и перипетии ее, по счастью, тоже оставили
свои достаточно ясные следы в имеющихся записях произведения.
Один из главных источников этой напряженности был заложен в былине с
самого начала. Попросту говоря, ее создатели не позволили проявиться в
полной мере злодейским способностям Соловья. Практически нереализованной
осталась... смертельная сила его свиста. О том, что своим свистом разбойник
убивает людей, мы, как и Илья Муро-мец, узнаем из сообщения черниговцев. Но
ведь это, выражаясь научным языком, только экспозиция, обрисовка положения
дел до того момента, как стало развертываться действие былины. В самом же
этом действии, так сказать, на наших глазах, Соловей уже никого не убивает.
Два раза ему по сюжету предоставилась такая возможность - и оба раза у
создателей былины нашлись веские художественные причины не допустить
смертельного исхода.
Илья Муромец, столкнувшись с Соловьем в лесу, да и позднее, в Киеве, не
мог погибнуть от его свиста просто по законам эпоса: богатырь есть
богатырь, ему суждено одолеть чудовище. Далее по замыслу былины Соловей
должен был продемонстрировать мощь своего оружия на киевской "массовке".
Придумывая эту сцену, авторы произведения решали внутренне противоречивую
задачу. С одной стороны, желательно было показать действие свиста на
киевлян как можно более сильным, оправдывающим грозную репутацию
разбойника. С другой стороны, и здесь логика сюжета исключала гибель
присутствующих. Теперь разбойник был в полном подчинении у Ильи и свистел
по его приказу, а богатырь никак не мог допустить появления новых жертв
Соловьева разбоя, даже если они пришлись бы на долю такой малосимпатичной
публики, как княжеско-боярская верхушка. Тем более не мог он допустить
реальной угрозы для жизни князя Владимира, на службу к которому приехал.
Как вышли из положения создатели былины, мы уже знаем. Киевские
князья-бояре от свиста только падают. Каким бы ни было происхождение этого
мотива, сюда он введен как очевидная замена смерти. Чтобы предотвратить
гибель собравшихся, Илья Муромец приказал Соловью свистеть вполсилы, а
Владимира и его жену поставил себе под мышки (богатырь, ясное дело, выше
обычных людей), оттого-де княжеская чета и избежала участи остальных.
Все вроде бы придумано гладко, мотивированно... Однако внутренняя
противоречивость ситуации была именно сглажена, но не снята, и это еще
заявило о себе в процессе дальнейшей жизни произведения. По вариантам
отчетливо видно, что для многих исполнителей было недостаточно сказать
(устами черниговцев) о смертоносной силе соловьиного свиста - они
испытывали соблазн показать ее в сюжетном действии. А где, как не в
кульминационной киевской сцене, заманчивее всего это сделать? Но и нарушать
трактовку этой сцены, узаконенную традицией, вроде бы негоже. Дилемма...
Сколько разнообразных попыток разрешить ее мы наблюдаем в записях сюжета о
Соловье-разбойнике!
Некоторые певцы, не мудрствуя лукаво, отбросили все сомнения и позволили
Соловью напоследок проявить максимум своих способностей - от его свиста
"все люди во Киеве мертвы стали", "князи-бояре все мертвы лежать и т.п.
Однако большинство исполнителей все же придерживалось изначальной версии
"все люди упали", а попытки драматизировать сцену свиста Соловья в Киеве
выливались в поиск каких-то компромиссных решений. Иногда, например, мотив
смерти вносился в киевскую сцену лишь в "сослагательном наклонении":
Соловей хотел убить людей, но они уцелели. Другие исполнители допускали и
реальную гибель, но только части присутствующих. Наиболее же
распространенной оказалась тенденция приписывать пострадавшим от свиста
Соловья тяжелейшее физическое состояние, близкое к смерти, внешне ее
напоминающее. "Все вроде замертво упали", "словно как мертвы лежат", "ни
живы, ни мертвы", "чуть живы", "полумертвы" - эти формулировки,
появлявшиеся в территориально удаленных друг от друга вариантах,
красноречиво выражают названную тенденцию. Сказители также характеризовали
состояние людей после соловьиного свиста как обморок, беспамятство, потерю
сознания. "Все пали бояре кособрюхие на пол", - воспроизвел один певец
традиционную фразу былины и от себя пояснил: "Без ума, значит". Порой
отмечалось, что киевляне лежали "без ума", "без памяти" три часа, а потом
очнулись.
По ходу всех этих поисков формулы "квазисмерти" совершалась малозаметная,
но очень важная перестановка смыслового акцента. Если поначалу ссылка на
физическое состояние людей вводилась ради того, чтобы объяснить их падение
(упали, потому что потеряли сознание), то со временем это состояние
закономерно стало восприниматься как главный результат свиста, а падение -
лишь как внешнее, самоочевидное его проявление (потеряли сознание и,
естественно, упали). Согласитесь, утверждение ряда былинных вариантов, что
у князя Владимира от свиста "подломились ножки резвые", можно без особого
ущерба для смысла передать и так: "Ему стало плохо". В подобных условиях
мотив "полусмерти" уже нс всегда связывался только с падением
("Владимир-князь едва жив стоит"), а порою и вовсе заметно безразличие к
тому, в какой позе человек находится ("князь Владимир полумертвым был",
"княгиня полумертвая"). Интерес к внутреннему состоянию людей явно брал
верх.
Итак, изображение человеческих реакций на свист Соловья-разбойника R
огромной, даже решающей степени предопределялось мыслью о его
смертельности. Но почему свист убивает? Вопрос из самых трудных. В
имеющихся записях сюжета о Соловье нет деталей, по которым можно было бы
догадаться, каким путем мифотворцы пришли к идее убийственного звука и как
вообш.е понимали такое его действие на людей. Однако подсказку ответа, не
исключено, несут в себе разработки позднейших исполнителей. Ведь многие
сказители объясняли смерть и падение киевлян от свиста Соловья очень
просто: все тем же испугом.
Для подобной интерпретации имелась прочная жизненная основа. Каждому
приходилось на собственном опыте убеждаться в том, что у страха не только
глаза велики, но - по другой пословице - и ноги хрупки. Известно также, что
при крайней степени душевного потрясения может наступить смерть. Певцы
охотно использовали немудреный житейский опыт такого рода, описывая
последствия соловьиного свиста. И дело не ограничивалось фразами типа
"испу-галися они, все с ног попадали", "все богатыри припугалися... и
мертвы лежат". Из чисто служебного мотива, призванного сделать понятнее
падение или смерть людей, мотив испуга тоже вырос в самостоятельный,
подсказывавший, в свою очередь, новые подробности происходившего в Киеве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
свои достаточно ясные следы в имеющихся записях произведения.
Один из главных источников этой напряженности был заложен в былине с
самого начала. Попросту говоря, ее создатели не позволили проявиться в
полной мере злодейским способностям Соловья. Практически нереализованной
осталась... смертельная сила его свиста. О том, что своим свистом разбойник
убивает людей, мы, как и Илья Муро-мец, узнаем из сообщения черниговцев. Но
ведь это, выражаясь научным языком, только экспозиция, обрисовка положения
дел до того момента, как стало развертываться действие былины. В самом же
этом действии, так сказать, на наших глазах, Соловей уже никого не убивает.
Два раза ему по сюжету предоставилась такая возможность - и оба раза у
создателей былины нашлись веские художественные причины не допустить
смертельного исхода.
Илья Муромец, столкнувшись с Соловьем в лесу, да и позднее, в Киеве, не
мог погибнуть от его свиста просто по законам эпоса: богатырь есть
богатырь, ему суждено одолеть чудовище. Далее по замыслу былины Соловей
должен был продемонстрировать мощь своего оружия на киевской "массовке".
Придумывая эту сцену, авторы произведения решали внутренне противоречивую
задачу. С одной стороны, желательно было показать действие свиста на
киевлян как можно более сильным, оправдывающим грозную репутацию
разбойника. С другой стороны, и здесь логика сюжета исключала гибель
присутствующих. Теперь разбойник был в полном подчинении у Ильи и свистел
по его приказу, а богатырь никак не мог допустить появления новых жертв
Соловьева разбоя, даже если они пришлись бы на долю такой малосимпатичной
публики, как княжеско-боярская верхушка. Тем более не мог он допустить
реальной угрозы для жизни князя Владимира, на службу к которому приехал.
Как вышли из положения создатели былины, мы уже знаем. Киевские
князья-бояре от свиста только падают. Каким бы ни было происхождение этого
мотива, сюда он введен как очевидная замена смерти. Чтобы предотвратить
гибель собравшихся, Илья Муромец приказал Соловью свистеть вполсилы, а
Владимира и его жену поставил себе под мышки (богатырь, ясное дело, выше
обычных людей), оттого-де княжеская чета и избежала участи остальных.
Все вроде бы придумано гладко, мотивированно... Однако внутренняя
противоречивость ситуации была именно сглажена, но не снята, и это еще
заявило о себе в процессе дальнейшей жизни произведения. По вариантам
отчетливо видно, что для многих исполнителей было недостаточно сказать
(устами черниговцев) о смертоносной силе соловьиного свиста - они
испытывали соблазн показать ее в сюжетном действии. А где, как не в
кульминационной киевской сцене, заманчивее всего это сделать? Но и нарушать
трактовку этой сцены, узаконенную традицией, вроде бы негоже. Дилемма...
Сколько разнообразных попыток разрешить ее мы наблюдаем в записях сюжета о
Соловье-разбойнике!
Некоторые певцы, не мудрствуя лукаво, отбросили все сомнения и позволили
Соловью напоследок проявить максимум своих способностей - от его свиста
"все люди во Киеве мертвы стали", "князи-бояре все мертвы лежать и т.п.
Однако большинство исполнителей все же придерживалось изначальной версии
"все люди упали", а попытки драматизировать сцену свиста Соловья в Киеве
выливались в поиск каких-то компромиссных решений. Иногда, например, мотив
смерти вносился в киевскую сцену лишь в "сослагательном наклонении":
Соловей хотел убить людей, но они уцелели. Другие исполнители допускали и
реальную гибель, но только части присутствующих. Наиболее же
распространенной оказалась тенденция приписывать пострадавшим от свиста
Соловья тяжелейшее физическое состояние, близкое к смерти, внешне ее
напоминающее. "Все вроде замертво упали", "словно как мертвы лежат", "ни
живы, ни мертвы", "чуть живы", "полумертвы" - эти формулировки,
появлявшиеся в территориально удаленных друг от друга вариантах,
красноречиво выражают названную тенденцию. Сказители также характеризовали
состояние людей после соловьиного свиста как обморок, беспамятство, потерю
сознания. "Все пали бояре кособрюхие на пол", - воспроизвел один певец
традиционную фразу былины и от себя пояснил: "Без ума, значит". Порой
отмечалось, что киевляне лежали "без ума", "без памяти" три часа, а потом
очнулись.
По ходу всех этих поисков формулы "квазисмерти" совершалась малозаметная,
но очень важная перестановка смыслового акцента. Если поначалу ссылка на
физическое состояние людей вводилась ради того, чтобы объяснить их падение
(упали, потому что потеряли сознание), то со временем это состояние
закономерно стало восприниматься как главный результат свиста, а падение -
лишь как внешнее, самоочевидное его проявление (потеряли сознание и,
естественно, упали). Согласитесь, утверждение ряда былинных вариантов, что
у князя Владимира от свиста "подломились ножки резвые", можно без особого
ущерба для смысла передать и так: "Ему стало плохо". В подобных условиях
мотив "полусмерти" уже нс всегда связывался только с падением
("Владимир-князь едва жив стоит"), а порою и вовсе заметно безразличие к
тому, в какой позе человек находится ("князь Владимир полумертвым был",
"княгиня полумертвая"). Интерес к внутреннему состоянию людей явно брал
верх.
Итак, изображение человеческих реакций на свист Соловья-разбойника R
огромной, даже решающей степени предопределялось мыслью о его
смертельности. Но почему свист убивает? Вопрос из самых трудных. В
имеющихся записях сюжета о Соловье нет деталей, по которым можно было бы
догадаться, каким путем мифотворцы пришли к идее убийственного звука и как
вообш.е понимали такое его действие на людей. Однако подсказку ответа, не
исключено, несут в себе разработки позднейших исполнителей. Ведь многие
сказители объясняли смерть и падение киевлян от свиста Соловья очень
просто: все тем же испугом.
Для подобной интерпретации имелась прочная жизненная основа. Каждому
приходилось на собственном опыте убеждаться в том, что у страха не только
глаза велики, но - по другой пословице - и ноги хрупки. Известно также, что
при крайней степени душевного потрясения может наступить смерть. Певцы
охотно использовали немудреный житейский опыт такого рода, описывая
последствия соловьиного свиста. И дело не ограничивалось фразами типа
"испу-галися они, все с ног попадали", "все богатыри припугалися... и
мертвы лежат". Из чисто служебного мотива, призванного сделать понятнее
падение или смерть людей, мотив испуга тоже вырос в самостоятельный,
подсказывавший, в свою очередь, новые подробности происходившего в Киеве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21