Надо отметить это в своих записях, подумал Генри. Арабские страусы не могут добывать драгоценности, вопреки мнению невежд.
Он мог бы простоять у вольера весь этот весенний, солнечный день, когда сквозь синие оконца в небе пробивалась лазурь, любуясь черно-белым самцом и серо-коричневой самкой и слушая пояснения Зенги. Но дела настоятельно звали его в кабинет. Еле слышно он прошептал: «Завтра. Я навещу вас снова завтра». И спустился с ликующих небес на грешную землю по невидимым ступеням и стал тем, кем был, – всего-навсего одним из самых могущественных людей Англии.
Март оказался для епископа удачным месяцем. Его зверинец пополнился новыми животными, и один из его политических замыслов воплотился в реальность. Год назад с братом Стефаном в Большом зале Вестминстерского дворца он обсуждал проблему, как восстановить отношения короля с недовольными им баронами. Они решили, вернее, идею подал он, Генри, а Стефан лишь согласился с этим, объявить, что Матильда намеревается вторгнуться в Нормандию. Ныне же выяснилось, что правда нагнала выдумку – Матильда и ее презренный муж действительно вынашивают подобные планы. Хорошо, просто отлично! Как он может заглядывать в завтра! Теперь Стефан, лишь временно занимающий трон, созвав своих баронов, мог их вопросить: и это ее вы хотели сделать королевой? И, собрав армию, отправиться в Нормандию, чтобы сокрушить Ангевинов раз и навсегда. Матильда и Готфрид выглядели теперь предателями и захватчиками, им противостоял законно избранный монарх, для которого превыше всего были интересы государства и народа. Симпатии баронов к императрице быстро таяли, а простолюдины могли (после проведения в стране соответствующей агитации) хлынуть в армию короля Стефана. Так или иначе, с удовлетворением думал Генри, весна должна была принести богатые плоды. Тем более что Зенги твердо обещал: самка страуса непременно снесет вскоре яйцо. И это радовало душу.
В годы своей молодости Стефан Блуаский заслужил репутацию великодушного, галантного дворянина, с хорошим чувством юмора. Он был изысканным кавалером, приятным собеседником, готовым уделять внимание даже людям, не принятым при дворе. Стефан недурно показал себя в битвах, и о нем думали как о блестящем дворянине, веселом молодом человеке, уважаемом мужчинами и любимом дамами.
На этом он мог бы и остановиться, тем более что его довольно скромные достоинства не позволяли рассчитывать на корону. Но не удержался от соблазна воспользоваться удобным случаем, и это странным образом все изменило.
Его достоинства обернулись пороками. Стефан и прежде отличался импульсивностью, однако это никого не волновало, пока он не стал королем. Теперь в вину ему вменялось лучшее, что было в его натуре. Монарх оставался добр к своим близким друзьям и держался с ними на равных, но бароны считали это засилием фаворитизма или, того хуже, проявлением бесхарактерности. Он был мягким королем – странное, противоречивое словосочетание, делавшее ненадежным фундамент, на котором стояла Англия. Его великодушие, высоко ценимое ранее среди дворян, обратилось для короля Стефана в порок и сделало его уязвимым.
Теперь, спустя два года и три месяца после коронации, слабости Стефана стали очевидными всем и каждому. Он был подобен зданию, довольно крепкому на вид, но с негодным каркасом, готовым рухнуть при сильном ветре.
Говорили о новом короле самое разное, но точнее всех образ его предстал в строчках мудрого стихотворения поэта, пожелавшего не менее мудро остаться неизвестным:
Прежде, чем обнажить меч, он рубит;
Прежде, чем ему налили вино, он пьет;
Прежде, чем ему принесли еду, он ест;
Прежде, чем надеть на пояс меч, он садится
на коня;
Прежде, чем покинуть порт, он поднимает
паруса;
После того, как выскажется, он думает;
После своих действий он хватается за голову.
Еще не родившись, он кричит из чрева:
«Я родился, подайте мне дворец!»
Захочет ли он крикнуть из могилы:
«Я не умер! Вы поспешили, как некогда
спешил и я!»?
В одном все бароны, и любящие и ненавидящие его, сходились: их новый монарх сначала действовал, а потом говорил, а затем уже думал. И почти всегда итог такой странной последовательности поведения Стефана был прискорбным. Его ослиное упрямство, с которым он пытался заставить Бриана Фитца стать перед ним на колени, его непредсказуемое великодушие по отношению к королю Шотландии Давиду оттолкнули от него многих. Давал ли он что-то, брал ли, угрожал или награждал – все выглядело, как говорили, дурным кверху, нелепо, ненужно, во вред и выходило за рамки привычного и повседневного.
Следствием его действий была не молчаливая покорность, как во времена сурового короля Генриха I, а глухое недовольство. Люди, которых он приближал к себе, вызывали зависть друзей; те же, кого он игнорировал, раздражались еще больше.
Поначалу ошибки нового короля, благодаря советам его брата Генри, были не столь заметны. Но, почувствовав вкус неограниченной власти, он стал действовать не зная удержу, повинуясь лишь собственным порывам, не считаясь со здравым смыслом. Как писал тот же поэт, «он помчался вперед, зажмурившись».
Впрочем, кое-кому странное поведение нового монарха пришлось по вкусу. Симулируя преданность королю, он с удовольствием выжидал очередной ошибки Стефана. И тот, верный своей натуре, не заставил своего «давнего друга» долго томиться.
Солдаты просидели в густом подлеске все утро, непрерывно следя за дорогой, но вскоре им это надоело, они заскучали. Достав из сумок игральные кости, они стали бросать их на ближайшей ровной площадке. Их предупредили, что ждать придется долго, но, Боже, как же невыносимо такое времяпрепровождение.
Они отмахивались от москитов, били мух, давили насекомых на земле, выигрывали и проигрывали деньги, зевали, ругались, пили вино и воду, а ожиданию не было конца. В первый день так ничего и не произошло. Второй был точно таким же. Изредка солдаты вставали помочиться, но сержанты угрозами вновь заставляли их сесть на землю. Господи, что за тоскливые, бесцельные, бесконечные дни!..
Когда же наконец всадники показались на лесной дороге, солдаты, сидевшие в засаде, изрядно растерялись. Они вскочили на ноги и немедленно были замечены. Сержанты заорали:
– Они едут! Блокируйте дорогу! За ними, болваны, пока не проскочили!
Роберт Глостерский, возглавлявший небольшой отряд, опустил забрало, переложил копье в левую руку, а правой выхватил меч. Он не узнал тех, кто ожидал его в засаде, да и счет шел на секунды.
Навстречу ему и его спутникам полетели стрелы и копья, но всадники продолжали нестись вперед по узкой дороге, подняв щиты и выставив вперед копья так, чтобы они могли пронзать нападавших в горло и грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87