Себастьян откинулся на спинку стула.
– Полагаю, это естественно, что молодая дама, собираясь вступить в такой блестящий союз, захотела взять к себе в камеристки более опытную девушку, чем та, которую она привезла с собой из деревни.
– Со мной все было не так. Я впервые поступила в услужение к даме.
– Неужели?
– Да, так. Раньше я была швеей, а мой Дэвид работал плотником. Но его забрали во флот, как раз незадолго до обстрела Копенгагена, – она помолчала. – Он погиб.
– Мне очень жаль, – сказал Себастьян, хотя его сочувствие прозвучало как дежурная фраза.
– После этого я делала, что могла, чтобы обеспечить нас, но…
Она умолкла, не договорив, словно пожалев о сказанном.
– Нас? – продолжал допытываться Себастьян.
– У нас родился ребенок. Девочка. – Тэсс Бишоп отвернулась от собеседника. – Я заболела. Норму больше не выполняла, поэтому меня уволили. Потом и ребенок тоже заболел.
Себастьян заметил, как дернулась ее тонкая шейка, когда она сглотнула. Знакомая история, трагедия, повторявшаяся каждый год тысячу раз, а то и больше в Лондоне, Париже, в каждом городе Европы. Женщины работали, получая крохи, которых едва хватало, чтобы не умереть с голоду, но стоило работницам заболеть или в модной индустрии наступал спад, как их вышвыривали на улицу. Большинство начинали заниматься проституцией или воровством, а то и тем и другим сразу. У них не было выбора, но это не мешало моралистам гневно клеймить их как падших женщин – источник порока и загнивания. Как будто какая-нибудь женщина в здравом уме по доброй воле вступила бы на тропу, непременно ведущую к болезни, смерти и безымянной могиле в какой-нибудь зловонной дыре для нищих на церковном кладбище.
– Я была в отчаянии, – прошептала Тэсс Бишоп, и ее щеки окрасил румянец позабытого стыда. – В конце концов пришлось выйти на улицу, просить подаяние. Леди Англесси… пожалела меня. Привела нас в дом, дала поесть. Даже послала за доктором для моей малышки.
Себастьян взглянул на худенькие плечи женщины, на накрахмаленный чепец, закрывавший склоненную голову.
– Но было слишком поздно, – продолжила она через секунду. – Той же ночью моя Сара умерла.
Дождь кончился, хотя над городом по-прежнему висели серые тяжелые облака. Со своего места Себастьян мог разглядеть очертания большой оранжереи с запотевшими стеклами.
Прежде никто так не отзывался о Гиневре, Себастьян не подозревал в ней такого великодушия. Ему стало любопытно, что заставило будущую леди Англесси протянуть руку помощи этой женщине. Просто случайно попалась на глаза? Или юная тоскующая графская дочь интуитивно поняла, что женщина на улице, овдовевшая мать умирающего ребенка, познала отчаяние неизмеримо большее, чем ее собственное?
– Я тоже хотела умереть, – едва слышно прошептала Тэсс Бишоп. – Но леди Гиневра сказала, что так нельзя. А еще она сказала, что если нам выпадает в жизни трудный путь, то мы должны бороться и найти способ, как добиться своего, несмотря на невзгоды.
– И она взяла вас к себе в камеристки, хотя у вас не было никакого опыта?
Тэсс Бишоп вскинула голову, с упрямой гордостью поджав губы.
– Я прилежно училась, а схватываю я быстро. Я ни разу не подвела свою госпожу. Все для нее готова была сделать.
– А вот сейчас вы ее подводите, – заметил Себастьян, воспользовавшись удобным моментом. – Если бы вы действительно были готовы ради нее на все, вы бы помогли мне найти ее убийцу.
Камеристка подалась вперед, ее маленькие серые глазки вспыхнули неожиданным огнем.
– Я могу сказать вам, кто ее убил. Звать его Беван Эллсворт. Он племянник лорда Англесси и желал ей смерти с самого первого дня, когда она четыре года назад вышла за его дядю.
– Одно дело – желать кому-то смерти, и совершенно другое – по-настоящему кого-то убить.
Тэсс Бишоп покачала головой, раздувая ноздри при каждом коротком вдохе.
– Вы его не слышали. Вы его не слышали в тот день, когда он сюда заявился…
– Когда это было?
– Да на прошлой неделе. В понедельник, кажется. Он ворвался в дом, когда ее светлость еще завтракала. Так громко орал, что мы все слышали. Его кредиторы узнали, что она носит ребенка, а значит, ему, скорее всего, не быть следующим маркизом Англесси. По его словам, они ему угрожали… угрожали даже лишить его жизни. А потом он пригрозил ей.
– Пригрозил? Как именно?
– Он сказал, что предпочтет увидеть ее мертвой, но не позволит какому-то ублюдку занять его место.
ГЛАВА 22
На стене, как раз за головой камеристки, висела вышивка, выполненная шелком по холсту. Себастьян смотрел на аккуратно вышитые цветочки, затейливо переплетавшие буквы, но на самом деле ничего не видел. Он вспоминал блеск ненависти в глазах Бевана Эллсворта, вспоминал, как хрустнула рука мальчишки, когда ее сломали на поле в Итоне.
– Как поступила ее светлость? – спросил Себастьян.
– Она велела ему убираться. А когда он заявил, что уйдет и всем расскажет, что она шлюха, хозяйка…
Голос камеристки стих.
– Так что хозяйка?
Тэсс Бишоп раскраснелась и после секундного замешательства выпалила:
– Она рассмеялась. Сказала, что он выставит себя дураком, потому что так или иначе, а ее сын станет следующим маркизом, даже если был зачат от горбуна в капано.
Этот закон достался им от римлян, доктрина, известная как «Pater est quern nupitae demonstrant». To есть по закону муж женщины считался отцом ее ребенка, независимо от того, действительно он зачал этого ребенка или нет. Разумеется, заявление Гиневры не обязательно было правдой. Чего только не скажешь в гневе. И все же…
– Вам придется меня простить, сэр, – сказала камеристка, вставая со стула. – Его светлость просил меня помочь с траурной одеждой для прислуги.
Себастьян тоже поднялся.
– Да, разумеется, – Он старался ничем не выдать своего волнения, говорил небрежно, хотя сердце в груди забилось быстрее. – Я хотел задать вам еще только один вопрос. Вы случайно не знаете, откуда у ее светлости ожерелье, которое она надела в тот день, когда умерла?
– Ожерелье? – Тэсс Бишоп нахмурила лоб. – Какое ожерелье?
Достав из кармана трискелион из голубого камня, Себастьян протянул его на ладони.
– Вот это.
Женщина секунду разглядывала украшение, потом решительно покачала головой.
– Такого у ее светлости не было.
На мгновение Себастьяну показалось, будто камень прожег ему руку, хотя тот оставался холодным.
– Его сняли с мертвого тела.
– Но это невозможно.
– Почему же?
– Потому что в тот день она была в красном.
– Прошу прощения? – не понял Себастьян.
– Красное прогулочное платье. Закрытая шея, стоячий воротник, приподнятые плечи, к нему надевается гофрированный батистовый жернов.
– Что-что?
– Круглый воротник из трех слоев, – ответила Тэсс Бишоп, теряя терпение от его невежества и торопясь уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76