столу. – Сколько же судеб сломано, сколько любящих разлучено! И в моей семье это было: бабушку дед успел за границу отправить, можно сказать, с последним пароходом она… А сам не успел. Без вести сгинул в лагере. Об этом ничего я не смог раскопать. А любили они друг друга… У меня их письма хранятся – отец мой, когда умерла его мать, а она до-о-олго жила, – вернулся на родину… помирать. И вправду, почти сразу и помер тут, Царствие ему Небесное! Да что это я о своем – у меня масса любовных историй, подчас запутанных, сложных, а иные есть – ясные, как птичья песенка! Посылает, видно, Господь любовь на землю, только не всем такое дается… да. Так я для вас кое-что подыщу, может, пригодится.
– Ой, Владимир Андреич, это было бы чудесно!
– А я еще вам такие истории старых кладов порасскажу! Эти истории – гордость моя, этакие тайны раскрыть не каждому по плечу! – Старик просто сиял.
– Кладов? – удивилась Вера. – Настоящих?
– Самых настоящих… Есть у меня, к примеру, план усадьбы одной, где клад схоронен. И до сих пор он там! Целехонек! Я из истории этого рода такое вам расскажу…
Тут Вера заметила, что старик бледен, а лоб его покрылся испариной.
– Владимир Андреич, я вас утомила. Да и пора мне – поздно уже.
– Что же, Веруша, ваша правда – разволновался. Многое всколыхнулось, знаете ли. Расчувствовался, простите… Очень вы меня порадовали своим посещением, буду ждать звонка вашего. И сообщите, непременно мне сообщите, когда материал ваш в журнале выйдет.
– Я на днях готовый материал на подпись вам принесу, меня с ним торопят; как подготовлю – сразу поставят в номер.
– Что ж, буду рад лишний раз вас повидать.
И они стали прощаться. И Вера благодарила хозяина за тепло, за уют да за ласку. И – воспрянувшая, окрыленная – полетела к метро – думать, жить… оживать!
3
Весь следующий день Вера готовила материал: правила, перекомпоновывала – словом, трудилась. А день этот по календарю был праздничный – Восьмое марта.
«Вот, – думала она, – все отдыхают, веселятся, а мне – пахать. Номер горит – завтра же материал готовый им выложи… Ладно, не привыкать. И этот гад Аркадий не думает объявляться, ни слуху ни духу – плакали мои сережки!»
Конечно, все это портило праздник, но вчерашняя встреча с чудесным стариком Даровацким согревала, дарила надеждой – она не одна, к ней придут на помощь, и она напишет такой роман, что все наконец поймут, чего она стоит на самом деле…
Но самое странное – душу ее смущал вовсе не пропавший Аркадий, а… тот водитель, что подвез позавчера от Аэровокзала домой.
«Что за чушь, – сердилась она, – тоже мне супермен нашелся – денег не взял: что ж я по этому поводу, буду по гроб жизни ему благодарна? И ведь телефона даже не попросил, как зовут не поинтересовался… Обычно хотя бы телефон спрашивают, если уж не просят завтра же встретиться! А этот – хоть бы хны! Супермен чертов! Да обычный мужик – ну, собой неплох, ну – с юмором, ну – не хапуга, так что ж я теперь – иссохнуть должна?! Нет уж, дудки!»
Однако, помимо воли, образ усатого избавителя мешал сосредоточиться и спокойно работать.
«Очень странно все это, – недоумевала Вера, – ведь и думать о нем не думала… А тут – будто щелчок какой-то…» Словно кто-то кнопочку невидимую нажал, и зажегся в душе огонек, который высветил образ этого незнакомого, мимолетного ее попутчика. И неясным для самой себя образом она связывала это с посещением особняка в Хлебном переулке – со встречей со стариком.
«Да, что-то с памятью моей стало!» – решила, смеясь, Вера. Но шестым чувством угадывала она в этой странности знак судьбы. Какой – понять не могла, да и не хотела, словно попытка вглядеться в неведомое таила в себе опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49