Я имею в виду, насчет того, что он хочет тебя пригласить в компаньоны.
– Ну помню. Так что из того?
– Он больше об этом с тобой не говорил?
– Он… он, видишь ли, не был вполне уверен… Я и тогда подумал, что это вздор. Бен – человек добродушный, но большой болтун и часто говорит не совсем то, что думает.
– Он думал об этом вполне серьезно. Но, видишь ли… он хотел бы сначала на мне жениться!
Генри уставился на нее, готовый рассмеяться, дай она к этому малейший повод. Но она оставалась серьезной. Он скомкал газету и швырнул на пол.
– Гарц! Бен Гарц! Жениться на тебе!
Она снова беспомощно заплакала. Он обеими руками обхватил ее за плечи.
– Ах, эта старая сво… – он запнулся, слегка дрожа.
– Вот именно, – сказала Чарли и улыбнулась, всхлипывая. – Вот подходящее слово! Я знала, что могу рассчитывать на тебя, папочка. Я знала.
Он обнял ее. Ее личико прижалось к милому шершавому сукну.
– Ш-ш-ш, Чарли! Не надо, чтобы мать услышала. Мы должны скрыть это от нее, иначе разразится скандал. Ведь мы ждем его. Эта старая лисица с масляными глазками сегодня обедает у нас. Тсс, Чарли, ты уверена, что ты не ошибаешься?
– Уверена.
– Мы ни слова не скажем матери, хорошо?
– Хорошо, папочка!
– Мы сами разделаемся с ним и его делом.
– Да, папа! Говори о Джесси. Побольше о Джесси. Дай ему понять положение. И тогда посмотрим, что он хочет сказать о своем деле.
Раздался звонок. Чарли выскользнула из рук отца и побежала к себе. Белла поспешно прошла по коридору в спальню, чтобы наскоро припудрить пылающее лицо. Генри открыл дверь. Загудел голос Бена. Генри отвечал с деланным радушием:
– А, входите, входите! Давайте это сюда… Белла придет сию секунду.
Белла сию секунду пришла, очаровательно зарумянившаяся и любезная. Бен пожал ее руку.
– С вашей стороны было страшно мило, позвольте вам сказать, что вы позвали меня.
Белла обмерла, но Генри, по-видимому, не слышал и перебил его неуместным замечанием:
– Ведь мы, вероятно, в последний раз обедаем здесь вместе. В конце месяца мы оставляем эту квартиру.
– Как так?
– Она мне не по средствам.
Бен сжал губы и забарабанил пальцами по ручке глубокого, уютного кресла.
– Ну, теперь, пожалуй…
Вошла Чарли с бледной улыбкой и явно заплаканными глазами. Генри обхватил ее стройные плечи отеческим и шутливым жестом.
– Пусть никто не замечает, что Чарли немножко поплакала. Она не получила письма от своего милого из Франции и чувствует себя несчастной.
Чарли взглянула на отца благодарным взглядом. Он похлопал ее по плечу и с какой-то гордостью обратился к Бену:
– Чарли и ее поэт, знаете, поженятся, когда окончится война… если она когда-нибудь окончится! Нет, смотрите, как она покраснела! Ох, сдается мне, что у наших новомодных девиц остались еще кое-какие привычки доброго старого времени. Правда, Чарли?
– Да, папочка!
Глава семнадцатая
Известие о смерти Джесси Дика пришло в разгар сборов и переезда на новую квартиру. Чарли не была предупреждена заранее, подготовлена конвертом с казенным штампом. Тем не менее она приняла это известие с ужасающим спокойствием, словно давно ожидала его и приготовилась к нему. Она сидела с отцом за завтраком среди деревянных ящиков и зашитых в рогожу тюков. В вечном страхе опоздать на утренний поезд, Чарли довольствовалась новостями, которые сообщал ей просматривавший газету Генри Кемп.
– Какие сегодня очередные ужасы, папа?
Он не ответил. Тяжесть его молчания вдруг оглушила ее. Она подняла голову, словно он позвал ее. Развернутая газета скрывала его лицо. Он держал ее как-то странно. Так не держат газету, если действительно читают ее.
– Папа!
Газета медленно опустилась. Чарли увидела его лицо.
– Убит?
– Да.
Он невольно поднялся. Чарли подошла к нему. Она хотела увидеть своими собственными глазами.
Она успела на свой обычный поезд. Все утро Чарли продавала заграничные блузки, в обеденный перерыв вышла из магазина и больше туда не вернулась никогда. Внешне она стоически перенесла удар. Правда, из ночи в ночь она плакала до тех пор, пока, измученная, не засыпала, била кулаком по подушке в бессильной злобе, сидела на кровати, горя как в лихорадке и неистово протестуя против жестокости судьбы. Но утром она вставала в обычный час, бледная и решительная.
Странная произошла у нее сцена с тетей Шарлоттой. Услышав о смерти Джесси Дика, тетя Шарлотта позвала Чарли к себе и с таким таинственным жаром настаивала на своем желании во что бы то ни стало с ней поговорить, что Чарли готова была взбунтоваться, ожидая болтливых излияний, старческих соболезнований и утешений. Все-таки она поднялась в комнату старушки; та теперь все реже и реже сходила вниз.
После первых слов тети Шарлотты: «Я знала, что он не вернется», Чарли едва тотчас не убежала, но что-то в мрачной серьезности старого лица и глаз под черными бровями удержало ее. Ни в словах, ни во взгляде тети Шарлотты не было сентиментальности. Она казалась бодрой и оживленной, как будто готовилась сделать важное сообщение. Чарли вздохнула про себя, когда тетя Шарлотта достала пожелтевшую фотографию девушки с осиной талией, в широченной юбке для верховой езды, с пером на шляпе и розой в руке.
– Да, да! – сказала она неопределенно и пожалела, что пришла.
Но, вглядевшись, она быстро добавила:
– О, тетя Шарлотта, какая вы здесь прелесть! Почему вы мне ни разу не показывали эту карточку? Вы на ней прямо красавица. Ваше лицо… ваш взгляд… он просто горит!..
– Он горел очень, очень недолго. Джесси Дик зажег во мне его.
– То есть как это – Джесси Дик?
И спокойно, с полным самообладанием, нарушив молчание пятидесяти лет перед лицом несчастья этой юной Шарлотты, она рассказала ей свою краткую повесть.
– Мне было восемнадцать лет, Чарли, когда началась гражданская война. Эта карточка была снята в то время…
Чарли слушала. Временами ее глаза останавливались на иссохшем лице старушки, затем она сквозь дымку слез всматривалась в сияющее личико девушки на фотографии. Но внимание ее ни на минуту не ослабевало. Впервые услышала она историю первого Джесси Дика. Впервые тетя Шарлотта рассказывала ее. Она рассказывала ее, как это ни странно, с бесстрастием постороннего свидетеля – без упреков, без сожалений, без горечи. Окончив свой рассказ, она откинулась на спинку кресла, обвела взглядом комнату – чистенькую, скромную, немного затхлую комнату старой-старой женщины – и чуть развела сложенными на коленях руками, как бы говоря: «И это – я!»
– И это я, Шарлотта Трифт, – сказали пергаментные ладони и тусклые старые глаза.
Как бы в ответ на это, словно защищая ее, Чарли порывисто наклонилась вперед и прижалась своей свежей молодой щечкой к сухой и сморщенной щеке.
– Вы – чудесный, чудесный человек, тетя Шарлотта!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Ну помню. Так что из того?
– Он больше об этом с тобой не говорил?
– Он… он, видишь ли, не был вполне уверен… Я и тогда подумал, что это вздор. Бен – человек добродушный, но большой болтун и часто говорит не совсем то, что думает.
– Он думал об этом вполне серьезно. Но, видишь ли… он хотел бы сначала на мне жениться!
Генри уставился на нее, готовый рассмеяться, дай она к этому малейший повод. Но она оставалась серьезной. Он скомкал газету и швырнул на пол.
– Гарц! Бен Гарц! Жениться на тебе!
Она снова беспомощно заплакала. Он обеими руками обхватил ее за плечи.
– Ах, эта старая сво… – он запнулся, слегка дрожа.
– Вот именно, – сказала Чарли и улыбнулась, всхлипывая. – Вот подходящее слово! Я знала, что могу рассчитывать на тебя, папочка. Я знала.
Он обнял ее. Ее личико прижалось к милому шершавому сукну.
– Ш-ш-ш, Чарли! Не надо, чтобы мать услышала. Мы должны скрыть это от нее, иначе разразится скандал. Ведь мы ждем его. Эта старая лисица с масляными глазками сегодня обедает у нас. Тсс, Чарли, ты уверена, что ты не ошибаешься?
– Уверена.
– Мы ни слова не скажем матери, хорошо?
– Хорошо, папочка!
– Мы сами разделаемся с ним и его делом.
– Да, папа! Говори о Джесси. Побольше о Джесси. Дай ему понять положение. И тогда посмотрим, что он хочет сказать о своем деле.
Раздался звонок. Чарли выскользнула из рук отца и побежала к себе. Белла поспешно прошла по коридору в спальню, чтобы наскоро припудрить пылающее лицо. Генри открыл дверь. Загудел голос Бена. Генри отвечал с деланным радушием:
– А, входите, входите! Давайте это сюда… Белла придет сию секунду.
Белла сию секунду пришла, очаровательно зарумянившаяся и любезная. Бен пожал ее руку.
– С вашей стороны было страшно мило, позвольте вам сказать, что вы позвали меня.
Белла обмерла, но Генри, по-видимому, не слышал и перебил его неуместным замечанием:
– Ведь мы, вероятно, в последний раз обедаем здесь вместе. В конце месяца мы оставляем эту квартиру.
– Как так?
– Она мне не по средствам.
Бен сжал губы и забарабанил пальцами по ручке глубокого, уютного кресла.
– Ну, теперь, пожалуй…
Вошла Чарли с бледной улыбкой и явно заплаканными глазами. Генри обхватил ее стройные плечи отеческим и шутливым жестом.
– Пусть никто не замечает, что Чарли немножко поплакала. Она не получила письма от своего милого из Франции и чувствует себя несчастной.
Чарли взглянула на отца благодарным взглядом. Он похлопал ее по плечу и с какой-то гордостью обратился к Бену:
– Чарли и ее поэт, знаете, поженятся, когда окончится война… если она когда-нибудь окончится! Нет, смотрите, как она покраснела! Ох, сдается мне, что у наших новомодных девиц остались еще кое-какие привычки доброго старого времени. Правда, Чарли?
– Да, папочка!
Глава семнадцатая
Известие о смерти Джесси Дика пришло в разгар сборов и переезда на новую квартиру. Чарли не была предупреждена заранее, подготовлена конвертом с казенным штампом. Тем не менее она приняла это известие с ужасающим спокойствием, словно давно ожидала его и приготовилась к нему. Она сидела с отцом за завтраком среди деревянных ящиков и зашитых в рогожу тюков. В вечном страхе опоздать на утренний поезд, Чарли довольствовалась новостями, которые сообщал ей просматривавший газету Генри Кемп.
– Какие сегодня очередные ужасы, папа?
Он не ответил. Тяжесть его молчания вдруг оглушила ее. Она подняла голову, словно он позвал ее. Развернутая газета скрывала его лицо. Он держал ее как-то странно. Так не держат газету, если действительно читают ее.
– Папа!
Газета медленно опустилась. Чарли увидела его лицо.
– Убит?
– Да.
Он невольно поднялся. Чарли подошла к нему. Она хотела увидеть своими собственными глазами.
Она успела на свой обычный поезд. Все утро Чарли продавала заграничные блузки, в обеденный перерыв вышла из магазина и больше туда не вернулась никогда. Внешне она стоически перенесла удар. Правда, из ночи в ночь она плакала до тех пор, пока, измученная, не засыпала, била кулаком по подушке в бессильной злобе, сидела на кровати, горя как в лихорадке и неистово протестуя против жестокости судьбы. Но утром она вставала в обычный час, бледная и решительная.
Странная произошла у нее сцена с тетей Шарлоттой. Услышав о смерти Джесси Дика, тетя Шарлотта позвала Чарли к себе и с таким таинственным жаром настаивала на своем желании во что бы то ни стало с ней поговорить, что Чарли готова была взбунтоваться, ожидая болтливых излияний, старческих соболезнований и утешений. Все-таки она поднялась в комнату старушки; та теперь все реже и реже сходила вниз.
После первых слов тети Шарлотты: «Я знала, что он не вернется», Чарли едва тотчас не убежала, но что-то в мрачной серьезности старого лица и глаз под черными бровями удержало ее. Ни в словах, ни во взгляде тети Шарлотты не было сентиментальности. Она казалась бодрой и оживленной, как будто готовилась сделать важное сообщение. Чарли вздохнула про себя, когда тетя Шарлотта достала пожелтевшую фотографию девушки с осиной талией, в широченной юбке для верховой езды, с пером на шляпе и розой в руке.
– Да, да! – сказала она неопределенно и пожалела, что пришла.
Но, вглядевшись, она быстро добавила:
– О, тетя Шарлотта, какая вы здесь прелесть! Почему вы мне ни разу не показывали эту карточку? Вы на ней прямо красавица. Ваше лицо… ваш взгляд… он просто горит!..
– Он горел очень, очень недолго. Джесси Дик зажег во мне его.
– То есть как это – Джесси Дик?
И спокойно, с полным самообладанием, нарушив молчание пятидесяти лет перед лицом несчастья этой юной Шарлотты, она рассказала ей свою краткую повесть.
– Мне было восемнадцать лет, Чарли, когда началась гражданская война. Эта карточка была снята в то время…
Чарли слушала. Временами ее глаза останавливались на иссохшем лице старушки, затем она сквозь дымку слез всматривалась в сияющее личико девушки на фотографии. Но внимание ее ни на минуту не ослабевало. Впервые услышала она историю первого Джесси Дика. Впервые тетя Шарлотта рассказывала ее. Она рассказывала ее, как это ни странно, с бесстрастием постороннего свидетеля – без упреков, без сожалений, без горечи. Окончив свой рассказ, она откинулась на спинку кресла, обвела взглядом комнату – чистенькую, скромную, немного затхлую комнату старой-старой женщины – и чуть развела сложенными на коленях руками, как бы говоря: «И это – я!»
– И это я, Шарлотта Трифт, – сказали пергаментные ладони и тусклые старые глаза.
Как бы в ответ на это, словно защищая ее, Чарли порывисто наклонилась вперед и прижалась своей свежей молодой щечкой к сухой и сморщенной щеке.
– Вы – чудесный, чудесный человек, тетя Шарлотта!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63