Ежели пожелаешь, я отведу тебя в свой лагерь…
– Нет! – твёрдо и убежденно ответил Женя. Он был абсолютно искренен, ибо Ирина Мнишек очень напоминала ему школьную учительницу Ирину Алексеевну.
– Ты мал и неразумен, – процедил сквозь зубы Григорий, аккуратно свёртывая портрет и засовывая его в потайной карман. – Ладно, братия, спасибо на добром слове, против судьбы не пойду. Двум смертям не бывать… Ну, а от одной не убежишь, как ни крути… До скорого свидания!
Григорий опустил капюшон, закутался в сутану и выскочил за дверь. Старец перекрестился и прошептал какую-то молитву, потом устало проговорил:
– Неисповедимы пути господни.
– Исповедимы, исповедимы! – рассерженно возразил Женя. – Всё могло бы быть по-другому, если бы они слушались моих советов. Но они упрямы как ослы…
Мальчик осекся, заметив пристальный, внимательный взгляд Ученого Пимена.
– Царь Борис, – вкрадчиво сказал игумен, – заслужил наказание господне. По его приказу царевича Димитрия, невинного мальчика, убили…
«И мальчики кровавые в глазах…» – вспомнил Женя строчку из пушкинского «Бориса Годунова».
– Но ты, отрок, умён не по летам, – продолжал старец. – Явно не от мира сего. Кем ты послан? Ужель сам господь…
Доказывать игумену прописную истину, что бога нет, было бессмысленно. Раскрывать тайну тележки тоже вроде бы ни к чему. И Женя попытался прибегнуть к помощи Пушкина:
– При чём тут господь? Мне многое известно потому, что я смотрел по телевизору «Бориса Годунова». Поэт Александр Сергеевич Пушкин отобразил ваше время в своей драме. Её переложили на музыку, получилась опера. Там все поют.
– Летописец Пушкин написал про Бориску? – изумился Ученый Пимен. – Значит, нашел он мой труд, усердный, безымянный? И пыль веков от хартий отряхнул?
– Отряхнул, отряхнул, – успокоил Женя Пимена.
– Слава всевышнему! – истово перекрестился старец. – Внял он моим молитвам! Постой, а что такое «телевизор»?
– Это ящик такой, на полупроводниках…
– На полуправедниках? И царь Борис тоже поёт?
– Да там все поют! И царь поёт, и Григорий, а у вас там целая ария.
– Богохульство, – покачал головой Пимен. – А патриарх?
– Наверно, тоже поёт. В опере все должны петь.
Старец поник, размышляя о чём-то, помолчал с минуту и прошептал:
– И святого владыку не пожалели! Видно, пришли наши последние дни! – Потом, оживившись, спросил: – Ну, а что летописец Пушкин пишет о наших последних днях? Чем кончается сказание?
– Что-то не припомню, – замялся Женя. – Последнее действие оперы я не досмотрел.
– Но раз есть летопись, – возвысил голос Пимен, – её надобно прочесть! Или ты, окаянный баламут, не читал «Бориса Годунова»?
– Мы его ещё не проходили, – честно признался Женя.
Старец побледнел, глаза его загорелись гневом:
– Братия, ко мне! Тут лентяй, невежда! Высечь и наказать его примерно!
О, если бы не тележка, что бы они сделали с Женей! Проклятое средневековье! Монахи эти прямо фанатики какие-то!
Хорошо, что она находилась в соседней келье. Женя, словно предчувствуя, чем всё это кончится, притащил её с собой из деревни. Да, без тележки ему бы не выбраться из монастыря! Заточили бы, как пить дать! На века! На всю жизнь! На всё оставшееся время каникул! И почему, почему раньше разрешали… гм… физически наказывать детей? Темнота. Невежество. Мрак. Ещё его упрекают в неучёности! Подумаешь, не читал «Бориса Годунова»… Хотя, конечно, стыдно немножко… Но сами-то хороши! Ничего себе методы! Нет уж, хватит с него Истории! Какое счастье всё-таки жить в двадцатом веке!
Вскочив на тележку, он помчался сломя голову, сам не ведая куда. Но, видимо, всё обошлось благополучно, потому что очутился Женя на даче у Максима Емельяныча. Вот он, Максим Емельяныч, такой родной и близкий. Сидит себе спокойно, в сером полувоенном костюме (правда, китель на нём какой-то странный, необычного покроя), рассматривает что-то на географической карте.
Женя никогда раньше не бывал у Максима Емельяныча. Любопытная комната – масса старинных вещей. А за окнами, за окнами-то уже темно! Эх, задержался Женя, опоздал! Ну и влетит же ему теперь от дяди Васи и дяди Жоры!
Максим Емельяныч оторвался от карты, глаза его округлились от удивления.
– Откуда ты, прелестное дитя?
– Я? – замялся мальчик. – Был тут неподалеку, знакомился с жизнью русских монахов. Невежливый народ. Масса предрассудков. И такие грубияны…
– Азиаты, фанатики, – поддержал его Максим Емельяныч. – Ладно, раз пришел – садись.
– Я лучше постою, – сконфуженно забормотал Женя.
– Понятно, – усмехнулся Максим Емельяныч, – и тебе досталось. Я тоже не рад, что связался с Россией… Народ некультурный, воевать-то по науке, по правилам не умеют…
В дверь осторожно постучали. Максим Емельяныч быстро нахлобучил на голову треугольную шляпу и громко сказал по-французски:
– Антре!
Вошел высокий военный (такие мундиры Женя видел: в них щеголяли наполеоновские генералы из известного фильма режиссера Бондарчука «Война и мир»), почтительно поклонился и затараторил по-французски. И лишь теперь Женя осознал, что он сам говорил с Максимом Емельянычем тоже по-французски! Странно, ведь в школе этот язык давался Сидорову с трудом. Значит, Максим Емельяныч – не Максим Емельяныч… Опять Сидоров попал в Историю! Но куда именно? Женя внимательно прислушался к разговору. Французский генерал сыпал словами: «Ваше императорское величество», «Третья армия», «Маршал Ней», «Ватерлоо»… Максим Емельяныч отвечал повелительными междометиями. «Какой же это Максим Емельяныч – это типичный Наполеон Бонапарт! – догадался Женя. – На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук – все точно! Недаром дядя Вася меня предупреждал – барахлят в телевизоре лампы… А может, в тележке подшипники заклинило? В общем, занесло меня…»
Генерал щелкнул каблуками и, четко печатая шаг, вышел из комнаты. Наполеон, не подозревая о своем сходстве с мирным преподавателем математики, продолжил прерванный разговор:
– Да, зря я связался с Россией… А ведь всегда бил русских! Взять хотя бы Аустерлиц, Бородино…
– Вы не правы! – Патриотические чувства юного пионера не позволили Жене промолчать. Теперь в своем собеседнике он видел только французского императора. – Это же мы вас разбили под Бородином!
– Кто это мы? – удивился Наполеон.
– То есть не мы, а русские, – пробормотал Женя, смутившись.
Но император был настолько возмущен Жениным заявлением, что не обратил особого внимания на некоторую неувязку.
– Чушь! – взбесился он. – Я победил под Бородином! Кутузов отступил и отдал Москву, столицу России! Это ли не победа?
– Но вы потеряли половину армии! – не унимался Женя.
– Меня доконал русский мороз, – капризно проговорил император, – и эти… партизаны… Варвары, не умеющие воевать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Нет! – твёрдо и убежденно ответил Женя. Он был абсолютно искренен, ибо Ирина Мнишек очень напоминала ему школьную учительницу Ирину Алексеевну.
– Ты мал и неразумен, – процедил сквозь зубы Григорий, аккуратно свёртывая портрет и засовывая его в потайной карман. – Ладно, братия, спасибо на добром слове, против судьбы не пойду. Двум смертям не бывать… Ну, а от одной не убежишь, как ни крути… До скорого свидания!
Григорий опустил капюшон, закутался в сутану и выскочил за дверь. Старец перекрестился и прошептал какую-то молитву, потом устало проговорил:
– Неисповедимы пути господни.
– Исповедимы, исповедимы! – рассерженно возразил Женя. – Всё могло бы быть по-другому, если бы они слушались моих советов. Но они упрямы как ослы…
Мальчик осекся, заметив пристальный, внимательный взгляд Ученого Пимена.
– Царь Борис, – вкрадчиво сказал игумен, – заслужил наказание господне. По его приказу царевича Димитрия, невинного мальчика, убили…
«И мальчики кровавые в глазах…» – вспомнил Женя строчку из пушкинского «Бориса Годунова».
– Но ты, отрок, умён не по летам, – продолжал старец. – Явно не от мира сего. Кем ты послан? Ужель сам господь…
Доказывать игумену прописную истину, что бога нет, было бессмысленно. Раскрывать тайну тележки тоже вроде бы ни к чему. И Женя попытался прибегнуть к помощи Пушкина:
– При чём тут господь? Мне многое известно потому, что я смотрел по телевизору «Бориса Годунова». Поэт Александр Сергеевич Пушкин отобразил ваше время в своей драме. Её переложили на музыку, получилась опера. Там все поют.
– Летописец Пушкин написал про Бориску? – изумился Ученый Пимен. – Значит, нашел он мой труд, усердный, безымянный? И пыль веков от хартий отряхнул?
– Отряхнул, отряхнул, – успокоил Женя Пимена.
– Слава всевышнему! – истово перекрестился старец. – Внял он моим молитвам! Постой, а что такое «телевизор»?
– Это ящик такой, на полупроводниках…
– На полуправедниках? И царь Борис тоже поёт?
– Да там все поют! И царь поёт, и Григорий, а у вас там целая ария.
– Богохульство, – покачал головой Пимен. – А патриарх?
– Наверно, тоже поёт. В опере все должны петь.
Старец поник, размышляя о чём-то, помолчал с минуту и прошептал:
– И святого владыку не пожалели! Видно, пришли наши последние дни! – Потом, оживившись, спросил: – Ну, а что летописец Пушкин пишет о наших последних днях? Чем кончается сказание?
– Что-то не припомню, – замялся Женя. – Последнее действие оперы я не досмотрел.
– Но раз есть летопись, – возвысил голос Пимен, – её надобно прочесть! Или ты, окаянный баламут, не читал «Бориса Годунова»?
– Мы его ещё не проходили, – честно признался Женя.
Старец побледнел, глаза его загорелись гневом:
– Братия, ко мне! Тут лентяй, невежда! Высечь и наказать его примерно!
О, если бы не тележка, что бы они сделали с Женей! Проклятое средневековье! Монахи эти прямо фанатики какие-то!
Хорошо, что она находилась в соседней келье. Женя, словно предчувствуя, чем всё это кончится, притащил её с собой из деревни. Да, без тележки ему бы не выбраться из монастыря! Заточили бы, как пить дать! На века! На всю жизнь! На всё оставшееся время каникул! И почему, почему раньше разрешали… гм… физически наказывать детей? Темнота. Невежество. Мрак. Ещё его упрекают в неучёности! Подумаешь, не читал «Бориса Годунова»… Хотя, конечно, стыдно немножко… Но сами-то хороши! Ничего себе методы! Нет уж, хватит с него Истории! Какое счастье всё-таки жить в двадцатом веке!
Вскочив на тележку, он помчался сломя голову, сам не ведая куда. Но, видимо, всё обошлось благополучно, потому что очутился Женя на даче у Максима Емельяныча. Вот он, Максим Емельяныч, такой родной и близкий. Сидит себе спокойно, в сером полувоенном костюме (правда, китель на нём какой-то странный, необычного покроя), рассматривает что-то на географической карте.
Женя никогда раньше не бывал у Максима Емельяныча. Любопытная комната – масса старинных вещей. А за окнами, за окнами-то уже темно! Эх, задержался Женя, опоздал! Ну и влетит же ему теперь от дяди Васи и дяди Жоры!
Максим Емельяныч оторвался от карты, глаза его округлились от удивления.
– Откуда ты, прелестное дитя?
– Я? – замялся мальчик. – Был тут неподалеку, знакомился с жизнью русских монахов. Невежливый народ. Масса предрассудков. И такие грубияны…
– Азиаты, фанатики, – поддержал его Максим Емельяныч. – Ладно, раз пришел – садись.
– Я лучше постою, – сконфуженно забормотал Женя.
– Понятно, – усмехнулся Максим Емельяныч, – и тебе досталось. Я тоже не рад, что связался с Россией… Народ некультурный, воевать-то по науке, по правилам не умеют…
В дверь осторожно постучали. Максим Емельяныч быстро нахлобучил на голову треугольную шляпу и громко сказал по-французски:
– Антре!
Вошел высокий военный (такие мундиры Женя видел: в них щеголяли наполеоновские генералы из известного фильма режиссера Бондарчука «Война и мир»), почтительно поклонился и затараторил по-французски. И лишь теперь Женя осознал, что он сам говорил с Максимом Емельянычем тоже по-французски! Странно, ведь в школе этот язык давался Сидорову с трудом. Значит, Максим Емельяныч – не Максим Емельяныч… Опять Сидоров попал в Историю! Но куда именно? Женя внимательно прислушался к разговору. Французский генерал сыпал словами: «Ваше императорское величество», «Третья армия», «Маршал Ней», «Ватерлоо»… Максим Емельяныч отвечал повелительными междометиями. «Какой же это Максим Емельяныч – это типичный Наполеон Бонапарт! – догадался Женя. – На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук – все точно! Недаром дядя Вася меня предупреждал – барахлят в телевизоре лампы… А может, в тележке подшипники заклинило? В общем, занесло меня…»
Генерал щелкнул каблуками и, четко печатая шаг, вышел из комнаты. Наполеон, не подозревая о своем сходстве с мирным преподавателем математики, продолжил прерванный разговор:
– Да, зря я связался с Россией… А ведь всегда бил русских! Взять хотя бы Аустерлиц, Бородино…
– Вы не правы! – Патриотические чувства юного пионера не позволили Жене промолчать. Теперь в своем собеседнике он видел только французского императора. – Это же мы вас разбили под Бородином!
– Кто это мы? – удивился Наполеон.
– То есть не мы, а русские, – пробормотал Женя, смутившись.
Но император был настолько возмущен Жениным заявлением, что не обратил особого внимания на некоторую неувязку.
– Чушь! – взбесился он. – Я победил под Бородином! Кутузов отступил и отдал Москву, столицу России! Это ли не победа?
– Но вы потеряли половину армии! – не унимался Женя.
– Меня доконал русский мороз, – капризно проговорил император, – и эти… партизаны… Варвары, не умеющие воевать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36