– Это все?
– Может, еще в подсобке что есть.
– Они мне нужны.
– Хорошо, хорошо.
– Все до одного.
Джо пошел в подсобку, а я остался стоять в ярко-розовом сиянии. Мимо магазина под дождем проезжали машины. Между полками ходили мужики, искоса посматривая на меня.
Джо вернулся с шестью или семью журналами в руках.
– Это все?
– С теми, что у тебя, наверное, да.
Я посмотрел на прилавок, там было экземпляров тринадцать-четырнадцать как минимум.
– Он до сих пор выходит?
– Нет.
– Сколько с меня?
Он хотел было взять у меня журналы, но потом спросил:
– Сколько у тебя получилось?
Я пересчитал их, роняя, поднимая. Наконец я сказал:
– Тринадцать.
– Восемь сорок пять.
Я подал ему десятку.
– Пакет нужен?
Но меня уже и след простыл.
На рынке, в туалете, за закрытой дверью кабинки, на полу, раздирая пластиковые обертки, прорываясь через страницы, через картинки и фотографии, фотографии задниц и сисек, промежностей и клиторов, волосатых частей, грязных частей, кровавых, кроваво-красных частей, пока не кончил – не кончил желтыми частями.
Вот из-за этого гибнут люди.
Вот из-за этого люди.
Вот из-за этого.
Я стоял в очередной телефонной будке и набирал номер.
– Джорджа Олдмана, будьте любезны.
– Кто спрашивает?
– Джек Уайтхед.
– Минуточку.
Я стоял в будке и ждал.
– Мистер Уайтхед?
– Да.
– Кабинет заместителя начальника полицейского управления Олдмана больше не принимает звонков от представителей прессы. Будьте добры, позвоните инспектору Эвансу по телефону –
Я бросил трубку. Меня вырвало на стену телефонной будки.
Лежа на кровати, на постели из бумаги и порнографии и молясь, телефон звонил, и звонил, и звонил, дождь за окнами шумел, и шумел, и шумел, ветер сквозь рамы дул, и дул, и дул, в дверь кто-то стучал, и стучал, и стучал.
– А как же наш Юбилей?
– Он закончился.
– А как же прощение и отпущение грехов, конец раскаянию?
– Я не могу простить того, чего я даже не знаю.
– А я могу, Джек. Я должна.
Телефон звонил, и звонил, и звонил, а она все еще лежала рядом со мной на кровати.
Я приподнял ее голову, чтобы освободить свою руку и встать.
Я пошел босиком к телефону.
– Мартин?
– Джек? Это Билл.
– Билл?
– Господи, Джек. Где ты был? Тут такая свистопляска пошла.
Я стоял в темноте и кивал.
– Выяснилось, что та мертвая проститутка из Брэдфорда – подружка Фрейзера, черт ее побери. И что задержали они именно его.
Я оглянулся на кровать, на нее, все еще лежащую на кровати.
Джейн Райан, читай Дженис.
Билл продолжал:
– Потом оказалось, что на адрес Брэдфордского отделения пришло письмо от Потрошителя, но они никому о нем не сказали, в том числе и Олдману. Они, сволочи, просто пошли и опубликовали его в утреннем выпуске, а потом продали его в «Сан».
Я стоял в темноте.
– Джек?
– Вот дерьмо, – сказал я.
– Целое море дерьма, родной. Давай, собирайся в редакцию.
Я оделся на рассвете, оставив ее в кровати.
Спускаясь по лестнице, я посмотрел на часы.
Они остановились.
Я вышел из дома, пошел в пакистанскую лавку на углу и купил сегодняшний «Телеграф и Аргус».
Сел на низкий бордюр, прислонившись спиной к живой изгороди, и стал читать:
ПОТРОШИТЕЛЬ НАПИСАЛ ОЛДМАНУ ПИСЬМО?
Вчера утром редакция газеты «Телеграф и Аргус» получила письмо (см. ниже) от человека, утверждающего, что он – «Йоркширский Джек-Потрошитель».
Информация, полученная из надежных источников в правоохранительных органах, и анализы, проведенные независимыми экспертами, дают нам, сотрудникам газеты «Телеграф и Аргус», основания верить, что письмо – подлинное и не единственное, которое послал этот человек.
Однако мы, сотрудники газеты «Телеграф и Аргус», считаем, что британский народ имеет право на собственное суждение.

Из ада.
Дорогой Джордж,
Мне очень жаль, но по понятным причинам я не могу назвать своего имени. Я – Потрошитель. Пресса провозгласила меня маньяком, но ты не разделяешь их мнения. Ты сказал, что я умный, и ты знаешь, что это правда. Ни ты, ни твои ребята понятия не имеете, что делать. Та фотография в газете привела меня в ярость, как и вся писанина о том, что я должен убить себя. Не дождетесь. У меня много дел.
Моя цель – освободить улицы от шлюх. Единственное, о чем я сожалею, – это насчет той девчонки, Джонсон. Я не знал, что она в тот вечер поменяет маршрут, но я же вас и этого ХХХХХХХХХХХХХХХ из «Поста» предупреждал.
Ты говоришь, их уже пять, но в Брэдфорде тебя ждет сюрприз, так что пойди, поищи.
Предупреди блядей, чтобы не совались на улицы, потому что я чувствую, что скоро мне захочется снова.
А девочку жалко.
С уважением,
Джек-Потрошитель.
Может, попозже напишу еще, неуверен. Последняя это действительно заслужила. Бляди становятся все моложе и моложе. В следующий раз, надеюсь, кончу старую.
Следующий заголовок:
ПОЛИЦИЯ И «ПОСТ» ЗНАЛИ?
Я сидел на низком бордюре, с полным ртом желчи, с окровавленными руками, и плакал.
Вот из-за этого гибнут люди.
Вот из-за этого люди.
Вот из-за этого.
* * *
Звонок в студию: Они ведь собираются разрешить этому проклятому Нильсону, этой Черной Пантере, разрешить ему подавать на апелляцию!
Джон Шарк: А вы, Боб, против, да?
Слушатель: Да это же просто смешно. Они мycoров голимых сажают за решетку, а преступников отпускают, блин, на свободу.
Джон Шарк: Думаете, вы почувствуете разницу?
Слушатель: Вот тут ты прав, Джон. Тут ты прав.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Вторник, 14 июня 1977 года
Глава восемнадцатая
Я открываю глаза и говорю:
– Это не я.
Джон Пиггот, мой адвокат, тушит сигарету и отвечает:
– Боб, Боб, я знаю, что это не ты.
– Тогда сделай, бля, так, чтобы меня выпустили отсюда.
Я закрываю глаза и говорю:
– Но это не я.
Джон Пиггот, мой адвокат, на год моложе и на пять пудов жирнее, отвечает:
– Боб, Боб, я знаю.
– Тогда почему, бля, я должен ходить отмечаться в кутузке на Вуд-стрит каждое, бля, утро?
– Боб, Боб, давай согласимся на это, и ты будешь свободен.
– Но ведь это значит, что они могут опять меня задержать. Они могут снова посадить меня, когда им вздумается.
– Боб, Боб, они в любом случае могут это сделать. Ты же знаешь.
– Но они не будут предъявлять мне никаких обвинений?
– Нет.
– Значит, меня просто отстранят без зарплаты, и я должен буду отмечаться каждое чертово утро, пока они не придумают, что со мной делать?
– Да.
Сержант на вахте, сержант Уилсон, он подает мне мои часы и мелочь из карманов брюк.
– И не вздумай покупать билет в Рио.
– Это не я, – отвечаю я.
– Никто и не говорит, что это ты, – улыбается он.
– Вот и заткнись, бля, сержант.
Я ухожу прочь, Джон Пиггот открывает мне дверь.
Уилсон кричит мне вслед:
– Не забудь: завтра утром, десять часов, Вуд-стрит!
На стоянке, на пустой стоянке Джон Пиггот открывает дверь машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69