Я завишу от их доброй воли, подумал он, нужно прикинуться дурачком, хотя мне и прикидываться особо не надо, подумал господин Леман.
Дверь снова отворилась, и вошел другой таможенник. Он принес огромную печатную машинку и поставил ее на стол. «Вы пока сидите», – сказал он, снова вышел и вернулся с листом бумаги, конвертом с деньгами, а также документами господина Лемана, которые чрезвычайно аккуратно разложил в ряд на столе, прежде чем сесть, и только потом он посмотрел на господина Лемана.
– Ну, начнем, – сказал он.
– Да.
– Что это за деньги?
– Это мне бабушка дала. Я должен передать их одной родственнице, которая живет в Восточном… э-э… – господин Леман в последний момент сумел остаться в рамках политики разрядки, – в столице ГДР.
– И ее зовут госпожа… – казалось, таможенник только сейчас обратил внимание на конверт, – тут же ничего не разобрать, кто это написал?
– Моя бабушка.
– Кажется, тут написано Хельга Бергнер… она гражданка ГДР?
– Наверное, да.
– Что значит – наверное?
– Ну, она ведь живет у вас, в ГДР, наверняка она гражданка ГДР.
– Попрошу без юмора. И в каких родственных отношениях вы состоите с этой женщиной?
– Кажется, она двоюродная сестра моей матери.
– Вам так кажется?
– Да.
– Что это значит – вам кажется?
– Вообще-то я это точно знаю.
– А как имя и фамилия вашей бабушки?
– Маргарета Бик.
– А ваша фамилия Леман?
– Да.
– И как это все вместе вяжется?
– Ну, моя мама – урожденная Бик, а бабушка – урожденная Шмидт, а ее сестра, наверное, вышла замуж за какого-то Бергнера, я так предполагаю.
– Вы предполагаете?
– Другого объяснения нет. Разве что двоюродная сестра моей матери – дочь кого-то из братьев моей бабушки, тогда она была бы урожденная Шмидт, и тогда ей пришлось бы выйти замуж, чтобы стать Бергнер. Иначе мы не были бы родственниками.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Нет, что вы, ни в коем случае.
– Вы что, думаете, мы тут собрались шутки шутить?
– Да нет же.
– Вы что, думаете, мне тут заняться нечем? Думаете, у нас тут обеденный перерыв и мы решили немного поболтать? Вы что, думаете… – таможенник повысил голос и покраснел, он еще молод, подумал господин Леман, ему надо следить за давлением, – что вы можете НАРУШАТЬ ТАМОЖЕННЫЙ И ВАЛЮТНЫЙ РЕГЛАМЕНТ ГДР, А ПОТОМ ЕЩЕ И ВАЛЯТЬ ЗДЕСЬ ДУРАКА?
– Но вы же сами меня спросили, – сказал господин Леман и решил сбавить ход и не изображать из себя идиота так явно. Они тут все нервные, подумал он, их выбили из колеи эти последние события.
– Вы намеренно положили этот конверт во внутренний карман пальто, чтобы мы не нашли его при обыске?
– Да нет, – вяло защищался господин Леман. – Это не так. Спросите хоть вашего коллегу. Я сразу выложил все на стол. Я и не знал, что с деньгами возникнут какие-то проблемы.
– Почему вы не заявили о деньгах, когда наш сотрудник спросил вас, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию?
– Я же не знал, что их нужно декларировать. Откуда я знаю, какие у вас тут таможенные правила.
– Если вы не знакомы с таможенным регламентом, почему же вы пытались провезти деньги в ГДР контрабандой?
– Да я вовсе не пытался провезти деньги контрабандой. Когда меня спросили, нет ли у меня предметов, подлежащих декларированию, я всего лишь ответил: «Нет, насколько я знаю». Вот что я сказал. И больше ничего. Я и правда не знал. Откуда мне было знать, что деньги нужно декларировать. Послушайте, в самом деле… – господин Леман наклонился вперед, чтобы создать более доверительную атмосферу, – как вы думаете, если я собирался прятать деньги, которые мне совсем не нужно прятать, разве я стал бы класть их в конверт, на котором моя бабушка крупными буквами написала имя адресата, адрес и все остальное?
– Не говорите глупостей, – строго ответил его визави. – Предоставьте нам интерпретацию фактов. Вы, кажется, до сих пор не поняли, в какое положение вы себя поставили.
– Но я же ничего не сделал.
– Посидите пока здесь, я скоро вернусь.
– Здесь можно курить?
– Нет.
Примерно через пять минут чиновник вернулся и сразу же начал говорить, будто никуда и не уходил:
– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?
– Простите, – господин Леман совсем запутался, – вы не могли бы повторить вопрос?
– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?
Этот человек начал нравиться господину Леману. В нем что-то есть, подумал он.
– Я вовсе не отвечал отрицательно, – сказал он, – я сказал: «Насколько я знаю, нет». Это можно понимать как непрямой вопрос, по крайней мере как указание на то, что я не знаком с правилами, так что и речи быть не может об умышленном обмане и тому подобном, да я ничего и не скрывал…
– Нет! – перебил его чиновник.
– Что – нет?
– Нет, насколько я знаю, – вот что вы сказали. Вы сказали: «Нет, насколько я знаю». А отнюдь не «Насколько я знаю, нет». Вы сказали: «Нет, насколько я знаю».
– Ну ведь так говорят, обычно «нет» говорят в начале предложения, а потом уже «насколько я знаю», но это нельзя понимать как абсолютное отрицание, разве что намеренно.
– Что значит намеренно? Вы что, обвиняете власти Германской Демократической Республики в злонамеренности?
– Да нет же.
– Тогда о какой намеренности вы говорите?
– Я имел в виду жизнь вообще.
– Господин Леман!
– Да?
– Что за чушь вы несете?
– Вы же понимаете, в непривычной обстановке можно и растеряться, я тут не каждый день бываю, кто ж тут не начнет чушь нести?
– В вашем положении никому не следовало бы нести чушь, это не соответствует серьезности момента.
– Можно и так сказать.
– Вы прибыли один?
– Да, разумеется.
– Разумеется? А с вами не было друзей или подруги?
– Нет.
– Значит, никаких сообщников?
– Ну, знаете, это неправильный вывод из ваших вопросов и моих ответов. Даже если бы я был не один, а с друзьями или с подругой, если бы я ехал с ними в столицу ГДР, это вовсе не означало бы, что они сообщники. Наоборот, это было бы совершенно исключено. Потому что я нарушил ваши законы не сознательно, а по неведению, я хочу это подчеркнуть, это очень важно для меня, а раз уж я сам не нарушал умышленно никаких законов, то, значит, у меня просто не может быть никаких сообщников, это была бы бессмыслица.
– Значит, никаких спутников?
– Насколько я знаю, нет.
– Вы снова за свое?
– За что?
Чиновник вздохнул.
– Ну что ж, – сказал он, – давайте-ка лучше составим протокол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Дверь снова отворилась, и вошел другой таможенник. Он принес огромную печатную машинку и поставил ее на стол. «Вы пока сидите», – сказал он, снова вышел и вернулся с листом бумаги, конвертом с деньгами, а также документами господина Лемана, которые чрезвычайно аккуратно разложил в ряд на столе, прежде чем сесть, и только потом он посмотрел на господина Лемана.
– Ну, начнем, – сказал он.
– Да.
– Что это за деньги?
– Это мне бабушка дала. Я должен передать их одной родственнице, которая живет в Восточном… э-э… – господин Леман в последний момент сумел остаться в рамках политики разрядки, – в столице ГДР.
– И ее зовут госпожа… – казалось, таможенник только сейчас обратил внимание на конверт, – тут же ничего не разобрать, кто это написал?
– Моя бабушка.
– Кажется, тут написано Хельга Бергнер… она гражданка ГДР?
– Наверное, да.
– Что значит – наверное?
– Ну, она ведь живет у вас, в ГДР, наверняка она гражданка ГДР.
– Попрошу без юмора. И в каких родственных отношениях вы состоите с этой женщиной?
– Кажется, она двоюродная сестра моей матери.
– Вам так кажется?
– Да.
– Что это значит – вам кажется?
– Вообще-то я это точно знаю.
– А как имя и фамилия вашей бабушки?
– Маргарета Бик.
– А ваша фамилия Леман?
– Да.
– И как это все вместе вяжется?
– Ну, моя мама – урожденная Бик, а бабушка – урожденная Шмидт, а ее сестра, наверное, вышла замуж за какого-то Бергнера, я так предполагаю.
– Вы предполагаете?
– Другого объяснения нет. Разве что двоюродная сестра моей матери – дочь кого-то из братьев моей бабушки, тогда она была бы урожденная Шмидт, и тогда ей пришлось бы выйти замуж, чтобы стать Бергнер. Иначе мы не были бы родственниками.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Нет, что вы, ни в коем случае.
– Вы что, думаете, мы тут собрались шутки шутить?
– Да нет же.
– Вы что, думаете, мне тут заняться нечем? Думаете, у нас тут обеденный перерыв и мы решили немного поболтать? Вы что, думаете… – таможенник повысил голос и покраснел, он еще молод, подумал господин Леман, ему надо следить за давлением, – что вы можете НАРУШАТЬ ТАМОЖЕННЫЙ И ВАЛЮТНЫЙ РЕГЛАМЕНТ ГДР, А ПОТОМ ЕЩЕ И ВАЛЯТЬ ЗДЕСЬ ДУРАКА?
– Но вы же сами меня спросили, – сказал господин Леман и решил сбавить ход и не изображать из себя идиота так явно. Они тут все нервные, подумал он, их выбили из колеи эти последние события.
– Вы намеренно положили этот конверт во внутренний карман пальто, чтобы мы не нашли его при обыске?
– Да нет, – вяло защищался господин Леман. – Это не так. Спросите хоть вашего коллегу. Я сразу выложил все на стол. Я и не знал, что с деньгами возникнут какие-то проблемы.
– Почему вы не заявили о деньгах, когда наш сотрудник спросил вас, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию?
– Я же не знал, что их нужно декларировать. Откуда я знаю, какие у вас тут таможенные правила.
– Если вы не знакомы с таможенным регламентом, почему же вы пытались провезти деньги в ГДР контрабандой?
– Да я вовсе не пытался провезти деньги контрабандой. Когда меня спросили, нет ли у меня предметов, подлежащих декларированию, я всего лишь ответил: «Нет, насколько я знаю». Вот что я сказал. И больше ничего. Я и правда не знал. Откуда мне было знать, что деньги нужно декларировать. Послушайте, в самом деле… – господин Леман наклонился вперед, чтобы создать более доверительную атмосферу, – как вы думаете, если я собирался прятать деньги, которые мне совсем не нужно прятать, разве я стал бы класть их в конверт, на котором моя бабушка крупными буквами написала имя адресата, адрес и все остальное?
– Не говорите глупостей, – строго ответил его визави. – Предоставьте нам интерпретацию фактов. Вы, кажется, до сих пор не поняли, в какое положение вы себя поставили.
– Но я же ничего не сделал.
– Посидите пока здесь, я скоро вернусь.
– Здесь можно курить?
– Нет.
Примерно через пять минут чиновник вернулся и сразу же начал говорить, будто никуда и не уходил:
– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?
– Простите, – господин Леман совсем запутался, – вы не могли бы повторить вопрос?
– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?
Этот человек начал нравиться господину Леману. В нем что-то есть, подумал он.
– Я вовсе не отвечал отрицательно, – сказал он, – я сказал: «Насколько я знаю, нет». Это можно понимать как непрямой вопрос, по крайней мере как указание на то, что я не знаком с правилами, так что и речи быть не может об умышленном обмане и тому подобном, да я ничего и не скрывал…
– Нет! – перебил его чиновник.
– Что – нет?
– Нет, насколько я знаю, – вот что вы сказали. Вы сказали: «Нет, насколько я знаю». А отнюдь не «Насколько я знаю, нет». Вы сказали: «Нет, насколько я знаю».
– Ну ведь так говорят, обычно «нет» говорят в начале предложения, а потом уже «насколько я знаю», но это нельзя понимать как абсолютное отрицание, разве что намеренно.
– Что значит намеренно? Вы что, обвиняете власти Германской Демократической Республики в злонамеренности?
– Да нет же.
– Тогда о какой намеренности вы говорите?
– Я имел в виду жизнь вообще.
– Господин Леман!
– Да?
– Что за чушь вы несете?
– Вы же понимаете, в непривычной обстановке можно и растеряться, я тут не каждый день бываю, кто ж тут не начнет чушь нести?
– В вашем положении никому не следовало бы нести чушь, это не соответствует серьезности момента.
– Можно и так сказать.
– Вы прибыли один?
– Да, разумеется.
– Разумеется? А с вами не было друзей или подруги?
– Нет.
– Значит, никаких сообщников?
– Ну, знаете, это неправильный вывод из ваших вопросов и моих ответов. Даже если бы я был не один, а с друзьями или с подругой, если бы я ехал с ними в столицу ГДР, это вовсе не означало бы, что они сообщники. Наоборот, это было бы совершенно исключено. Потому что я нарушил ваши законы не сознательно, а по неведению, я хочу это подчеркнуть, это очень важно для меня, а раз уж я сам не нарушал умышленно никаких законов, то, значит, у меня просто не может быть никаких сообщников, это была бы бессмыслица.
– Значит, никаких спутников?
– Насколько я знаю, нет.
– Вы снова за свое?
– За что?
Чиновник вздохнул.
– Ну что ж, – сказал он, – давайте-ка лучше составим протокол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60