Никаких свободных профессий; если и можно было найти место, то разве что в неподобающей, казалось бы для женщины, сфере государственного управления. На это смотрели снисходительно. Работа в административном учреждении воспринималась положительно, и хотя платили за нее женщинам гроши, но она считалась достойной и почетной. Что-то вроде – если ты служишь в милиции, значит, обладаешь общественным статусом. Понимая это, мать считала естественным для вдовы или разведенной женщины получать зарплату за служебную деятельность на благо государства и потому решилась пойти на работу. Сеньора Эрминия Дескотте, которая была полиглотом, поскольку говорила, кроме родного испанского, на английском, немецком и французском и легко могла работать переводчицей, должна была забыть о своем уровне владения языками и довольствоваться должностью мелкой служащей. Сначала она работала в пенсионной сберкассе на авениде Гальяо, позднее учительницей рукоделия. Маленькой зарплаты едва хватало, чтобы сводить концы с концами.
С уверенностью можно сказать, что, несмотря на все трудности существования, жизнь в Банфилде протекала в обстановке относительного материального благополучия. Последствием интенсивного чтения стало для Хулио писательство, и он, так до конца и не избавившийся от французского акцента, из-за которого одноклассники, по словам Саула Юркевича, дразнили его «бельгийцем», начинает писать.
Он пишет сонеты, посвящая их товарищам по учебе в средней школе, которую посещал с девяти до четырнадцати лет. Это были стихи в духе бульварных романов – меланхолические, отдававшие банальностью, в которых нерв классической эстетики переплетался с вкраплениями и образами модернистского толка, из-за чего один из дальних родственников назвал его плагиатором, что тяжело травмировало Кортасара, слишком рано пробудив в нем ощущение несправедливости жизни как таковой, особенно в сфере чувств, которое и без того жило в нем из-за предательства отца: он остро чувствовал непрочность, зыбкость, бесплодность всего сущего; и сокрушительный удар, который наносит детскому сознанию мысль о неизбежности смерти, он пережил в совсем юном возрасте. Горечь, вызванная обвинением в плагиате, долго не уходила. Тем более что его мать, которую Кортасар обожал и которой восхищался всю свою жизнь, была того же мнения, хотя и не высказала этого напрямую.
Дело было так: дядюшка, которому тетя Эрминия дала почитать стихи юного Хулио Флоренсио, сказал, что он не мог сам написать эти стихи, должно быть, списал их из какой-нибудь антологии. Мать, будучи человеком чрезвычайно чувствительным и деликатным, засомневалась, не зная, что думать. Она знала, что ложь несвойственна Хулио, тем не менее решила спросить его самого, так ли это. Она так и сделала: однажды вечером она не без некоторого смущения, поскольку понимала, что могут значить для Хулио подобные сомнения и вопросы, пришла к нему в комнату и спросила, его ли это стихи, или он их где-то списал. «Сам факт того, что моя мать усомнилась, а ведь я дал ей стихи, сказав, что они мои, так вот, сам факт того, что она сомневается во мне, вызвал у меня такое же потрясение, как осознание неизбежной смерти, и это осталось со мной на всю жизнь». Боль ребенка всегда огромна и мучительна: в нем поколебалось доверие к самому любимому человеку.
В возрасте девяти лет он написал также свой первый роман. Роман слезливый и романтический, по его словам. И свои первые рассказы, тоже весьма банального свойства и сентиментального содержания. Стихи, рассказы и роман – все было наполнено прекрасными чувствами, ужасными трагедиями, все утопало в море слез и манихействе в стиле девятнадцатого века.
Есть свидетельство самого Кортасара, напечатанное в 1982 году, о его первоначальных литературных опытах, которое снова возвращает нас в Банфилд: «Я вспоминаю чернильницу, пенал, где лежит перьевая ручка, которая называлась „ложечка", зиму в Банфилде, ящерицу, заморозки. Вечереет, мне восемь или девять лет; я пишу стихи на празднование дня рождения кого-то из родственников. Проза в то время мне давалась труднее, да и во все времена, но я все равно пишу рассказ про собаку по кличке Верный, которая погибла, спасая девочку, оказавшуюся в руках коварных похитителей. Писать для меня не означало делать что-то необычное, скорее я воспринимал это как способ проводить время до тех пор, пока мне не исполнится пятнадцать лет, и я смогу пойти служить на флот, что считал в ту пору своим истинным призванием. Сейчас я, конечно, так не считаю, впрочем, мечты в любом случае длятся недолго: то я вдруг хотел стать музыкантом, но у меня не было способностей к сольфеджио (моя тетя dixit), а вот сонеты, напротив, у меня выходили гладко. Директор школы говорит моей матери, что я слишком много читаю и что чтение надо дозировать; в тот день я начинаю понимать, что в мире полно идиотов. В двенадцать лет я задумываю поэму, которая должна была скромно включать в себя всю историю человечества, и пишу двадцать страниц, относящихся к пещерному периоду; кажется, очередной приступ плеврита прерывает это гениальное предприятие, оставшееся в семейных архивах незаконченным». Следует, однако, подчеркнуть, что мы говорим сейчас только о том, что было написано, а не о том, что было издано; в этом смысле первой публикацией можно считать рассказ «Делил, к телефону», напечатанный в 1941 году, когда Кортасару было двадцать восемь лет.
Уже в детстве Хулио Флоренсио увлекался игрой слов, раскладыванием их на составные части, их податливостью и амбивалентностью, присутствием того, что люди обычно называют игрой случая или судьбой, непредсказуемостью и что он сам называл «фактом реальной фантастики»; у него всегда было ощущение, что границы восприятия выходят за пределы учения Аристотеля о силе притяжения и о том, что если где-то убыло, то где-то прибыло, и что необычное сосуществует с общепринятым. «С самого раннего возраста я чувствовал, что реальность – это не только то, что мне показывают моя учительница и моя мать и в существовании чего я могу убедиться, потрогав это или понюхав, но, кроме того, это непрерывный процесс взаимодействия элементов, который, по моему разумению, соответствовал иной стороне вещей», – говорил писатель. Что касается первого из этих двух вопросов, неразрывно связанных между собой, сам Кортасар вспоминает, что еще ребенком расчленял слова, – это позднее появится в романе «Игра в классики» и в рассказе «Сатарса», состоящем из палиндромов, где большинство слов имеют звук «а». Одно из его детских воспоминаний – это когда он лежит больной и кончиком пальца пишет на стене: он пишет пальцем слова и видит, как они появляются в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86