Если кто-нибудь из детей заболевал, Керри, примчавшись домой из своей конторы, не умела нежно поправить подушку, освежить маленькое горячее тельце, облегчить страдания.
– Мамочка, оставь, пожалуйста! От этого у меня еще сильнее болит голова.
Пальцы ее были жестки, неуклюжи, почти грубы, как пальцы мужчины. Ее воспитательные порывы выливались в рассеянные надоедливые замечания.
– Белла, ты держишь книгу против света.
– Лотти, ты переоделась после школы?
– Не откусывай нитку зубами! – Или, впоследствии, просто: – Зубы!
С годами Пейсоны оказались за кругом старых богатых семейств Чикаго – старых для города, в котором двадцатилетние здания считались историческими реликвиями. Доллар постепенно становился магическим «Сезам, отворись!», а этот денежный знак был насильственно стерт с герба Трифт-Пейсонов. Для леди, разъезжающих в ландо с маленькими зонтиками в руках, Керри Пейсон и Шарлотта Трифт все еще были только «Керри» и «милой Шарлоттой». Их, а позднее Беллу и Лотти, приглашали более или менее регулярно раз в год на большие званые вечера. Но интимные маленькие обеды, только начинавшие входить в моду, то, что называется «бывать запросто», – были для них недоступны.
Обитатели особняков Прери-авеню посылали своих дочерей в местные частные школы или фешенебельные колледжи на Востоке. Белла и Лотти посещали общественную начальную школу и закончили свое образование средней школой. Знакомые средних лет говорили Лотти:
– До чего же ты, деточка, похожа на тетю Шарлотту!
Но в присутствии Беллы они никогда не искали семейного сходства, ибо черты ее лица явно напоминали члена семьи, о котором открыто не говорили. Белла была старше сестры на шесть лет, но Лотти с крутым лбом и серьезным, ясным и твердым взглядом казалась почти ее ровесницей. Хотя Белла слыла хохотушкой и ветреницей, в Лотти было больше настоящего веселья. В спальне Лотти до сих пор висит карточка обеих девочек. Они снялись, когда Лотти кончала среднюю школу, а Белла собиралась выйти замуж за Генри Кемпа; обе они в высоченных шляпах а-ля Помпадур над огромными прическами, все сооружение увенчано еще и бантом невероятных размеров; блузки с буфами на рукавах делали их плечи широкими, как у грузчиков; на девушках клетчатые, облегающие бедра юбки, расширяющиеся книзу наподобие колокола и заканчивающиеся шлейфами.
– Зачем ты сохраняешь это потешное старье! – позднее неизменно восклицала Белла, заходя к Лотти.
Часто в эти годы вы могли услышать, как Керри Пейсон замечает с горечью:
– Я не хочу, чтобы мои девочки прожили такую жизнь, как я. Приложу все старания к тому, чтобы этого не случилось.
– Как же ты собираешься стараться? – спрашивала Шарлотта; на губах се играла загадочная улыбка.
– Я останусь с ними. И буду следить, чтобы они не делали ошибок. Я знаю жизнь. По крайней мере, я не оставлю их никогда, если они не выйдут замуж.
Тогда Шарлотта вдруг вспыхивала от непонятного возмущения.
– Предоставь им жить по-своему, как им нравится, хорошо или плохо! Разве ты можешь знать, как сложится их жизнь? Никто этого не знает!
– Вздор, – рассердилась Керри. – Мать знает. Нужно обладать только здравым смыслом, вот и все. Неужели ты не веришь, что матери знают?
Вопрос носил явно риторический характер. И все-таки Шарлотта сказала:
– Нет, не верю!
Глава пятая
Каждый, побывавший в Чикаго, знает, что на Саус-Сайд жить невозможно. И все же Саус-Сайд Чикаго – прекрасная часть города с изящными особняками, чистенькими лужайками перед домами, каждый фут такой лужайки стоит целое состояние, великолепными парками и бульварами, внушительными, хотя и закопченными дымом, доходными домами. Ко всему этому нужно прибавить грандиозный вид на вечно рокочущий Мичиган, ограничивающий район с востока. И тем не менее мода давно повернулась к нему спиной, как она обычно поступает со всем истинно прекрасным.
Мы знаем, что Пейсоны жили на Саус-Сайд, и знаем, почему они там жили. Помним также, что Керри Пейсон принадлежит к числу матерей, желающих держать замужних дочерей поближе к себе. У Беллы хватило храбрости выйти замуж пораньше, чтобы избавиться от невыразимой скуки на Прери-авеню, но лишь позже отважилась она выдвинуть план переселения на Норд-Сайд. Ей исполнилось двадцать, когда она стала женой Генри Кемпа, который был старше ее на десять лет. Брак оказался удачным. Даже теперь, приближаясь к сорока годам, она все еще говорит: «Генри, принеси стул», и Генри приносит. Но Генри – вовсе не тряпка, он только супруг американского типа, перед которым чужеземная критика останавливается в ужасе. Это довольно молчаливый господин, с проседью, в очках, со стройной юношеской талией, сильным мужественным рукопожатием, ясной деловой головой, которого нельзя упрекнуть в слепом преклонении перед своей эгоистичной, избалованной и в общем недалекой женой. Нельзя умолчать и о разочаровании, с которым он встретил рождение дочери. Ему нужен был сын – опора в этом семействе умных и твердых женщин. Поэтому он стал звать свою Шарлотту – Чарли не только из-за легкости такого сокращения.
Не имея возможности удовлетворить свою тайную мечту перебраться на Норд-Сайд, Белла постаралась переселиться как можно дальше к югу от старого жилища на Прери-авеню. Это значит, что Кемпы поселились в Гайд-парке. Между обеими семьями – Кемпами в Гайд-парке и Пейсонами на Прери-авеню – тем не менее продолжала существовать ужасающая близость, плод неусыпных стараний Керри.
Они говорили по телефону ежедневно. Они виделись друг с другом почти ежедневно. Миссис Пейсон во что бы то ни стало желала вмешиваться в домашнюю жизнь замужней дочери, как в свою собственную. Во время младенчества Чарли по телефону ежедневно обсуждались самые сокровенные тайны детской, самые интимные стороны жизни ребенка… Лотти, которой в то время было лет шестнадцать, обычно торопливо поглощала завтрак (она как раз оканчивала среднюю школу) под аккомпанемент такого телефонного диалога между матерью и сестрой:
– Ну как сегодня ее желудочек?.. Опять!.. Дай ей немножко касторки… Конечно нет! Я и не думала звать доктора, как только ты или твоя сестра чуть-чуть расклеивались… Ну да, стоит ребенку скривиться и ты уже зовешь специалиста по детским болезням. Мы о таких специалистах и не слыхали, когда я… Да ведь касторка ей не повредит!.. Ну, если он и завтра будет не в порядке, тогда позови, но… Конечно, ты не можешь пойти на обед… Знаешь ли, если она настолько больна, что нужен доктор, то уж, разумеется, мать должна быть около нее… А, так, ну тогда хорошо! Но если случится, что… Какой оказалась курица, которую ты вчера купила?.. Ведь я тебе говорила, что она жесткая! Вы в вашем Гайд-парке вечно переплачиваете вдвое… А что ты наденешь к обеду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Мамочка, оставь, пожалуйста! От этого у меня еще сильнее болит голова.
Пальцы ее были жестки, неуклюжи, почти грубы, как пальцы мужчины. Ее воспитательные порывы выливались в рассеянные надоедливые замечания.
– Белла, ты держишь книгу против света.
– Лотти, ты переоделась после школы?
– Не откусывай нитку зубами! – Или, впоследствии, просто: – Зубы!
С годами Пейсоны оказались за кругом старых богатых семейств Чикаго – старых для города, в котором двадцатилетние здания считались историческими реликвиями. Доллар постепенно становился магическим «Сезам, отворись!», а этот денежный знак был насильственно стерт с герба Трифт-Пейсонов. Для леди, разъезжающих в ландо с маленькими зонтиками в руках, Керри Пейсон и Шарлотта Трифт все еще были только «Керри» и «милой Шарлоттой». Их, а позднее Беллу и Лотти, приглашали более или менее регулярно раз в год на большие званые вечера. Но интимные маленькие обеды, только начинавшие входить в моду, то, что называется «бывать запросто», – были для них недоступны.
Обитатели особняков Прери-авеню посылали своих дочерей в местные частные школы или фешенебельные колледжи на Востоке. Белла и Лотти посещали общественную начальную школу и закончили свое образование средней школой. Знакомые средних лет говорили Лотти:
– До чего же ты, деточка, похожа на тетю Шарлотту!
Но в присутствии Беллы они никогда не искали семейного сходства, ибо черты ее лица явно напоминали члена семьи, о котором открыто не говорили. Белла была старше сестры на шесть лет, но Лотти с крутым лбом и серьезным, ясным и твердым взглядом казалась почти ее ровесницей. Хотя Белла слыла хохотушкой и ветреницей, в Лотти было больше настоящего веселья. В спальне Лотти до сих пор висит карточка обеих девочек. Они снялись, когда Лотти кончала среднюю школу, а Белла собиралась выйти замуж за Генри Кемпа; обе они в высоченных шляпах а-ля Помпадур над огромными прическами, все сооружение увенчано еще и бантом невероятных размеров; блузки с буфами на рукавах делали их плечи широкими, как у грузчиков; на девушках клетчатые, облегающие бедра юбки, расширяющиеся книзу наподобие колокола и заканчивающиеся шлейфами.
– Зачем ты сохраняешь это потешное старье! – позднее неизменно восклицала Белла, заходя к Лотти.
Часто в эти годы вы могли услышать, как Керри Пейсон замечает с горечью:
– Я не хочу, чтобы мои девочки прожили такую жизнь, как я. Приложу все старания к тому, чтобы этого не случилось.
– Как же ты собираешься стараться? – спрашивала Шарлотта; на губах се играла загадочная улыбка.
– Я останусь с ними. И буду следить, чтобы они не делали ошибок. Я знаю жизнь. По крайней мере, я не оставлю их никогда, если они не выйдут замуж.
Тогда Шарлотта вдруг вспыхивала от непонятного возмущения.
– Предоставь им жить по-своему, как им нравится, хорошо или плохо! Разве ты можешь знать, как сложится их жизнь? Никто этого не знает!
– Вздор, – рассердилась Керри. – Мать знает. Нужно обладать только здравым смыслом, вот и все. Неужели ты не веришь, что матери знают?
Вопрос носил явно риторический характер. И все-таки Шарлотта сказала:
– Нет, не верю!
Глава пятая
Каждый, побывавший в Чикаго, знает, что на Саус-Сайд жить невозможно. И все же Саус-Сайд Чикаго – прекрасная часть города с изящными особняками, чистенькими лужайками перед домами, каждый фут такой лужайки стоит целое состояние, великолепными парками и бульварами, внушительными, хотя и закопченными дымом, доходными домами. Ко всему этому нужно прибавить грандиозный вид на вечно рокочущий Мичиган, ограничивающий район с востока. И тем не менее мода давно повернулась к нему спиной, как она обычно поступает со всем истинно прекрасным.
Мы знаем, что Пейсоны жили на Саус-Сайд, и знаем, почему они там жили. Помним также, что Керри Пейсон принадлежит к числу матерей, желающих держать замужних дочерей поближе к себе. У Беллы хватило храбрости выйти замуж пораньше, чтобы избавиться от невыразимой скуки на Прери-авеню, но лишь позже отважилась она выдвинуть план переселения на Норд-Сайд. Ей исполнилось двадцать, когда она стала женой Генри Кемпа, который был старше ее на десять лет. Брак оказался удачным. Даже теперь, приближаясь к сорока годам, она все еще говорит: «Генри, принеси стул», и Генри приносит. Но Генри – вовсе не тряпка, он только супруг американского типа, перед которым чужеземная критика останавливается в ужасе. Это довольно молчаливый господин, с проседью, в очках, со стройной юношеской талией, сильным мужественным рукопожатием, ясной деловой головой, которого нельзя упрекнуть в слепом преклонении перед своей эгоистичной, избалованной и в общем недалекой женой. Нельзя умолчать и о разочаровании, с которым он встретил рождение дочери. Ему нужен был сын – опора в этом семействе умных и твердых женщин. Поэтому он стал звать свою Шарлотту – Чарли не только из-за легкости такого сокращения.
Не имея возможности удовлетворить свою тайную мечту перебраться на Норд-Сайд, Белла постаралась переселиться как можно дальше к югу от старого жилища на Прери-авеню. Это значит, что Кемпы поселились в Гайд-парке. Между обеими семьями – Кемпами в Гайд-парке и Пейсонами на Прери-авеню – тем не менее продолжала существовать ужасающая близость, плод неусыпных стараний Керри.
Они говорили по телефону ежедневно. Они виделись друг с другом почти ежедневно. Миссис Пейсон во что бы то ни стало желала вмешиваться в домашнюю жизнь замужней дочери, как в свою собственную. Во время младенчества Чарли по телефону ежедневно обсуждались самые сокровенные тайны детской, самые интимные стороны жизни ребенка… Лотти, которой в то время было лет шестнадцать, обычно торопливо поглощала завтрак (она как раз оканчивала среднюю школу) под аккомпанемент такого телефонного диалога между матерью и сестрой:
– Ну как сегодня ее желудочек?.. Опять!.. Дай ей немножко касторки… Конечно нет! Я и не думала звать доктора, как только ты или твоя сестра чуть-чуть расклеивались… Ну да, стоит ребенку скривиться и ты уже зовешь специалиста по детским болезням. Мы о таких специалистах и не слыхали, когда я… Да ведь касторка ей не повредит!.. Ну, если он и завтра будет не в порядке, тогда позови, но… Конечно, ты не можешь пойти на обед… Знаешь ли, если она настолько больна, что нужен доктор, то уж, разумеется, мать должна быть около нее… А, так, ну тогда хорошо! Но если случится, что… Какой оказалась курица, которую ты вчера купила?.. Ведь я тебе говорила, что она жесткая! Вы в вашем Гайд-парке вечно переплачиваете вдвое… А что ты наденешь к обеду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63