Это была глиняная кружка, в которой плескалась красноватая жидкость, а над ней поднимался пар, восхитительно пахнущий чем-то очень знакомым. Только она никак не могла понять, чем именно.
– Что это? – спросила Ивлин, опираясь на локоть. Коналл опытным движением приподнял ее, положив руку ей под спину, и Ивлин почувствовала его рельефные, твердые как камень мускулы. От этого у нее вдруг странно сжалось сердце.
– Чай.
Ивлин подозрительно глянула на Коналла и еще раз понюхала пар, над кружкой.
– Странный запах. Что это за чай?
– Хороший. Тебе он нужен. Выпей.
– Скажите мне, что это такое, – потребовала она. Маккерик откинул голову и спросил:
– Ты что, мне не доверяешь?
– А почему вы не хотите рассказать мне?..
– Это уж точно не конина, – резко оборвал он ее, и Ивлин поняла, что была не права.
Теперь, когда Коналл был так близко, она заметила, что в его светло-карих глазах были зеленые крапинки, а его губы были полными и выглядели необыкновенно мягкими для мужчины такой наружности. Ивлин даже подумала, закрывая глаза, что было бы здорово, если бы такие губы привиделись ей во сне…
– Ив, – позвал ее Маккерик.
Она заморгала, поняв, что чуть опять не заснула в сидячем положении, и заглянула в широкое озабоченное лицо:
– Что со мной не так?
Он взял руки Ивлин в свои и поднес их с чашкой к ее рту.
– Пей, – был его единственный ответ.
Ивлин послушалась его и сделала глоток. Жидкость была теплой, с едва уловимым вкусом, который тем не менее показался ей необыкновенно восхитительным и пьянящим. После первого глотка она уже не могла остановиться и выпила все до дна.
Ивлин опустила пустую кружку, перевела дух и посмотрела на Маккерика. Он улыбался.
– Я говорил, что тебе понравится. Еще?
– А есть еще? – недоверчиво спросила Ивлин. Она и забыла о таком слове с тех пор, как покинула Англию.
Маккерик с ухмылкой взял из ее рук чашку и наполнил ее из высокого глиняного кувшина, стоящего возле очага.
– У нас этого добра целый лес, девушка. – Он опять сел на кровать и подал кружку.
Ивлин поднесла ее к губам, сделала несколько жадных глотков и тут же пожалела об этом, потому что на этот раз напиток был обжигающе горячим.
– Осторожно, – упрекнул ее Коналл. – У него не было времени остыть.
От боли у нее на глазах навернулись слезы. Конечно, надо было сначала подуть на чай.
– Это сосна, – сказал Маккерик.
Ивлин посмотрела на него, заметила, что он наблюдает, как она складывает губы, собираясь подуть на горячий напиток.
– Простите? – переспросила она.
– Это питье из сосновых иголок. С добавлением меда для сладости, – с улыбкой объяснил он. – Ты уже много недель не ела ничего свежего, Ив. – Он показал на ее руку. – Эти ушибы, сонливость… Тебе нужно подкрепиться.
– И этот простой отвар мне поможет? – подняв бровь, спросила Ивлин.
– Да, – кивая, ответил Коналл. – А еще содержимое вон того большого котла.
Ивлин, не забывая дуть на восхитительный напиток, опять посмотрела в сторону очага и увидела там большой котел, в котором она закопала конину. Крышка была плотно закрыта, и лишь тонкие струйки пара вырывались по краям.
Маккерик встал и, вытащив из-за пояса короткий нож, опять направился к очагу. Сев на корточки, он обернул руку подолом своей длинной рубахи и сдвинул крышку. Ивлин увидела густой коричневый соус, в котором, если ее не обмануло зрение, плавало что-то зеленое.
Коналл помешал содержимое ножом и закрыл крышку, а потом посмотрел на Ивлин.
– Похлебка, – объявил он, вытирая нож тряпкой и засовывая его обратно в ножны.
От нахлынувших чувств у Ивлин закружилась голова. Она ощущала облегчение, радость, желание. Отхлебнув еще отвара, Ивлин заметила, что у нее дрожат руки. Похлебка. Боже мой! Но ее вдруг затошнило, и на лбу выступил холодный пот.
– Через день или два ты поправишься, – сказал Маккерик, подходя к ее кровати. Линии его соколиного лица смягчились. Она не узнавала того дикаря, который ввалился вчера к ней в хижину. Маккерик оказался красивым мужчиной.
– Спасибо, – тихим голосом сказала Ивлин. Она была очень благодарна ему за заботу. Этот незнакомец был очень внимателен, но его доброта тяжким бременем ложилась ей на плечи. Как она сможет потребовать, чтобы Маккерик покинул хижину, если он просто спас ей жизнь? Значит, уйти должны они, но куда? Голод погубит их. Ситуация казалась неразрешимой.
Было время, когда Ивлин даже не могла себе представить, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации. Она была единственным ребенком в семье лорда, и каждое ее желание неукоснительно исполнялось, часто еще до того, как она сама успевала осознать, чего именно хочет. Она росла в окружении любящих людей и редко с кем-нибудь ссорилась. Обрученная с самым близким другом детства, она готовилась к спокойной, обеспеченной, светской жизни. Но, повзрослев, она отказалась от всего и ушла в монастырь, где ей пришлось очень нелегко. Ее проклинали и жестоко наказывали лишь за то, что она была такой, какой ее создал Господь. Религия казалась ей спасительной гаванью, у нее был страх перед замужеством и рождением детей, но очень скоро она смогла убедиться в том, что заблуждалась.
На самом деле ее страхи только усилились. В монастыре было немало молодых женщин, незамужних и беременных, которые искали там убежище. Ей часто приходилось оказывать помощь при родах, которые в основном проходили очень непросто, с осложнениями.
Жизнь проходила в постоянной борьбе со страхами. Она все чаще думала о том, что хорошо было бы вернуться домой. Но этой заветной мечте не суждено было сбыться: ее отца убили, а самой Ивлин предложили жить в доме человека, которого она всегда презирала.
Но она не воспользовалась эти предложением и ушла со знахаркой.
Ивлин стойко выносила все выпавшие на ее долю несчастья. До сих пор она во всем полагалась только на свои силы. И теперь не боялась сообщить о своем решении горцу, который сейчас из своих рук кормил Элинор кусками конины.
– Сэр… – начала Ивлин.
Горец внимательно посмотрел на нее:
– Ты хочешь еще отвара?
– Нет, спасибо. – Она заметила, что манера общения этого мужчины несколько изменилась по сравнению с тем, что было сначала. – Мы не можем продолжать в том же духе. Конечно, вы понимаете, о чем я говорю.
– Нет, не понимаю, – ответил Маккерик, поднимая брови.
– Мы… я хочу сказать, что… – Ивлин запнулась, – …мы не можем жить в этом доме… вдвоем, – подчеркнула она.
– Это почему? – спросил Маккерик, вытирая руки о рубаху. Он направился к очагу с кипящим котлом, рядом с которым стояла деревянная миска с черпаком.
– Потому что это неприлично. Перед тем как я отправилась в Шотландию с Мин… то есть с моей тетушкой, я жила в монастыре. А до того я жила в доме отца, где меня воспитывали как леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Что это? – спросила Ивлин, опираясь на локоть. Коналл опытным движением приподнял ее, положив руку ей под спину, и Ивлин почувствовала его рельефные, твердые как камень мускулы. От этого у нее вдруг странно сжалось сердце.
– Чай.
Ивлин подозрительно глянула на Коналла и еще раз понюхала пар, над кружкой.
– Странный запах. Что это за чай?
– Хороший. Тебе он нужен. Выпей.
– Скажите мне, что это такое, – потребовала она. Маккерик откинул голову и спросил:
– Ты что, мне не доверяешь?
– А почему вы не хотите рассказать мне?..
– Это уж точно не конина, – резко оборвал он ее, и Ивлин поняла, что была не права.
Теперь, когда Коналл был так близко, она заметила, что в его светло-карих глазах были зеленые крапинки, а его губы были полными и выглядели необыкновенно мягкими для мужчины такой наружности. Ивлин даже подумала, закрывая глаза, что было бы здорово, если бы такие губы привиделись ей во сне…
– Ив, – позвал ее Маккерик.
Она заморгала, поняв, что чуть опять не заснула в сидячем положении, и заглянула в широкое озабоченное лицо:
– Что со мной не так?
Он взял руки Ивлин в свои и поднес их с чашкой к ее рту.
– Пей, – был его единственный ответ.
Ивлин послушалась его и сделала глоток. Жидкость была теплой, с едва уловимым вкусом, который тем не менее показался ей необыкновенно восхитительным и пьянящим. После первого глотка она уже не могла остановиться и выпила все до дна.
Ивлин опустила пустую кружку, перевела дух и посмотрела на Маккерика. Он улыбался.
– Я говорил, что тебе понравится. Еще?
– А есть еще? – недоверчиво спросила Ивлин. Она и забыла о таком слове с тех пор, как покинула Англию.
Маккерик с ухмылкой взял из ее рук чашку и наполнил ее из высокого глиняного кувшина, стоящего возле очага.
– У нас этого добра целый лес, девушка. – Он опять сел на кровать и подал кружку.
Ивлин поднесла ее к губам, сделала несколько жадных глотков и тут же пожалела об этом, потому что на этот раз напиток был обжигающе горячим.
– Осторожно, – упрекнул ее Коналл. – У него не было времени остыть.
От боли у нее на глазах навернулись слезы. Конечно, надо было сначала подуть на чай.
– Это сосна, – сказал Маккерик.
Ивлин посмотрела на него, заметила, что он наблюдает, как она складывает губы, собираясь подуть на горячий напиток.
– Простите? – переспросила она.
– Это питье из сосновых иголок. С добавлением меда для сладости, – с улыбкой объяснил он. – Ты уже много недель не ела ничего свежего, Ив. – Он показал на ее руку. – Эти ушибы, сонливость… Тебе нужно подкрепиться.
– И этот простой отвар мне поможет? – подняв бровь, спросила Ивлин.
– Да, – кивая, ответил Коналл. – А еще содержимое вон того большого котла.
Ивлин, не забывая дуть на восхитительный напиток, опять посмотрела в сторону очага и увидела там большой котел, в котором она закопала конину. Крышка была плотно закрыта, и лишь тонкие струйки пара вырывались по краям.
Маккерик встал и, вытащив из-за пояса короткий нож, опять направился к очагу. Сев на корточки, он обернул руку подолом своей длинной рубахи и сдвинул крышку. Ивлин увидела густой коричневый соус, в котором, если ее не обмануло зрение, плавало что-то зеленое.
Коналл помешал содержимое ножом и закрыл крышку, а потом посмотрел на Ивлин.
– Похлебка, – объявил он, вытирая нож тряпкой и засовывая его обратно в ножны.
От нахлынувших чувств у Ивлин закружилась голова. Она ощущала облегчение, радость, желание. Отхлебнув еще отвара, Ивлин заметила, что у нее дрожат руки. Похлебка. Боже мой! Но ее вдруг затошнило, и на лбу выступил холодный пот.
– Через день или два ты поправишься, – сказал Маккерик, подходя к ее кровати. Линии его соколиного лица смягчились. Она не узнавала того дикаря, который ввалился вчера к ней в хижину. Маккерик оказался красивым мужчиной.
– Спасибо, – тихим голосом сказала Ивлин. Она была очень благодарна ему за заботу. Этот незнакомец был очень внимателен, но его доброта тяжким бременем ложилась ей на плечи. Как она сможет потребовать, чтобы Маккерик покинул хижину, если он просто спас ей жизнь? Значит, уйти должны они, но куда? Голод погубит их. Ситуация казалась неразрешимой.
Было время, когда Ивлин даже не могла себе представить, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации. Она была единственным ребенком в семье лорда, и каждое ее желание неукоснительно исполнялось, часто еще до того, как она сама успевала осознать, чего именно хочет. Она росла в окружении любящих людей и редко с кем-нибудь ссорилась. Обрученная с самым близким другом детства, она готовилась к спокойной, обеспеченной, светской жизни. Но, повзрослев, она отказалась от всего и ушла в монастырь, где ей пришлось очень нелегко. Ее проклинали и жестоко наказывали лишь за то, что она была такой, какой ее создал Господь. Религия казалась ей спасительной гаванью, у нее был страх перед замужеством и рождением детей, но очень скоро она смогла убедиться в том, что заблуждалась.
На самом деле ее страхи только усилились. В монастыре было немало молодых женщин, незамужних и беременных, которые искали там убежище. Ей часто приходилось оказывать помощь при родах, которые в основном проходили очень непросто, с осложнениями.
Жизнь проходила в постоянной борьбе со страхами. Она все чаще думала о том, что хорошо было бы вернуться домой. Но этой заветной мечте не суждено было сбыться: ее отца убили, а самой Ивлин предложили жить в доме человека, которого она всегда презирала.
Но она не воспользовалась эти предложением и ушла со знахаркой.
Ивлин стойко выносила все выпавшие на ее долю несчастья. До сих пор она во всем полагалась только на свои силы. И теперь не боялась сообщить о своем решении горцу, который сейчас из своих рук кормил Элинор кусками конины.
– Сэр… – начала Ивлин.
Горец внимательно посмотрел на нее:
– Ты хочешь еще отвара?
– Нет, спасибо. – Она заметила, что манера общения этого мужчины несколько изменилась по сравнению с тем, что было сначала. – Мы не можем продолжать в том же духе. Конечно, вы понимаете, о чем я говорю.
– Нет, не понимаю, – ответил Маккерик, поднимая брови.
– Мы… я хочу сказать, что… – Ивлин запнулась, – …мы не можем жить в этом доме… вдвоем, – подчеркнула она.
– Это почему? – спросил Маккерик, вытирая руки о рубаху. Он направился к очагу с кипящим котлом, рядом с которым стояла деревянная миска с черпаком.
– Потому что это неприлично. Перед тем как я отправилась в Шотландию с Мин… то есть с моей тетушкой, я жила в монастыре. А до того я жила в доме отца, где меня воспитывали как леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73