Возможно, я был единственным, кому она могла довериться, потому что я понимал, откуда она вырвалась. Она сказала, что их поездка в Неаполь на Пасху была кошмаром. Семья Энцо не давала ей свободно вздохнуть. Они ни минуты не провели вдвоем, и все, что ни делали, было для них спланировано родственниками. Она сказала, что такая жизнь не по ней. Он считал, что это нормально, и его совсем не волновало, что им говорят, куда идти, что надевать, кого приглашать в гости и что есть. Он и его мать даже обсуждали покупку квартиры, а ее не спрашивали. Узнав об этом, она стала возражать. Перуцци предложил помочь им сделать первый взнос. Эспозито и слышать не хотел о том, чтобы принять помощь от чужого человека, а не от семьи, а она наоборот. Она часто плакала, но они не могли даже поговорить, потому что их не оставляли одних. Он перестал быть для нее тем человеком, в которого она влюбилась. Она чувствовала, что совсем его не знает. Они поссорились в поезде по дороге во Флоренцию, и она с ним порвала. Но оказалось, что она уже беременна. В последний раз она позвонила мне и сказала, что решила делать аборт. Сестра убедила ее, посоветовав не разменивать свою свободу, не ломать себе жизнь, подумать головой. В конце концов, чего ради она убежала из дому? Акико с ней согласилась. Это был бы единственно возможный здравый поступок, но она так горевала! Кажется, ее сестра рассказала обо всем их матери — о том, чтобы дать знать отцу, не могло быть и речи. Мать сказала, что Акико должна быстро избавиться от ребенка и вернуться домой. Пока никто ничего не знает, вреда от этого нет, и она еще молода и сможет найти хорошую партию. Хорошую — значит выгодную. «Когда это произошло, вы помните?» — спросил я. — «Да, помню. Она позвонила мне восьмого мая и должна была идти в больницу на следующий день, когда я улетал в Токио. Я жалею, что мне пришлось улететь. Она так страдала, была просто в отчаянии. Слезы не давали ей говорить, и она еще извинялась, что позвонила мне в таком состоянии. Знаете, некоторые идут на аборт без особых раздумий, но если любишь отца ребенка...» — Гварначча покрутил головой, будто ему жал воротник. — Тот парень сказал мне: «Если бы вы увидели их вместе, вы бы поняли. Однажды они приезжали к нам в гости на пару дней. Не знаю, как лучше выразиться...вокруг них все словно светилось. Это почувствовали все, кто их видел. Даже Марио из траттории внизу. Он принес для них бутылку спуманте, чтоб они выпили за любовь: «Agli innamorati!»... Думаю, они выпили всего по глотку, не более. Они были пьяны друг другом и так невинны, как пара младенцев». — Я уверен, что его тревога была неподдельной, капитан. Когда я рассказал ему, что с ней случилось, он был поражен и возмутился: «Вы, конечно, не думаете, что это Энци?..» — «Не знаю». — «Когда я вернулся из Токио, он меня здесь поджидал. Марио, у которого траттория внизу, сказал, что он болтался тут целыми днями, все ждал. Я отдаю Марио вторые ключи, и он знал, когда я вернусь. Если бы вы видели, на что он стал похож...» — «Я видел». — «Ах да, конечно. Так или иначе, Марио беспокоился. Он сказал: «Я не стану скрывать, что он меня напугал. Спрашивал, не было ли тут его малышки. Я-то, конечно, ее видел, но ответил, что нет. У парня вид сумасшедшего. Это не мое дело, но если между тобой и его японской подружкой что-то есть, то тебе лучше поостеречься». Я ответил, что между нами ничего нет и что он огорчен, потому что она его бросила, вот и все. «Все равно, будь осторожен, — сказал он, — потому что мне в свое время такое уже приходилось видеть, и этот парень задумал недоброе». Что ж, он оказался прав. Когда на следующее утро я открыл дверь Энцо, то сомневаться уже не приходилось. У него было белое лицо с горящими глазами. Он сказал: «Я знаю, что она здесь была. Больше идти ей некуда. Она ведь приходила, да?» Он выглядел ужасно. Я предложил ему войти, сесть и попытаться успокоиться. Я говорил, что, когда она оправится после аборта, у них будет время все обдумать. Я сказал: как бы плохо сейчас ни было, это еще не конец света. Она испугалась, разве непонятно? Она почувствовала себя в западне. Но она тебя любит, я уверен, сказал я. В конце концов она тебе поверит, только не волнуйся. Вы поженитесь. У вас будут другие дети. Проходи, я приготовлю тебе кофе или что-нибудь еще, настаивал я.
Но он отказался. Мне кажется, он даже не слушал, что я ему говорю. Он только и сказал: «Она меня, наверное, возненавидела». Вспоминая лицо, какое было у него тогда, я не удивляюсь, что он покончил с собой. Когда он уходил, то шел как лунатик. Он не мог с ней этого сделать. Он не мог, правда?»
Инспектор замолчал, глядя на капитана Маэстренжело и желая, чтобы тот понял. Но он сам был как лунатик и не мог ничего объяснить.
— Они бы справились. Они были так молоды и нуждались в помощи! Она уехала за тридевять земель от дома, и Тошимицу был ее единственным другом, с которым она могла поговорить. Он не мог дать ей совет, но они хотя бы могли общаться на своем родном языке, верно? И он прав, говоря, что понимает, откуда она вырвалась. Ни Эспозито, ни его мать не понимали. Мир изменился так стремительно! Мы не способны помочь своим детям, вот какая беда. Такие молодые... С возрастом, когда мы остепеняемся, мы узнаем, что нам под силу, а что нет, и неприятности переносим легче... Его лицо раскололось надвое ровно посередине... Тяжело будет это забыть. И все же жизнь продолжается...
— Гварначча, — перебил капитан, — вам не кажется, что вам следует выспаться, чтобы прояснилось в голове?
— Нет. Он рассказал мне, как Акико и Энцо познакомились. Мне хотелось знать, потому что они жили в таких разных мирах. Оказывается, веселая компания курсантов сержантской школы отправилась как-то на открытие японского ресторана, но раз там у них есть и итальянская кухня, то многим изменило мужество, и они заказали пасту. Один или двое, в том числе и Эспозито, решились все-таки попробовать какие-то японские блюда. Акико сидела за соседним столиком, отмечая свой день рождения с Иссино. Поскольку она хорошо говорила по-итальянски, владелец ресторана попросил ее помочь.
Она пыталась научить их есть палочками. Начала показывать ему, как их нужно держать, но он был безнадежен, и они оба смеялись. Она положила свою ладонь на его руку, чтобы направлять ее. Они перестали смеяться. Он взглянул на нее. Вот и все.
Этот парень рассказал мне, как изменилась Акико: «Она не была сентиментальна и, если влюблялась раньше, то никогда об этом не упоминала. Но теперь, сказала она, теперь — все по-другому».
Я уверен, что если бы не та поездка в Неаполь, все обошлось бы. В конце концов, он не жил дома, он служил в армии. Они бы устроили свою собственную жизнь.
Инспектор обращался даже не к Маэстренжело, он словно говорил для самого себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47