– Что ты такое говоришь? – закричала Исабель Тогорес, как будто Долорес ее оскорбила. – Что за глупости?
Фабио закрыл руками лицо. Тогда я понял, о чем был их разговор в саду, когда Фабио, плача, покрывал поцелуями руку своей подруги. Некогда Пако в одной из своих наставительных бесед о той профессии, которой я не хотел посвящать себя, сказал мне, что рассказ как наполовину услышанный разговор: его так до конца и не понимаешь, но осознаешь, что он очень важен для кого-то. Наверное, он был прав, и это было хорошее доказательство, но в тот момент эти знания вряд ли могли чем-то помочь ему. Пако медленно поднял голову и взглянул на Долорес, открыв рот, не зная, что сказать. Он держал свои дрожащие руки на тарелке. Конечно же, они были влажные, холодные и онемевшие, как будто он только что вытащил их из ведра со льдом.
– Сядь, – продолжала Исабель, вставая. – Присядь на минутку. Какие к черту два месяца! Не может быть, чтобы ты была больна. Я уверена, что это неправда!
– Выпей валидол, – ответила ей Долорес, – тебе станет легче. А я пойду лягу. Я устала.
Она вышла из столовой, оставив после себя гнетущее молчание. Антон залпом выпил свое виски. Фабио продолжал закрывать лицо руками. Исабель Тогорес смотрела на нас, как будто возмущенная тем, что никто не предпринимал ничего, чтобы помочь Долорес. Полин, как казалось, была почти в забытьи. Эта маленькая трагедия не предвещала счастливого финала. Она была такой незначительной, что не годилась даже для рассказа.
Когда стук каблуков Долорес прекратился и дверь со скрипом закрылась, Пако разбил свою тарелку ударом кулака. Куски фаянса и остатки еды разлетелись по скатерти. Он встал и повернулся к нам спиной, так же как и на вершине горы. Он снова остался один в неравном поединке, в своей постоянной борьбе за то, чтобы постичь мир, в котором ветер носил и аромат жасмина, и крики о помощи. Но не этот мир искал Пако в ту ночь, повернувшись к нам спиной. Он поднял кулак вверх – к дождю и пролетавшим облакам, похожим на дым горящей резины, к звездам, прятавшимся как рой испуганных светлячков. При огне свечей он отбрасывал угрожающую тень на все стены. Его голос прозвучал еще более сдавленно и хрипло, чем обычно.
– Твою мать! Черт бы побрал тебя и твою мать! Ты не свалишься из этого дерьмового рая, сукин сын!
Неутомимому мифотворцу всегда нужен был враг.
В тот вечер никто не стал засиживаться. Антон Аррьяга пошел к Долорес, Полин закрылась в своей комнатушке, а Фабио вышел погулять по саду. Дождь перестал. Исабель задержалась на несколько минут перед камином, чтобы выпить еще один бокал вина. Потом она ушла, пробормотав что-то невнятное. Я убрал со стола и уже заканчивал мыть посуду, когда на кухню вошел Пако, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Он сказал, чтобы на следующее утро я звонил в колокол в восемь часов. Я посмотрел на него с некоторым удивлением.
– Я запланировал, чтобы мы позавтракали устрицами с шампанским. Фарук привезет их из деревни. Позвони в колокол, но особо не настаивай. Кто захочет, тот придет.
Пако пошел к двери, но на секунду опять обернулся. Он взглянул на меня, как будто чувствуя необходимость оправдаться или попросить у меня прощения.
– Жизнь продолжается, – сказал он. – Да-да, жизнь продолжается.
Закончив уборку, я заперся в своей комнате и повалился на кровать, чувствуя сильную усталость. Мне нужен был не просто сон – я испытывал непреодолимую потребность в том, чтобы исчезнуть, потерять ощущение себя самого. Я завел будильник на половину восьмого. Ставя его на ночной столик, я обнаружил там книгу Умберто Арденио Росалеса, взятую из кабинета Пако. По-видимому, мне случайно попался первый роман писателя, но я еще этого не знал. Когда я открыл книгу, из нее выпало письмо. Судя по дате, оно было написано тридцать лет назад, то есть за двенадцать лет до моего рождения. Это был ключ, проливавший свет на эту необходимую и отвратительную связь, основанную на неприязни и безжалостной эксплуатации бесплодной страсти. Я не удивился, прочитав это письмо. Меня также не удивило, что Пако никогда не давал мне читать книги Умберто. В письме говорилось следующее: «Уважаемый сеньор Масдеу, я очень рад, что Вы согласились опубликовать мой «Мертвый путь». Я согласен, что это название несколько суховато. Предлагаемое Вами – «Прогулка в никуда» – намного оригинальнее. Звучит очень поэтично. Я понимаю трудности, связанные с изданием. Времена сейчас тяжелые. Мне это известно, и я, конечно же, готов взять на себя часть расходов. Я рассчитываю на тираж в тысячу экземпляров, если цена будет приемлемой. Но это мы еще обсудим. Наконец, я хочу поблагодарить Вас за тот интерес, который Вы проявили к книге. Мне еще многому нужно научиться. Я с большим удовольствием встречусь с Вами, как Вы предлагаете мне в своем любезном письме, для того чтобы выслушать Ваши советы и замечания. Ведь Вы настоящая легенда для тех, кто, как я, вступает в мир Литературы. С нетерпением, волнением и надеждой жду Вашего ответа. Всегда к Вашим услугам, Умберто Арденио Росалес».
В этот момент я услышал приглушенные голоса где-то недалеко от моей комнаты. Я закрыл книгу и стал прислушиваться. Невозможно было различить, о чем шла речь, но хриплый голос Пако я узнал сразу же.
Я встал с постели, потушил свечу и, на ощупь добравшись до двери, осторожно ее приоткрыл. На кухне было темно и тихо. Я прошел по ней на цыпочках. Плитки были очень холодные – казалось, ночь набросила на них ледяной покров. Закоченевший, я осторожно заглянул в гостиную.
Дверь в комнату Полин была открыта, но сама она стояла на пороге, загораживая вход и держась рукой за створку двери. Пако, стоявший перед ней, держал свечу на уровне живота и умолял Полин, стараясь говорить как можно тише. В первый раз в жизни я видел, как он кого-то упрашивал.
– Совсем ненадолго, Полин. Я сразу же уйду. Посмотри. Здесь много денег. Что мне с ними делать? Посчитай их, если хочешь. Всего на пару минут. Я не буду долго задерживаться.
Ворох банкнот едва умещался в его ладони. По-видимому, он торопливо вытащил их из ящика, как захватывают в лесу горсть сухих листьев. Голос Полин прозвучал решительно, но ласково. Он был похож на нежный голосок возлюбленной, утомленной чрезмерной любовной страстью.
– Я не могу. Я устала. Идите спать, пожалуйста.
– Полин, Полин. Я стар, но еще не вызываю отвращения. Я не противен. Ты ведь видела вещи и похуже. Да и делала вещи похуже. Впусти меня. Я просто хочу видеть тебя. Тебе даже не придется прикасаться ко мне, если ты не захочешь.
– Я не могу. Пожалуйста, не усложняйте все… – И после минутного колебания: – Я не одна.
Пако остолбенел, потрясенный. Я заметил, что руки у него дрожали, потому что пламя свечи стало слегка колебаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52