Но он никогда не соглашался с тем, что в его повествовательном творчестве отсутствует эволюция.
Между тем Аргентина, в силу целого ряда причин, переживала момент максимального социального напряжения. В 1982 году диктаторская власть вынуждена была пойти на кое-какие структурные перемены. Внутренняя ситуация в стране, где постепенно нарастало скрытое противостояние авторитаризму слабеющей военной хунты, внешнее давление, которое тоже со временем только увеличивалось, вынудило режим сплотить свои ряды и искать поддержки среди населения страны. Как преподнести идею национализма, чтобы ее разделило подавляющее большинство городского населения Аргентины? Каким должен быть посыл, способный вызвать мощный эмоциональный взрыв и объединить всех, на основе критериев адмирала Хорхе Исаака Анайи? Найти ответ было не так уж трудно, и военные не замедлили это сделать: Мальвинские острова. Они решили высадиться на островах, воспользовавшись ситуацией, невольно спровоцированной неким Константине Давидофф, коммерсантом, торгующим металлоломом, чьи рабочие снимали металлические детали со списанных китобойных судов; один из сорока двух работавших на островах решил поднять на мачте судна аргентинский флаг; это произошло в марте 1982 года и было расценено англичанами как покушение на их неоспоримое владычество.
Мальвинские, или Фолклендские, как называют их британцы, острова представляют собой предмет исторических притязаний Аргентины с 1833 года, когда архипелаг (входящий в состав провинции Огненная Земля), с 2500 жителей, занимавшихся разведением скота и рыболовством, был оккупирован Великобританией в пользу английской короны, с таким же бесстыдством, с каким Великобритания занимала и присваивала чужие территории на протяжении всей своей истории. В ответ Гальтьери, который был заметной фигурой военной хунты, решил захватить два основных острова, Большой Мальвинский и Соледад, и сотню маленьких, что и должно было произойти в апреле 1982 года, ровно полтора века спустя после того, как то же самое проделали явившиеся из Лондона авантюристы. Однако этим планам не суждено было сбыться. Британская эскадра, командование которой в режиме дистанционного управления формально осуществлял лорд Каррингтон, твердо держа бразды правления, пришла на защиту тех, кого она считала своими подданными. Пришла и победила.
Унизительное поражение Аргентины, нанесенное ей британским флотом по распоряжению Тэтчер, – худшее во всем этом были потери личного состава: с аргентинской стороны – семьсот пятьдесят человек, с британской – двести тридцать шесть – вынесло окончательный приговор военной хунте, не ожидавшей такого решительного напора со стороны Соединенного королевства, поскольку Хунта вообще не ждала от Британии никаких силовых решений и считала, что, пользуясь нейтралитетом Соединенных Штатов, она всегда может рассчитывать на то, что выйдет победителем из критической ситуации. Положение требовало созыва новых выборов, на которых победил Рауль Альфонсин, лидер Гражданского союза радикалов, правительство которого призвало к уголовной ответственности тех, кто шесть лет назад установил в стране диктатуру. Начались долгожданные перемены.
Городское население пребывало в ожидании, что политика репрессий и убийств будет выкорчевана с корнем и навсегда забыта. Кортасар, как любой аргентинец, тоже ожидал движения в сторону демократии. Более тридцати лет добровольной ссылки и вынужденного изгнания многому научили его, если говорить об оценке того, что происходило в Аргентине. Как и все прочие, он надеялся, что смутные времена таких позорящих страну правителей, как Арамбуру, Фрондизи, Ильиа, Онганиа, и всех тех, кто пришел после них, вплоть до Виделы, Виолы и Гальтьери, не только останутся в воспоминаниях, но и будут преданы забвению. Движимый этой надеждой и желанием поддержать восстановленный порядок, он решает отправиться в Буэнос-Айрес в ноябре 1983 года, когда Альфонсин должен был вступить в должность. Однако новый президент республики, как это ни удивительно, не захотел его принять.
Мотивация такого решительного отказа Альфонсина объяснялась, прежде всего, идеологическими причинами: наиболее близкие его советники стремились избежать возможности продемонстрировать перед камерами репортеров и телевидением, как Альфонсин и Кортасар пожимают друг другу руки. Позиция Альфонсина, как представителя власти, была мелочной и недальновидной, и он сильно проигрывал рядом с Кортасаром, на протяжении ряда лет непримиримо боровшимся за восстановление нормальной конституционной власти в Аргентине. С другой стороны, бесспорно то, что, несмотря на все различия политических проектов, которые имели в виду Кортасар и Альфонсин для Латинской Америки, Кортасар воспринял этот отказ как важный символ, значение которого выходило далеко за рамки частных несоответствий личного характера. Кортасар тяжело переживал эту выходку. Уже после смерти писателя, как нам рассказала Аурора Бернардес, Альфонсин заверил ее в том, что в той ситуации он просто не знал, что писатель находится в Буэнос-Айресе. В это трудно поверить. Освальдо Сориано в журнале «Ла Мага» за ноябрь 1994 года так вспоминает о тех днях: «Я помню, как мы увиделись с Хулио в последний день, когда он был в Буэнос-Айресе, ранним утром. Это произошло на углу улиц Сан-Мартин и Тукуман, и мы все были несколько ошеломлены; у Солари (Иполито Солари Иригойен) грустное лицо, ему стыдно, до него никак не доходит, что Хулио не только не приняли, ему даже не удосужились прислать хоть какое-нибудь сообщение: никто не появился, чтобы пожать ему руку от имени президента».
Так или иначе, Кортасар еще раз, с высоты своих 193 сантиметров, посмотрел на эту реальность и на эту социальную политику или социально-политическую стратегию, во всех смыслах ошибочную. Однако он получил компенсацию: отношение простых людей к нему; искреннее выражение человеческого тепла не имело ничего общего с пышными чествованиями и официальными празднествами. Он то и дело убеждался в уважении и любви своих читателей. Незнакомые люди узнавали его, порой ходили вместе с ним по улицам Буэнос-Айреса; однажды он признался Марио Мучнику: «Вот тебе пример: я выходил из кинотеатра на улице Коррьентес, где смотрел фильм Сориано „Не будет больше ни горя, ни забвения", как вдруг увидел целую демонстрацию, которая двигалась по улице: две-три матушки-бабушки, пара депутатов-радикалов и примерно сотня молодых людей, среди которых были совсем подростки, почти дети, которые скандировали: „Верните без вести пропавших, верните свободу!" Они, понятное дело, увидели, что я стою на тротуаре: демонстрация прекратила движение, и все ринулись ко мне, меня захлестнуло человеческое море, меня обнимали и целовали и чуть не разорвали на куски мое пальто, не говоря уже о том, что мне пришлось подписать не менее сотни автографов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Между тем Аргентина, в силу целого ряда причин, переживала момент максимального социального напряжения. В 1982 году диктаторская власть вынуждена была пойти на кое-какие структурные перемены. Внутренняя ситуация в стране, где постепенно нарастало скрытое противостояние авторитаризму слабеющей военной хунты, внешнее давление, которое тоже со временем только увеличивалось, вынудило режим сплотить свои ряды и искать поддержки среди населения страны. Как преподнести идею национализма, чтобы ее разделило подавляющее большинство городского населения Аргентины? Каким должен быть посыл, способный вызвать мощный эмоциональный взрыв и объединить всех, на основе критериев адмирала Хорхе Исаака Анайи? Найти ответ было не так уж трудно, и военные не замедлили это сделать: Мальвинские острова. Они решили высадиться на островах, воспользовавшись ситуацией, невольно спровоцированной неким Константине Давидофф, коммерсантом, торгующим металлоломом, чьи рабочие снимали металлические детали со списанных китобойных судов; один из сорока двух работавших на островах решил поднять на мачте судна аргентинский флаг; это произошло в марте 1982 года и было расценено англичанами как покушение на их неоспоримое владычество.
Мальвинские, или Фолклендские, как называют их британцы, острова представляют собой предмет исторических притязаний Аргентины с 1833 года, когда архипелаг (входящий в состав провинции Огненная Земля), с 2500 жителей, занимавшихся разведением скота и рыболовством, был оккупирован Великобританией в пользу английской короны, с таким же бесстыдством, с каким Великобритания занимала и присваивала чужие территории на протяжении всей своей истории. В ответ Гальтьери, который был заметной фигурой военной хунты, решил захватить два основных острова, Большой Мальвинский и Соледад, и сотню маленьких, что и должно было произойти в апреле 1982 года, ровно полтора века спустя после того, как то же самое проделали явившиеся из Лондона авантюристы. Однако этим планам не суждено было сбыться. Британская эскадра, командование которой в режиме дистанционного управления формально осуществлял лорд Каррингтон, твердо держа бразды правления, пришла на защиту тех, кого она считала своими подданными. Пришла и победила.
Унизительное поражение Аргентины, нанесенное ей британским флотом по распоряжению Тэтчер, – худшее во всем этом были потери личного состава: с аргентинской стороны – семьсот пятьдесят человек, с британской – двести тридцать шесть – вынесло окончательный приговор военной хунте, не ожидавшей такого решительного напора со стороны Соединенного королевства, поскольку Хунта вообще не ждала от Британии никаких силовых решений и считала, что, пользуясь нейтралитетом Соединенных Штатов, она всегда может рассчитывать на то, что выйдет победителем из критической ситуации. Положение требовало созыва новых выборов, на которых победил Рауль Альфонсин, лидер Гражданского союза радикалов, правительство которого призвало к уголовной ответственности тех, кто шесть лет назад установил в стране диктатуру. Начались долгожданные перемены.
Городское население пребывало в ожидании, что политика репрессий и убийств будет выкорчевана с корнем и навсегда забыта. Кортасар, как любой аргентинец, тоже ожидал движения в сторону демократии. Более тридцати лет добровольной ссылки и вынужденного изгнания многому научили его, если говорить об оценке того, что происходило в Аргентине. Как и все прочие, он надеялся, что смутные времена таких позорящих страну правителей, как Арамбуру, Фрондизи, Ильиа, Онганиа, и всех тех, кто пришел после них, вплоть до Виделы, Виолы и Гальтьери, не только останутся в воспоминаниях, но и будут преданы забвению. Движимый этой надеждой и желанием поддержать восстановленный порядок, он решает отправиться в Буэнос-Айрес в ноябре 1983 года, когда Альфонсин должен был вступить в должность. Однако новый президент республики, как это ни удивительно, не захотел его принять.
Мотивация такого решительного отказа Альфонсина объяснялась, прежде всего, идеологическими причинами: наиболее близкие его советники стремились избежать возможности продемонстрировать перед камерами репортеров и телевидением, как Альфонсин и Кортасар пожимают друг другу руки. Позиция Альфонсина, как представителя власти, была мелочной и недальновидной, и он сильно проигрывал рядом с Кортасаром, на протяжении ряда лет непримиримо боровшимся за восстановление нормальной конституционной власти в Аргентине. С другой стороны, бесспорно то, что, несмотря на все различия политических проектов, которые имели в виду Кортасар и Альфонсин для Латинской Америки, Кортасар воспринял этот отказ как важный символ, значение которого выходило далеко за рамки частных несоответствий личного характера. Кортасар тяжело переживал эту выходку. Уже после смерти писателя, как нам рассказала Аурора Бернардес, Альфонсин заверил ее в том, что в той ситуации он просто не знал, что писатель находится в Буэнос-Айресе. В это трудно поверить. Освальдо Сориано в журнале «Ла Мага» за ноябрь 1994 года так вспоминает о тех днях: «Я помню, как мы увиделись с Хулио в последний день, когда он был в Буэнос-Айресе, ранним утром. Это произошло на углу улиц Сан-Мартин и Тукуман, и мы все были несколько ошеломлены; у Солари (Иполито Солари Иригойен) грустное лицо, ему стыдно, до него никак не доходит, что Хулио не только не приняли, ему даже не удосужились прислать хоть какое-нибудь сообщение: никто не появился, чтобы пожать ему руку от имени президента».
Так или иначе, Кортасар еще раз, с высоты своих 193 сантиметров, посмотрел на эту реальность и на эту социальную политику или социально-политическую стратегию, во всех смыслах ошибочную. Однако он получил компенсацию: отношение простых людей к нему; искреннее выражение человеческого тепла не имело ничего общего с пышными чествованиями и официальными празднествами. Он то и дело убеждался в уважении и любви своих читателей. Незнакомые люди узнавали его, порой ходили вместе с ним по улицам Буэнос-Айреса; однажды он признался Марио Мучнику: «Вот тебе пример: я выходил из кинотеатра на улице Коррьентес, где смотрел фильм Сориано „Не будет больше ни горя, ни забвения", как вдруг увидел целую демонстрацию, которая двигалась по улице: две-три матушки-бабушки, пара депутатов-радикалов и примерно сотня молодых людей, среди которых были совсем подростки, почти дети, которые скандировали: „Верните без вести пропавших, верните свободу!" Они, понятное дело, увидели, что я стою на тротуаре: демонстрация прекратила движение, и все ринулись ко мне, меня захлестнуло человеческое море, меня обнимали и целовали и чуть не разорвали на куски мое пальто, не говоря уже о том, что мне пришлось подписать не менее сотни автографов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86