ни в ящиках, ни в шкафах, ни под кроватью, – поэтому я спускаюсь со второго этажа и иду к Тине, чтобы узнать, не зашли ли они к ней и не знает ли она, куда они, черт побери, подевались, я снова машу соседям через дорогу, подхожу к дому Тины и стучу в заднюю дверь, но никто не открывает, а я стучу и стучу, мне кажется, я стучу до самого утра, ее собака Кирсти тявкает из-за двери, а я все стучу и стучу до тех пор, пока, в конце самых проклятых концов, дверь не открывается – и я вижу Дженис, она просто стоит, бля, на пороге, в натуральную величину, и я так поражен, что меня можно сбить с ног даже перышком, я говорю ей прямо: я думал, ты умерла, я думал, что тебя изнасиловал Эрик Холл или Джон Радкин, что он ударил тебя по голове, а потом прыгал по твоей груди, но она плачет и говорит, что нет, что у нее все в порядке, а я спрашиваю, как ребенок, она говорит, хорошо, и я спрашиваю, можно ли мне войти, потому что я чувствую себя как мудак, стоя на всеобщем обозрении, но она говорит, что нельзя, и закрывает дверь, а я пытаюсь снова ее открыть, но она кричит и говорит, что вызовет полицию, я напоминаю ей, что я сам – полиция, но мне становится ясно, что впускать она меня не собирается, и тут я понимаю, что никакая это не Дженис, потому что Дженис меня бы впустила, и я сижу на пороге черного входа в дом Тины и от всего сердца жалею, что я не такой, как Иисус, а потом я встаю и иду к себе, и когда подхожу к дому, то вижу, что гаражные ворота распахнуты настежь и хлопают под дождем, так что я решаю поехать поискать Луизу и Бобби, но черт меня раздери, если я знаю, где они могут быть и с какой стороны мне начать, но я сажусь в машину и отправляюсь куда глаза глядят, потому что у меня едва ли много срочных, бля, неотложных дел.
Часть пятая
Проклятые
Джон Шарк: Вот, послушайте-ка (читает): «Вчера 26-летний моряк Луис Робинсон угнал автобус из аэропорта Кеннеди, убив при этом двоих и ранив еще двоих людей. Согласно сообщению полиции, на это преступление его «вдохновил» сон. По его собственным словам, ему «казалось, что страна погружается в хаос, и кто-то должен это прекратить».
Звонящий: Если он думает, что там дела плохи, хорошо еще, что он не отсюда, а?
Джон Шарк: А тебе больше такие сны. не снятся, а Боб?
Звонящий: Дело-то не в снах, Джон, а в том, что когда ты проснешься, подойдешь к окну и раздвинешь занавески – вот тут-то оно тебя и накроет.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Четверг, 16 июня 1977 года
Глава двадцать первая
Я смотрю на часы – семь минут восьмого.
Я среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.
Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное кровавыми отпечатками пальцев:
livE.
И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавыми пальцами, читается:
Evil.
И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее вдоль по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.
Мы подходим к двери и останавливаемся.
Комната номер 77.
Я очнулся от сна в своей машине. Я был весь мокрый от пота. Мою грудь сдавило, было трудно дышать.
Я посмотрел на часы на приборной доске.
Семь минут восьмого.
Черт.
Я стоял на Даркар-лейн, в Даркаре, у подъездной аллеи, ведущей к дому Радкина.
Я глянул в зеркало заднего обзора.
Ничего.
Я сидел и ждал.
Через двадцать минут женщина в пеньюаре открыла парадную дверь и забрала с крыльца две пол-литровые молочные бутылки.
Я подождал, пока она не закроет дверь, завел двигатель, включил радио и поехал прочь.
В сторону Уэйкфилда, по Дюйсберри Роуд, мимо Шоукросса, мимо Хэнгинг-Хитона, через центр Бэтли, слушая радио:
«Двое мужчин в масках ворвались в почтовое отделение в Шадвелле, избили работника отделения и его жену и скрылись, прихватив 750 фунтов стерлингов. В настоящий момент их разыскивает полиция. По словам очевидцев, один из преступников отличается «особой жестокостью». Мистер Эрик Гауэрс, шестидесяти пяти лет, и его жена Мэй, шестидесяти четырех лет, были доставлены в больницу, но вскоре отпущены домой».
Через центр Бэтли к окраине, где я припарковался на Брэдфорд-роуд, у китайского кафе, торгующего едой на вынос.
Сразу за газетным магазинчиком «РД-Ньюс».
Сразу за бронзовым «Датсуном-260».
Я позвонил ей домой.
Никого.
Я положил трубку.
Я снова стоял в красной телефонной будке и смотрел на окно над входом в магазинчик.
– Эрик дома?
– А кто спрашивает?
– Это его друг.
Джон Радкин стоял у окна, одной рукой упираясь на раму, другой – на стекло. Он не улыбался.
– Это Эрик Холл.
– Деньги достал?
– Да.
– Будь на стоянке у парка Георга в полдень.
Я повесил трубку, не спуская глаз с Джона Радкина.
Я вернулся к машине и стал ждать.
Через полчаса Радкин вышел из газетного магазинчика с ребенком на руках. За ним вышла женщина в солнечных очках.
Мальчик был в голубой пижаме, женщина – вся в черном.
Они сели в «датсун» и уехали.
Я остался сидеть.
Через пять минут я вышел из машины и пошел за магазинчик, во двор, мимо помойных баков, сваленных в кучу мусорных мешков, гниющих картонных коробок, отсчитывая окна.
Я прибавил в уме. Два окна с двумя парами старых штор глядели на меня с тыльной стены дома, у подножия которой в асфальт были закатаны осколки бутылочного стекла.
Я толкнул красную деревянную дверь, затем медленно открыл ее.
Меньше всего мне сейчас хотелось увидеть коричневую морду пакистанца из магазинчика.
Я закрыл за собой дверь и стал двигаться на ощупь вдоль ящиков и газовых баллонов. Через некоторое время я добрался до новой двери.
Придумывая на всякий случай, что можно было бы сказать, я открыл ее.
Передо мной был коридор, ведущий в торговое помещение магазинчика. Он был заставлен до самого потолка коробками с чипсами «Уокер» и старыми журналами. Справа от меня была лестница.
Я решил рискнуть и стал осторожно подниматься по ней. На верхней площадке была белая застекленная дверь.
За стеклом было темно.
Я остановился и прислушался.
Тишина.
Я решил рискнуть по-крупному и подергал ручку.
Закрыто.
Черт.
Я снова подергал, чувствуя, что она должна поддаться.
Я достал перочинный нож и вставил его между рамой и дверью.
Кто не рискует –
Я навалился на него всем телом.
Без результата.
Тот не выигрывает –
Я попробовал снова.
Нож сломался, от рамы откололась щепка, я снова до крови порезал руку, но дверь была открыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Часть пятая
Проклятые
Джон Шарк: Вот, послушайте-ка (читает): «Вчера 26-летний моряк Луис Робинсон угнал автобус из аэропорта Кеннеди, убив при этом двоих и ранив еще двоих людей. Согласно сообщению полиции, на это преступление его «вдохновил» сон. По его собственным словам, ему «казалось, что страна погружается в хаос, и кто-то должен это прекратить».
Звонящий: Если он думает, что там дела плохи, хорошо еще, что он не отсюда, а?
Джон Шарк: А тебе больше такие сны. не снятся, а Боб?
Звонящий: Дело-то не в снах, Джон, а в том, что когда ты проснешься, подойдешь к окну и раздвинешь занавески – вот тут-то оно тебя и накроет.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Четверг, 16 июня 1977 года
Глава двадцать первая
Я смотрю на часы – семь минут восьмого.
Я среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.
Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное кровавыми отпечатками пальцев:
livE.
И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавыми пальцами, читается:
Evil.
И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее вдоль по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.
Мы подходим к двери и останавливаемся.
Комната номер 77.
Я очнулся от сна в своей машине. Я был весь мокрый от пота. Мою грудь сдавило, было трудно дышать.
Я посмотрел на часы на приборной доске.
Семь минут восьмого.
Черт.
Я стоял на Даркар-лейн, в Даркаре, у подъездной аллеи, ведущей к дому Радкина.
Я глянул в зеркало заднего обзора.
Ничего.
Я сидел и ждал.
Через двадцать минут женщина в пеньюаре открыла парадную дверь и забрала с крыльца две пол-литровые молочные бутылки.
Я подождал, пока она не закроет дверь, завел двигатель, включил радио и поехал прочь.
В сторону Уэйкфилда, по Дюйсберри Роуд, мимо Шоукросса, мимо Хэнгинг-Хитона, через центр Бэтли, слушая радио:
«Двое мужчин в масках ворвались в почтовое отделение в Шадвелле, избили работника отделения и его жену и скрылись, прихватив 750 фунтов стерлингов. В настоящий момент их разыскивает полиция. По словам очевидцев, один из преступников отличается «особой жестокостью». Мистер Эрик Гауэрс, шестидесяти пяти лет, и его жена Мэй, шестидесяти четырех лет, были доставлены в больницу, но вскоре отпущены домой».
Через центр Бэтли к окраине, где я припарковался на Брэдфорд-роуд, у китайского кафе, торгующего едой на вынос.
Сразу за газетным магазинчиком «РД-Ньюс».
Сразу за бронзовым «Датсуном-260».
Я позвонил ей домой.
Никого.
Я положил трубку.
Я снова стоял в красной телефонной будке и смотрел на окно над входом в магазинчик.
– Эрик дома?
– А кто спрашивает?
– Это его друг.
Джон Радкин стоял у окна, одной рукой упираясь на раму, другой – на стекло. Он не улыбался.
– Это Эрик Холл.
– Деньги достал?
– Да.
– Будь на стоянке у парка Георга в полдень.
Я повесил трубку, не спуская глаз с Джона Радкина.
Я вернулся к машине и стал ждать.
Через полчаса Радкин вышел из газетного магазинчика с ребенком на руках. За ним вышла женщина в солнечных очках.
Мальчик был в голубой пижаме, женщина – вся в черном.
Они сели в «датсун» и уехали.
Я остался сидеть.
Через пять минут я вышел из машины и пошел за магазинчик, во двор, мимо помойных баков, сваленных в кучу мусорных мешков, гниющих картонных коробок, отсчитывая окна.
Я прибавил в уме. Два окна с двумя парами старых штор глядели на меня с тыльной стены дома, у подножия которой в асфальт были закатаны осколки бутылочного стекла.
Я толкнул красную деревянную дверь, затем медленно открыл ее.
Меньше всего мне сейчас хотелось увидеть коричневую морду пакистанца из магазинчика.
Я закрыл за собой дверь и стал двигаться на ощупь вдоль ящиков и газовых баллонов. Через некоторое время я добрался до новой двери.
Придумывая на всякий случай, что можно было бы сказать, я открыл ее.
Передо мной был коридор, ведущий в торговое помещение магазинчика. Он был заставлен до самого потолка коробками с чипсами «Уокер» и старыми журналами. Справа от меня была лестница.
Я решил рискнуть и стал осторожно подниматься по ней. На верхней площадке была белая застекленная дверь.
За стеклом было темно.
Я остановился и прислушался.
Тишина.
Я решил рискнуть по-крупному и подергал ручку.
Закрыто.
Черт.
Я снова подергал, чувствуя, что она должна поддаться.
Я достал перочинный нож и вставил его между рамой и дверью.
Кто не рискует –
Я навалился на него всем телом.
Без результата.
Тот не выигрывает –
Я попробовал снова.
Нож сломался, от рамы откололась щепка, я снова до крови порезал руку, но дверь была открыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69