Он должен знать, что его песенка спета. И он знает.
— Так или иначе, сердце моего отца износилось. Он скоро умрет, даже не узнав жизни.
— Мне кажется, он жил, как хотел.
— А как же я? — В припадке бешенства Джерардо вскочил и подался вперед, тыча своей большой рукой в лицо инспектору. — А как же все эти годы, что я провел над магазином? Годы стыда — и это еще не самое худшее. Когда я получил диплом и он передал мне свои счета, я обнаружил, что он зарабатывал кучу денег! Мы могли бы жить как нормальные люди!
Он все повторял: нет, вы представляете? — рассчитывая на понимание, на сочувствие инспектора. И в то же время у него не хватало ни сочувствия, ни воображения, чтобы понять своего отца.
— Я сразу же заставил его купить приличную квартиру, убедил его, что он получит снижение по налогам, и коль скоро он никогда не давал себе труда взглянуть на цифры...
— Значит, тогда все и началось? Тогда у вас появилась эта идея?
— Нет, но именно тогда я перестал его стыдиться и разозлился на него.
— Получается, что вы унаследовали его знаменитый темперамент.
— У меня были веские основания для злости, не так ли? Однако началось все несколько позже. А тогда мать была еще жива. Она заболела вскоре после их переезда на новую квартиру.
— Ей там не понравилось?
— Еще как понравилось! Покупка была хорошим вложением денег, и, кроме того, вы представьте: после той старой дыры в центре города!.. Она все хвасталась знакомым, как там число и светло, как мало уборки: «Я просто не знаю, чем себя занять. Есть, конечно, магазины на другом конце улицы, очень хорошие. И автобусная остановка рядом. Я не вожу машину. Джерардо обо всем позаботился». — Он жестоко кривлялся. — А потом у нее обнаружили рак.
— Значит, все началось после ее смерти? Это вас подтолкнуло...
— Нет, с его машины. Он вечно ездил на этих жалких «фиатах», покупал очередную скучную модель от Агнелли — по завышенной цене. Он говорил: «Мне сгодится и итальянская машина. А то купишь иностранную, а потом разоряйся на запчастях да еще бегай ищи, кто бы ее отремонтировал». Я ему постоянно твердил, что те времена давно прошли, и если уж ему хочется скучную маленькую машину, то лучше покупать японскую — она и дешевле в два раза, и надежней. Но нет, ему милее было спонсировать уродцев Агнелли! В конце концов я устроил происшествие с пироманьяком. Я сам поджег эту чертову железку, получил для него страховку и купил ему что-то более-менее приличное. Первый «мерседес». Но он, конечно, так и не стал его водить.
— Зато вы стали.
— Он никогда никуда не выезжал. Сказал мне, чтобы я держал машину у себя, а сам стал ездить на автобусе.
С отвращением фыркнув, он дотянулся до мраморной пепельницы и положил сигарету. У него было такое же удлиненное костлявое лицо и густая шевелюра, только черная, а не седая, как у отца.
— Что теперь будет? Где же наручники?
— У меня нет при себе наручников.
— И что же?
— Я позвоню в полицию. Когда настанет время.
— А журналисты, фотографы?
— Это то, что вам нужно?
Пожав плечами, он провел рукой по волосам и едва заметным взглядом скользнул по своей дорогой одежде.
Инспектор мысленно вообразил его в суде, поминутно вопрошающим судью: «Вы представляете?» Не удержавшись, он добавил:
— Скорее всего, газетчики поднимут большой шум. Ваш отец — весьма известная персона...
— Мой отец?.. Ах, вы, наверное, имеете в виду его квартал, эту дыру, где, по его мнению, мир начинается и заканчивается, верно?
— Я имею в виду Флоренцию. А также несколько других городов в Европе и Японии. При своем таланте он имеет клиентуру по всему миру. Кроме того, он богат, не правда ли? Оглянитесь вокруг. Он оплатил все это своим талантом.
— А меня воспитывал в нищете.
— В нищете? Вы получили образование, несомненно, вместе со всем, что к нему прилагается — школьные поездки, каникулы на горнолыжных курортах и тому подобное.
Тот злобно фыркнул.
— Неделя в Абертоне, в двух часах езды от дома, когда мои друзья ездили кататься в разгар сезона в Доломиты и в Альпы!
— Он отправил вас в университет.
— Потому что ему самому так хотелось! Чтобы он мог похвастаться перед друзьями!
— Верно. Он хвастался этим перед друзьями. А вы бы предпочли, чтобы вместо этого он учил вас шить обувь?
— Вы что — смеетесь? Так или иначе, у меня могли быть свои идеи насчет того, что я хочу делать. Например, мне нравятся машины...
— Точнее, вам нравится их покупать.
— Да что вы знаете? Вы когда-нибудь имели приличную машину?
— Нет. А вы правы. Откуда мне знать? Никогда не знаешь, что будет лучше для твоих детей. Никто не даст тебе совета, этому нельзя научиться на собственном опыте. Когда понимаешь — или тебе кажется, что понимаешь, — где допустил ошибку, уже слишком поздно.
— Я прямо слышу, как вступают скрипки.
— У вас есть дети?
— Только не у меня. Я никогда не был женат. Меня больше интересуют развлечения.
— Вы отправляетесь в тюрьму.
Он снова пожал плечами:
— Это рано или поздно должно было случиться. Главное, что мир делится на тех, кто возит, и на тех, кто ездит. В отличие от своего дурачка-папаши я принадлежу ко второй категории. И в ней я останусь. Вы сами убедитесь, когда дело будет рассматриваться в суде. У меня отличный адвокат.
— Я уверен, что отличный. При вашем вкусе к дорогим вещам в этом не может быть сомнений. Но, по правде говоря, вы не прочь покончить со своим положением, не так ли?
— Это вы о чем?
— Вам нужны наручники, вам нужны журналисты, вам нужен судья. Будь вы немного более осторожны, никто бы ничего не узнал: ваш отец скоро умрет. К тому же тратите-то вы свое законное наследство. Но вы этого хотели, не правда ли? Вы хотели, чтобы я сюда явился, выслушал ваше оправдательное нытье. Но этого вам было мало, вы хотели, чтобы и другие люди узнали и подтвердили вашу правоту. Вот в чем ваша цель, не так ли?
— Не люди! А он! Он! Это его я ненавижу за то нищенское воспитание, которое я получил! Годы и годы бедности и стыда. Теперь все деньги на свете не купят мне того, в чем я нуждался в то время.
— Не нуждались, а хотели.
— Ну и что?! Я хотел лишь того, что было у всех!
— Нет никакого смысла сравнивать себя с другими. Всегда найдутся люди, которые живут богаче, и еще более найдется тех, что живут беднее.
— Другие меня не интересуют. Я интересуюсь только собой.
— А меня интересует Акико.
— Что?..
— Акико Камецу. Бывшая некогда подмастерьем вашего отца, которой он собирался передать свое дело, ныне покойная.
— Ах, это вы о ней...
— Да, о ней. Вы знали о намерении управляющего убедить ее привести в банк вашего отца. В самом лучшем случае это грозило бы вам потерей адвокатских полномочий. А вы уже успели заключить контракт на покупку этого помещения? Вы следили за ней и моим сержантом — ее дружком, как вы его назвали, также ныне покойном, — когда в то утро они вышли из банка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Так или иначе, сердце моего отца износилось. Он скоро умрет, даже не узнав жизни.
— Мне кажется, он жил, как хотел.
— А как же я? — В припадке бешенства Джерардо вскочил и подался вперед, тыча своей большой рукой в лицо инспектору. — А как же все эти годы, что я провел над магазином? Годы стыда — и это еще не самое худшее. Когда я получил диплом и он передал мне свои счета, я обнаружил, что он зарабатывал кучу денег! Мы могли бы жить как нормальные люди!
Он все повторял: нет, вы представляете? — рассчитывая на понимание, на сочувствие инспектора. И в то же время у него не хватало ни сочувствия, ни воображения, чтобы понять своего отца.
— Я сразу же заставил его купить приличную квартиру, убедил его, что он получит снижение по налогам, и коль скоро он никогда не давал себе труда взглянуть на цифры...
— Значит, тогда все и началось? Тогда у вас появилась эта идея?
— Нет, но именно тогда я перестал его стыдиться и разозлился на него.
— Получается, что вы унаследовали его знаменитый темперамент.
— У меня были веские основания для злости, не так ли? Однако началось все несколько позже. А тогда мать была еще жива. Она заболела вскоре после их переезда на новую квартиру.
— Ей там не понравилось?
— Еще как понравилось! Покупка была хорошим вложением денег, и, кроме того, вы представьте: после той старой дыры в центре города!.. Она все хвасталась знакомым, как там число и светло, как мало уборки: «Я просто не знаю, чем себя занять. Есть, конечно, магазины на другом конце улицы, очень хорошие. И автобусная остановка рядом. Я не вожу машину. Джерардо обо всем позаботился». — Он жестоко кривлялся. — А потом у нее обнаружили рак.
— Значит, все началось после ее смерти? Это вас подтолкнуло...
— Нет, с его машины. Он вечно ездил на этих жалких «фиатах», покупал очередную скучную модель от Агнелли — по завышенной цене. Он говорил: «Мне сгодится и итальянская машина. А то купишь иностранную, а потом разоряйся на запчастях да еще бегай ищи, кто бы ее отремонтировал». Я ему постоянно твердил, что те времена давно прошли, и если уж ему хочется скучную маленькую машину, то лучше покупать японскую — она и дешевле в два раза, и надежней. Но нет, ему милее было спонсировать уродцев Агнелли! В конце концов я устроил происшествие с пироманьяком. Я сам поджег эту чертову железку, получил для него страховку и купил ему что-то более-менее приличное. Первый «мерседес». Но он, конечно, так и не стал его водить.
— Зато вы стали.
— Он никогда никуда не выезжал. Сказал мне, чтобы я держал машину у себя, а сам стал ездить на автобусе.
С отвращением фыркнув, он дотянулся до мраморной пепельницы и положил сигарету. У него было такое же удлиненное костлявое лицо и густая шевелюра, только черная, а не седая, как у отца.
— Что теперь будет? Где же наручники?
— У меня нет при себе наручников.
— И что же?
— Я позвоню в полицию. Когда настанет время.
— А журналисты, фотографы?
— Это то, что вам нужно?
Пожав плечами, он провел рукой по волосам и едва заметным взглядом скользнул по своей дорогой одежде.
Инспектор мысленно вообразил его в суде, поминутно вопрошающим судью: «Вы представляете?» Не удержавшись, он добавил:
— Скорее всего, газетчики поднимут большой шум. Ваш отец — весьма известная персона...
— Мой отец?.. Ах, вы, наверное, имеете в виду его квартал, эту дыру, где, по его мнению, мир начинается и заканчивается, верно?
— Я имею в виду Флоренцию. А также несколько других городов в Европе и Японии. При своем таланте он имеет клиентуру по всему миру. Кроме того, он богат, не правда ли? Оглянитесь вокруг. Он оплатил все это своим талантом.
— А меня воспитывал в нищете.
— В нищете? Вы получили образование, несомненно, вместе со всем, что к нему прилагается — школьные поездки, каникулы на горнолыжных курортах и тому подобное.
Тот злобно фыркнул.
— Неделя в Абертоне, в двух часах езды от дома, когда мои друзья ездили кататься в разгар сезона в Доломиты и в Альпы!
— Он отправил вас в университет.
— Потому что ему самому так хотелось! Чтобы он мог похвастаться перед друзьями!
— Верно. Он хвастался этим перед друзьями. А вы бы предпочли, чтобы вместо этого он учил вас шить обувь?
— Вы что — смеетесь? Так или иначе, у меня могли быть свои идеи насчет того, что я хочу делать. Например, мне нравятся машины...
— Точнее, вам нравится их покупать.
— Да что вы знаете? Вы когда-нибудь имели приличную машину?
— Нет. А вы правы. Откуда мне знать? Никогда не знаешь, что будет лучше для твоих детей. Никто не даст тебе совета, этому нельзя научиться на собственном опыте. Когда понимаешь — или тебе кажется, что понимаешь, — где допустил ошибку, уже слишком поздно.
— Я прямо слышу, как вступают скрипки.
— У вас есть дети?
— Только не у меня. Я никогда не был женат. Меня больше интересуют развлечения.
— Вы отправляетесь в тюрьму.
Он снова пожал плечами:
— Это рано или поздно должно было случиться. Главное, что мир делится на тех, кто возит, и на тех, кто ездит. В отличие от своего дурачка-папаши я принадлежу ко второй категории. И в ней я останусь. Вы сами убедитесь, когда дело будет рассматриваться в суде. У меня отличный адвокат.
— Я уверен, что отличный. При вашем вкусе к дорогим вещам в этом не может быть сомнений. Но, по правде говоря, вы не прочь покончить со своим положением, не так ли?
— Это вы о чем?
— Вам нужны наручники, вам нужны журналисты, вам нужен судья. Будь вы немного более осторожны, никто бы ничего не узнал: ваш отец скоро умрет. К тому же тратите-то вы свое законное наследство. Но вы этого хотели, не правда ли? Вы хотели, чтобы я сюда явился, выслушал ваше оправдательное нытье. Но этого вам было мало, вы хотели, чтобы и другие люди узнали и подтвердили вашу правоту. Вот в чем ваша цель, не так ли?
— Не люди! А он! Он! Это его я ненавижу за то нищенское воспитание, которое я получил! Годы и годы бедности и стыда. Теперь все деньги на свете не купят мне того, в чем я нуждался в то время.
— Не нуждались, а хотели.
— Ну и что?! Я хотел лишь того, что было у всех!
— Нет никакого смысла сравнивать себя с другими. Всегда найдутся люди, которые живут богаче, и еще более найдется тех, что живут беднее.
— Другие меня не интересуют. Я интересуюсь только собой.
— А меня интересует Акико.
— Что?..
— Акико Камецу. Бывшая некогда подмастерьем вашего отца, которой он собирался передать свое дело, ныне покойная.
— Ах, это вы о ней...
— Да, о ней. Вы знали о намерении управляющего убедить ее привести в банк вашего отца. В самом лучшем случае это грозило бы вам потерей адвокатских полномочий. А вы уже успели заключить контракт на покупку этого помещения? Вы следили за ней и моим сержантом — ее дружком, как вы его назвали, также ныне покойном, — когда в то утро они вышли из банка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47