"Повесть временных лет" поместила под 996-м годом рассказ о том, что
богобоязненный князь Владимир не решался поначалу казнить разбойников, но
епископы убедили его: казнь злодея - не грех. Составитель Никоновской
летописи воспроизвел этот эпизод, расцветив его новыми подробностями, а под
конец воздал хвалу Владимиру, который, будучи "многотръпелив зело и смыслен
в разуме", решал участь лиходеев "с рассмотрением и великим испытанием".
Простейшая логика диктовала: вслед за рассказом о Владимире, казнящем
разбойников, нужен рассказ о Владимире милующем. Этой цели как нельзя лучше
отвечал сюжет о Могуте. Вся статья Никоновской летописи за 1008 год
пропитана христианским морализаторством и завершается новым панегириком
праведному князю.
Но главное даже не в том. Рассказ о событии, якобы имевшем место в 1008
году, впервые появился на страницах Никоновской летописи, составление
которой датируется XVI веком. Ни единого слова о Могуте в предшествующем
летописании нет. Перед нами, судя по всему, легенда довольно позднего
происхождения, и это заставляет окончательно распроститься с мыслью видеть
в Могуте прототип былинного разбойника, потому что былина о Соловье, по
общему убеждению, возникла еще в Древней Руси.
Не так давно в научный оборот ввели еще один интересный для нашей темы
источник, хотя и на "..л раз у меня нет уверенности, что он действительно
как-то связан с Соловьем-разбойником. Во всяком случае, сакраментальное имя
Соловей на летописных страницах прозвучало. Одна новгородская летопись,
составленная в XVI веке, поведала следующую историю, отнеся ее к 1209 году.
Киевский князь Мстислав победил много народов и захватил ряд земель, в том
числе и вотчину другого Мстислава, великого князя, жившего в Галиче.
Оскорбленный Мстислав галицкий "и вся земля Руская сташа на реки Почайне, и
ту прииха к нему Олександр Попович..." Узнав о выступлении противников,
Мстислав киевский вывел свою рать, а затем сказал воеводе Дрозду: "Еди,
испытай, есть ли князь великий на реки Почайне". Воевода отказался: "Не
иду, яз Дрозд потка (птица), а тамо есть Соловей". Ехать вызвался другой
воевода - Волчий Хвост. Подъехав к реке Почайне, он вступил в бой с
Александром Поповичем, но потерпел поражение. После этого Александр
Попович, в котором легко узнать былинного Алешу Поповича, разбил в одиночку
все полки киевского князя и вернул Мстиславу галицкому его вотчину.
Конфликт двух Мстиславов, вероятно, вымышлен, а фольклорное, скажу точнее
- эпическое, происхождение "батальной" части рассказа не вызывает сомнений.
Для нас, конечно, интереснее всего фраза "яз Дрозд потка, а тамо есть
Соловей". Историк Б.М.Клосс, опубликовавший этот летописный фрагмент об
Александре Поповиче, толкует слова воеводы как простое иносказание:
"Дрозду-птице нечего равняться с соловьем". Здесь, однако, угадывается
более сложный подтекст.
В самом деле, как метафорическому дрозду соответствует в реальном плане
воевода Дрозд, так и соловью иносказания должен соответствовать кто-то из
действующих лиц. Из сюжета следует, что это Александр Попович. Он находится
"тамо", на Почайне, куда киевский князь посылает воевод, и именно его, как
подтвердило вскоре поражение Волчьего Хвоста, имел все основания виться
Дрозд. Но почему Александр назван Соловьем? Ведь не в пении он превосходит
противника (чем еще соловей лучше дрозда?), а в силе, боевитости. Для того
же, чтобы выразить его воинское превосходство, используя символику птиц,
куда лучше подошел бы другой метафорический образ - сокола, орла и т.п. И
все-таки в иносказательном сравнении двух воинов был выбран отчего-то
"певческий", а не "силовой" ряд образов.
Мы знаем одного лишь "певучего" Соловья, который способен символизировать
собой необычайную мощь и смер-те.яьную опасность для любого человека, - это
былинный разбойник. Вспомним, его часто представляли "сильным богатырем".
Так не ему ли уподобили Александра Поповича? Правда, столь изощренные
приемы, когда один персонаж характеризуется с помощью намека на другого (и
из иного сюжета), фольклорной поэтике не свойственны; скорее это можно
отнести на счет творческого вмешательства автора литературной обработки
сказания (вероятно, им был сам составитель летописи). Конечно, это
предположение очень шатко. Доказать, что в тексте действительно содержался
намек на былинного Соловья, вряд ли возможно, С другой стороны, и
допустить, что некто в XIV веке или чуть раньше самостоятельно применил
образ соловья для метафоризации богатырской силы, ничего нс слышав о
Соловье-разбойнике, тоже довольно трудно. Оставляя вопрос открытым, я хотел
бы только заострить внимание на времени включения этого сюжета в летопись.
Да, то же самое, что и в предыдущем случае, столетие, вообще отмеченное
широким проникновением в летописи эпических материалов. Тот же процесс
"дополнения" истории задним числом, когда летописец, руководствуясь одному
ему известными соображениями, привязывал сведения, почерпнутые из
современного ему фольклора, к тем или иным датам далекого прошлого. Надежды
на обнаружение древнего и независимого от эпоса свидетельства о
Соловье-разбойнике опять не оправдываются. Перед нами в лучшем случае
поздний литературный отзвук былины.
Итак, прояснить проблему историчности Соловья-разбойника традиционным для
науки путем - обратившись к письменным источникам - пока не удалось. Более
перспективным оказался другой путь - рассмотрение географических данных,
содержащихся в былине.
Кратчайший путь из Мурома к Киеву в условиях Древней Руси скорее всего
пролегал бы через Чернигов. Былина в этом отношении точна. Она
рассказывает, как Илья Муромец, спеша в Киев, проезжает мимо Чернигова и
видит, что город со всех сторон обступила вражеская рать. Богатырь нс мог
не прийти на выручку осажденным. Благодарные черниговцы просят Илью
остаться у них в городе воеводой. Но питаны у богатыря иные, он спрашивает
"дорожку прямоезжую" на Киев. Тут-то впервые он и узнает о
Соловье-разбойнике, который эту самую дорогу оседлал.
Вроде бы координаты логова Соловья обозначены: где-то между Киевом и
Черниговом. Однако исследователи с редким единодушием отказывались
принимать это сообщение на веру. Мешало другое, более правдоподобное
указание той же былины, согласно которому встреча Ильи Муромца с
Соловьем-разбойником состоялась в Брынских или Брянских лесах. Про густые
Брянские леса слышали, наверное, все. Существует даже достаточно
обоснованная гипотеза, что само название Дебрянск, под которым город
Брянск фигурировал первоначально в летописях, произошло от слова "дебри".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21