Слушатель: Я думаю, он прав.
Джон Шарк: А я нет. Вроете преступности я виню именно полицию. Страх и кретинская нерешительность – вот в чем их беда.
Слушатель: Вы говорите ерунду, Джон, полную ерунду. Если ваш шикарный дом ограбят, кому вы будете звонить?
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Пятница, 10 июня, 1977
Глава тринадцатая
Мне приснилось, что я сидел на диване в розовой комнате. На грязном гниющем трехместном диване, воняющем все омерзительнее, но я не мог с него встать.
Потом оказалось, что этот диван стоит на детской площадке. Кошмарный диван с тремя ржавыми пружинами, врезающимися мне в задницу и в ляжки, но я никак не мог с него встать, не мог подняться с места.
Кто-то касается моего лица.
Я открываю глаза.
Это Бобби.
Он улыбается, живые глазенки, малюсенькие белые зубки.
Он пихает книжку мне в грудь.
Я закрываю глаза.
Он снова касается моего лица.
Я открываю глаза.
Это Бобби в голубой пижаме.
Я лежу на тахте в гостиной, на кухне работает радио, в доме пахнет завтраком.
Я сажусь, беру Бобби на руки, сажаю его на колено и открываю книжку.
– Жил-был кролик, волшебный кролик, у него был домик на луне.
Бобби поднимает ручонки, изображая уши кролика.
– И был у того кролика огромный телескоп, волшебный телескоп, в который можно было увидеть Землю.
Бобби показывает руками телескоп, поворачивается, чтобы посмотреть на меня, приставив руки к глазам.
– Однажды волшебный кролик навел свой волшебный телескоп на Землю и сказал: «Волшебный телескоп, волшеб ный телескоп, покажи мне, пожалуйста, Великобританию». И волшебный кролик приложил глаз к волшебному телескопу и увидел Великобританию.
Неожиданно Бобби спрыгивает с моего колена, бежит к двери в своей голубой пижаме, размахивая руками, и кричит:
– Мамочка, мамочка, волшебный кролик, волшебный кролик!
Луиза стоит в дверях и наблюдает за нами. Потом она говорит:
– Завтрак готов.
Я сижу за столом – аккуратная скатерть, три тарелки, Бобби между нами – я смотрю на сад за окном.
Семь утра, и солнце – на другой стороне дома.
Луиза наливает молоко в хлопья Бобби. Выглядит посвежевшей. В затененной комнате прохладно.
– Как отец? – спрашиваю я.
– Плохо, – говорит она, разминая хлопья для Бобби.
– Я сегодня выходной. Если хочешь, можем съездить к нему все вместе.
– Правда? Я думала, что у вас все выходные отменили.
– Так и есть, но, кажется, Морис договорился, чтобы меня отпустили на денек.
– Он приезжал в больницу во вторник.
– Да? Он говорил, что постарается заехать.
– С Джоном Радкиным и всеми остальными.
– Да ты что?
– Он такой добрый. Что тебе купил дядя Джон? – спрашивает она Бобби.
– Машину, машину! – отвечает он, пытаясь слезть со стула.
– Потом, дорогой, – говорю я. – Сначала съешь свои хлопья.
– Полейскую машину, полейскую машину.
Я смотрю на Луизу:
– Полейскую машину?
– Полицейскую машину, – говорит она, улыбаясь.
– А кем папа работает? – спрашиваю я его.
– Полейским, – улыбается он с полным ртом молока и хлопьев.
И мы смеемся все втроем.
Бобби идет между нами, одна рука у мамы, одна – у папы.
Сегодня будет очень жарко, все палисадники на нашей улице пахнут свежескошенной травой и перловым отваром. В небе – ни облачка.
Мы поворачиваем в парк, и он вырывается из наших рук.
– Ты забыл хлеб! – кричу я, а он бежит к пруду не останавливаясь.
– Он бежит на свою любимую горку, – говорит Луиз.
– Он так подрос.
– Ага.
Мы сидим на качелях среди тихой и нежной природы, уток и бабочек, а дома из ракушечника и черные холмы наблюдают за нами из-за деревьев, ждут.
Я тянусь и беру ее за руку.
– Надо было поехать в Городок Фламинго или еще куда-нибудь. В Скарборо, например, или в Уитби.
– Это сложно, – говорит она.
– Прости, – говорю я, спохватываясь.
– Да нет, ты прав. Надо как-нибудь съездить.
Бобби съезжает с горки на животе, из-под задравшейся рубашки выглядывает круглое пузико.
– Уже брюшко растет, прямо как у папаши, – говорю я.
Но она далеко-далеко отсюда.
Луиза стоит в очереди у рыбного прилавка, Бобби тянет меня за руку, хочет, чтобы мы пошли посмотреть на витрину магазина игрушек, чтобы мы пошли посмотреть на Одинокого Рейнджера и Тонто.
Вокруг нас звенит и сверкает пятница.
Небо по-прежнему ослепительно синее, цветы и фрукты – яркие, телефонная будка – красная, старухи и молодые матери – в летних платьях, фургон с мороженым – белый.
Вокруг базарный день.
Луиза возвращается, я забираю у нее пакеты, и мы идем обратно по Кингсуэй, Бобби – между нами, держа нас за руки. Мы возвращаемся домой.
Вокруг лето.
Йоркширский летний день.
Луиза готовит обед, а мы с Бобби играем с его машинками, и кубиками, и Суперменом, и Тонкой, и конструктором, и медвежатами, а по телевизору показывают королевскую флотилию, идущую по Темзе.
Мы едим жареную рыбу в сухарях с петрушечным соусом и кетчупом, с картошкой и зеленым горошком, на десерт – желе. Бобби сидит гордый, весь перемазавшись едой.
Потом я мою тарелки, а Луиза и Бобби вытирают. Телевизор выключен до новостей.
Потом мы пьем чай и смотрим, как Бобби дурачится, выплясывает на тахте под пластинку с музыкой из фильмов про Джеймса Бонда.
Мы едем в Лидс, Луиз и Бобби сидят сзади. Бобби засыпает, положив голову ей на колени, машина раскаляется от солнца, окна открыты, мы слушаем «Уингз» и «АББУ», «Бони М» и «Манхэттен Трансфер».
Я ставлю машину за больницей и беру спящего Бобби на руки. Мы идем к центральному входу. В ярком солнечном свете деревья кажутся почти черными. Голова Бобби свисает у меня с плеча.
В отделении мы садимся на крохотные жесткие стулья, Бобби все еще спит, растянувшись у дедушки в ногах, Луиза кормит отца мандариновым компотом с пластиковой ложечки, сок капает с его небритого лица на шею и полосатую пижаму из универмага «Маркс и Спенсер», я слоняюсь без дела между палатой, каталкой и туалетом, листаю женские журналы и съедаю два батончика «Марс».
Бобби просыпается около трех, и мы выходим с ним в больничный садик, оставляя Луизу наедине с отцом. Мы носимся по пружинистой траве и играем в «стой-беги», я кричу: «Стой!», он – «Беги!», и мы смеемся, рассматриваем цветы, нюхая их и называя разные цвета, а потом находим одуванчик и сдуваем с него по очереди пушинки, все до одной.
Потом мы снова поднимаемся наверх, уставшие и перепачкавшиеся травой. Она плачет у кровати, он спит с открытым ртом – его сухой потрескавшийся язык вывалился из лысой съежившейся головы. Я обнимаю ее, Бобби кладет ей голову на колени, и она прижимает нас к себе изо всех сил.
По дороге домой мы с Бобби поем детские песенки. Жалко, что у нас была рыба на обед, потому что мы могли бы, например, заехать в ресторанчик Гарри Рамсдена на рыбный ужин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69