Она снова тихо вскрикнула и обвила руками его шею, уткнулась в его грудь. Непонятное чувство нарастало в ней, Кристин задыхалась, что-то бессвязно бормотала, прижимаясь к его груди и едва осознавая, что ее бедра двигаются в одном ритме с ним, что он не пере стает гладить и ласкать ее и эти ласки становятся все более волнующими и опасными.
Коул смутно чувствовал, что не должен быть здесь. Он должен был сказать ей сегодня утром, что не сможет остаться на ранчо, что ничто не заставит его помочь ей. Менее всего он хотел связываться с ней. У него есть свои обязательства, и ни смерть, ни дьявол не помешают ему выполнить их.
А тут эта девственница…
Это тоже последнее, что ему было нужно. Она ожесточилась, была вся изломанная. Война сделала ее такой, война, и смерть, и боль, и кровь. Но она оставалась невинной. Он подумал, что может заставить ее быть активнее, но он также подумал, что у него хватит выдержки не тронуть ее. Он был изнурен. Он был изнурен, а она заслуживала большего. Но он живой, вполне нормальный мужчина, и она возбудила в нем желание. Возможно, он знал, что это должно было случиться, а может быть, и не ожидал этого вообще, но теперь, когда это случилось, он уже не мог даже пытаться препятствовать этому. Она билась в золотых сетях желания и страсти, обволакивающих ее, как и ее золотые роскошные волосы, влажные от испарины, покрывающей их жаждущие освобождения тела. Кристин была изысканно красива, с тонкими чертами лица, высокими скулами, маленьким прямым носом и небесно-голубыми глазами, оттененными густыми ресницами. Сейчас он видел страсть в этих глазах, они сверкали от страсти. И ее рот… с полными податливыми губами, чувственный… Она была такой мягкой, сладкой, созданной для любви. Высокая упругая грудь, гибкая талия, округлые бедра. Он не собирался оставаться. Он и ехать-то сюда не собирался. Он не собирался прикасаться к ней…
Но он прикоснулся.
И она отвечала на его движения, двигалась с изумительной грацией. Она издавала милые тихие звуки, которые отзывались в его теле, волновали его кровь, мутили рассудок. Только одна мысль вела его: он должен обладать ею, она должна стать его, или же он сойдет с ума. Прижимаясь к нему, Кристин выгибалась в его объятиях. Несмотря на все его усилия, агония прошлых месяцев стерлась из его памяти, месть, которую он вынашивал, тоже забылась. Даже настоящее ничего не значило. Все, что имело значение сейчас, – эта женщина, и она рядом, горячая, влажная, жаждущая удовлетворения.
Коул почти грубо потянул к себе Кристин. Глаза девушки расширились. Он поцеловал ее долгим страстным поцелуем, обхватив руками за спину. Он все время боролся с собой, думая о том, что она девственница. Наконец он снова поцеловал ее и… вошел в нее.
Он сделал это медленно, до боли медленно, а она была уже влажной, готовой принять его. Но он чувствовал, что она дрожит, слышал приглушенный вскрик, когда Кристин уткнулась в его грудь.
Коул слышал такой же вскрик раньше. В день своей свадьбы. В первую брачную ночь. На мгновение он увидел в этом иронию судьбы и возненавидел и ее, и себя. С минуту он лежал неподвижно. Затем почувствовал, как Кристин дрожит. Должно быть, она плачет, догадался Коул и стал шептать ей что-то успокоительное.
Да, с ним подобное уже случалось. Он нежно обнимал женщину. И тоже был ее первым мужчиной.
Он ласкал Кристин, обещал свою помощь. И затем снова овладевал ею, сначала медленно, осторожно, нежно. И она двигалась под ним сначала робко. Она принимала его, перестав плакать, шок прошел, и снова нарастало напряжение.
Осторожность и рассудительность покинули Коула. Жажда, которую ему неистово хотелось утолить, захватила его. Он не помнил, когда еще был так возбужден, а возбуждение все возрастало. Он ласкал ее грудь, восхищался нежностью кожи, вдыхал чистый сладкий запах разметавшихся волос, и опьянение страстью захватывало его все больше и больше. Наконец, откинув назад голову, он вскрикнул, все его тело молнией пронзила судорога. Снова и снова он входил в эту женщину. Она закричала, и он понял, что она достигла сладкого удовлетворения, и был рад, что сумел ей подарить его. Она лежала притихшая. Последние всплески возбуждения пронзили его огнем, и последний раз он глубоко вошел в нее. Это было потрясающе, он не помнил, когда еще испытывал такое не обыкновенное наслаждение.
Коул упал обессиленный, тяжело дыша; пот струился по его телу. Кристин молчала. Он дотронулся до ее щеки, она была мокрой от слез.
Внезапно он разозлился на себя и на нее. Этого не должно было случиться. Она должна была выйти замуж за какого-нибудь молодого парня, одетая в белое подвенечное платье, и должна была быть любима, а не просто желанна.
От прикосновения Коула Кристин резко отодвинулась, и он позволил ей отвернуться. Плечи ее вздрагивали – похоже, плачет. Конечно, она имела право плакать, но это его обидело. Он был с ней нежен, еще нежнее, чем с Элизабет. С Элизабет…
Ну вот… Он осмелился мысленно произнести ее имя.
Коул сжал зубы, но мучительная боль не отпускала. Он хотел, чтобы она исчезла, но, видимо, эта боль навсегда останется с ним.
– Вы можете… можете идти теперь к себе, – отчужденным голосом произнесла Кристин.
– Что? – резко переспросил он.
– Наша сделка. – Она говорила тихо, слезы душили ее. – Теперь… можно считать, мы ее заключили…
Он колебался какое-то мгновение.
– Да, ваша чертова сделка заключена, мисс Маккайи, – ответил он.
– Тогда вы можете… уйти. Через дверь…
Коул не понимал, какой бес в него вселился. Он уже не думал о том, услышат ли его другие обитатели дома, не думал ни о чем вообще. Он вскочил в ярости и повернул Кристин лицом к себе. И заговорил колко, стараясь, чтобы каждое его слово мучило, жалило, причиняло боль, как удар хлыста:
– Ни за что на свете, моя крошка. Это ты пригласила меня сюда. И вот я здесь. Это была игра, Кристин, и ты знала, что мы будем играть по моим правилам.
– Господи! – воскликнула она, вырываясь из его рук. – Неужели в вас нет ни капли уважения, ни капли…
– Жалости? Ни на йоту. Ты получила то, что хотела.
Ах, чертовка, до чего же красива, подумал он. Лунный свет играл на ее груди, влажная кожа чуть блестела… соски по-прежнему твердые. Он снова почувствовал, как внутри все напряглось, и вновь накатила жаркая волна. Снова вернулась боль. Боль измены. Боль предательства. Он не испытывал этой боли, когда развлекался со шлюхами или трактирными девками. Но с этой юной и невинной красавицей все было иначе.
Он выругался и повернулся к ней спиной.
– Ложись спать, Кристин.
Она застыла в недоумении.
– Ложиться спать? – переспросила она.
– Да, черт подери, ложись спать. – Он повернулся к ней и внезапно придавил ее к кровати. Она стала вырываться, однако он был не склонен продолжать борьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Коул смутно чувствовал, что не должен быть здесь. Он должен был сказать ей сегодня утром, что не сможет остаться на ранчо, что ничто не заставит его помочь ей. Менее всего он хотел связываться с ней. У него есть свои обязательства, и ни смерть, ни дьявол не помешают ему выполнить их.
А тут эта девственница…
Это тоже последнее, что ему было нужно. Она ожесточилась, была вся изломанная. Война сделала ее такой, война, и смерть, и боль, и кровь. Но она оставалась невинной. Он подумал, что может заставить ее быть активнее, но он также подумал, что у него хватит выдержки не тронуть ее. Он был изнурен. Он был изнурен, а она заслуживала большего. Но он живой, вполне нормальный мужчина, и она возбудила в нем желание. Возможно, он знал, что это должно было случиться, а может быть, и не ожидал этого вообще, но теперь, когда это случилось, он уже не мог даже пытаться препятствовать этому. Она билась в золотых сетях желания и страсти, обволакивающих ее, как и ее золотые роскошные волосы, влажные от испарины, покрывающей их жаждущие освобождения тела. Кристин была изысканно красива, с тонкими чертами лица, высокими скулами, маленьким прямым носом и небесно-голубыми глазами, оттененными густыми ресницами. Сейчас он видел страсть в этих глазах, они сверкали от страсти. И ее рот… с полными податливыми губами, чувственный… Она была такой мягкой, сладкой, созданной для любви. Высокая упругая грудь, гибкая талия, округлые бедра. Он не собирался оставаться. Он и ехать-то сюда не собирался. Он не собирался прикасаться к ней…
Но он прикоснулся.
И она отвечала на его движения, двигалась с изумительной грацией. Она издавала милые тихие звуки, которые отзывались в его теле, волновали его кровь, мутили рассудок. Только одна мысль вела его: он должен обладать ею, она должна стать его, или же он сойдет с ума. Прижимаясь к нему, Кристин выгибалась в его объятиях. Несмотря на все его усилия, агония прошлых месяцев стерлась из его памяти, месть, которую он вынашивал, тоже забылась. Даже настоящее ничего не значило. Все, что имело значение сейчас, – эта женщина, и она рядом, горячая, влажная, жаждущая удовлетворения.
Коул почти грубо потянул к себе Кристин. Глаза девушки расширились. Он поцеловал ее долгим страстным поцелуем, обхватив руками за спину. Он все время боролся с собой, думая о том, что она девственница. Наконец он снова поцеловал ее и… вошел в нее.
Он сделал это медленно, до боли медленно, а она была уже влажной, готовой принять его. Но он чувствовал, что она дрожит, слышал приглушенный вскрик, когда Кристин уткнулась в его грудь.
Коул слышал такой же вскрик раньше. В день своей свадьбы. В первую брачную ночь. На мгновение он увидел в этом иронию судьбы и возненавидел и ее, и себя. С минуту он лежал неподвижно. Затем почувствовал, как Кристин дрожит. Должно быть, она плачет, догадался Коул и стал шептать ей что-то успокоительное.
Да, с ним подобное уже случалось. Он нежно обнимал женщину. И тоже был ее первым мужчиной.
Он ласкал Кристин, обещал свою помощь. И затем снова овладевал ею, сначала медленно, осторожно, нежно. И она двигалась под ним сначала робко. Она принимала его, перестав плакать, шок прошел, и снова нарастало напряжение.
Осторожность и рассудительность покинули Коула. Жажда, которую ему неистово хотелось утолить, захватила его. Он не помнил, когда еще был так возбужден, а возбуждение все возрастало. Он ласкал ее грудь, восхищался нежностью кожи, вдыхал чистый сладкий запах разметавшихся волос, и опьянение страстью захватывало его все больше и больше. Наконец, откинув назад голову, он вскрикнул, все его тело молнией пронзила судорога. Снова и снова он входил в эту женщину. Она закричала, и он понял, что она достигла сладкого удовлетворения, и был рад, что сумел ей подарить его. Она лежала притихшая. Последние всплески возбуждения пронзили его огнем, и последний раз он глубоко вошел в нее. Это было потрясающе, он не помнил, когда еще испытывал такое не обыкновенное наслаждение.
Коул упал обессиленный, тяжело дыша; пот струился по его телу. Кристин молчала. Он дотронулся до ее щеки, она была мокрой от слез.
Внезапно он разозлился на себя и на нее. Этого не должно было случиться. Она должна была выйти замуж за какого-нибудь молодого парня, одетая в белое подвенечное платье, и должна была быть любима, а не просто желанна.
От прикосновения Коула Кристин резко отодвинулась, и он позволил ей отвернуться. Плечи ее вздрагивали – похоже, плачет. Конечно, она имела право плакать, но это его обидело. Он был с ней нежен, еще нежнее, чем с Элизабет. С Элизабет…
Ну вот… Он осмелился мысленно произнести ее имя.
Коул сжал зубы, но мучительная боль не отпускала. Он хотел, чтобы она исчезла, но, видимо, эта боль навсегда останется с ним.
– Вы можете… можете идти теперь к себе, – отчужденным голосом произнесла Кристин.
– Что? – резко переспросил он.
– Наша сделка. – Она говорила тихо, слезы душили ее. – Теперь… можно считать, мы ее заключили…
Он колебался какое-то мгновение.
– Да, ваша чертова сделка заключена, мисс Маккайи, – ответил он.
– Тогда вы можете… уйти. Через дверь…
Коул не понимал, какой бес в него вселился. Он уже не думал о том, услышат ли его другие обитатели дома, не думал ни о чем вообще. Он вскочил в ярости и повернул Кристин лицом к себе. И заговорил колко, стараясь, чтобы каждое его слово мучило, жалило, причиняло боль, как удар хлыста:
– Ни за что на свете, моя крошка. Это ты пригласила меня сюда. И вот я здесь. Это была игра, Кристин, и ты знала, что мы будем играть по моим правилам.
– Господи! – воскликнула она, вырываясь из его рук. – Неужели в вас нет ни капли уважения, ни капли…
– Жалости? Ни на йоту. Ты получила то, что хотела.
Ах, чертовка, до чего же красива, подумал он. Лунный свет играл на ее груди, влажная кожа чуть блестела… соски по-прежнему твердые. Он снова почувствовал, как внутри все напряглось, и вновь накатила жаркая волна. Снова вернулась боль. Боль измены. Боль предательства. Он не испытывал этой боли, когда развлекался со шлюхами или трактирными девками. Но с этой юной и невинной красавицей все было иначе.
Он выругался и повернулся к ней спиной.
– Ложись спать, Кристин.
Она застыла в недоумении.
– Ложиться спать? – переспросила она.
– Да, черт подери, ложись спать. – Он повернулся к ней и внезапно придавил ее к кровати. Она стала вырываться, однако он был не склонен продолжать борьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66