Мать или отец? Адалгар сказал parens, это значило, что их двое. А что, если это отец? Он ожидает увидеть Джона, а не ее. От этой мысли Джоанна содрогнулась. Если отец разоблачит ее, то обязательно донесет на дочь.
Но, возможно, это мать. А Гудрун ни за что не выдаст ее. Она поймет, что это будет стоить Джоанне жизни.
Мама. Прошло десять лет с тех пор, как она видела мать в последний раз, и расстались они плохо. Вдруг Джоанне страшно захотелось увидеть знакомое, обожаемое лицо Гудрун, обнять ее, услышать, как она рассказывает сказки на старинном языке.
Брат Сэмюэль, госпитальер, остановил Джоанну у дверей трапезной.
– Сегодня ты освобожден от обязанностей. К тебе кое-кто пришел.
Джоанна ничего не ответила, одновременно испытывая надежду и страх.
– Не надо быть таким серьезным, брат. Не дьявол же пришел за твоей бессмертной душой, – доброжелательно рассмеялся брат Сэмюэль, славный веселый человек» любивший пошутить. Аббат Рабан пользовался его качествами, держа в должности, как нельзя лучше подходившей брату Сэмюэлю, всегда готовому позаботиться о посетителях.
– Здесь твой отец, – оживленно сообщил Сэмюэль, довольный, что первым донес до нее такую радостную весть. – Ждет тебя в саду, желая приветствовать.
От страха Джоанна едва не упала в обморок. Она попятилась и покачала головой.
– Не хочу видеться с ним… Я не могу.
Улыбка исчезла с лица Сэмюэля.
– Ну же, брат, напрасно ты так. Отец проделал такой долгий путь из Ингельхайма, чтобы побеседовать с тобой.
Следовало придумать какую-то отговорку.
– У нас не сложились отношения. Мы… поругались… когда я уходил из дома.
Брат Сэмюэль обнял ее за плечи.
– Понимаю, – ласково сказал он. – Но это твой отец, и пришел он издалека. Прояви милосердие, поговорив с ним хотя бы немного.
Не зная, как возразить, Джоанна промолчала.
Брат Сэмюэль принял это за согласие.
– Пойдем. Отведу тебя к нему.
– Нет! – Джоанна высвободилась из его рук.
Брат Сэмюэль удивился. Так обращаться с госпитальером, одним из семи управляющих лиц монастыря, было нельзя.
– Твоя душа в смятении, брат, – резко заметил он. – Тебе необходимо духовное наставление. Завтра мы обсудим это на собрании каноников.
«Что же мне делать?» – горестно подумала Джоанна.
Скрыть от отца свой обман ей вряд ли удастся. Но и обсуждение на собрании тоже губительно. Ее поведению нет объяснения. Если признают, что она не подчинилась, то как Готшалк…
– Прости меня, Nonmus, – почтительно обратилась Джоанна к монаху. – Прости за дерзость и непочтение.
Я был в растерянности и забылся. Покорнейше прошу простить меня.
Извинение прозвучало весьма убедительно. Лицо брата Сэмюэля расплылось в улыбке, он не умел долго хранить обиду.
– Ну конечно же, брат, с радостью. Пойдем. Я провожу тебя до сада.
По пути из монастыря, проходя мимо скотного двора, мельницы и кирпичных печей, Джоанна быстро оценивала свои шансы. В последний раз отец видел ее ребенком двенадцати лет. За десять лет она сильно изменилась. Возможно, он не узнает ее, возможно…
Они подошли к саду, где тянулись аккуратные грядки, которых было всего тринадцать. Это число символизировало Христа и его Апостолов. Каждая грядка семь футов в ширину, что тоже очень важно, поскольку было именно семь даров Святого Духа, символизирующих целостность всего созданного на земле.
В дальнем углу сада, между грядками марсилии и кервеля, спиной к ним стоял отец. Она сразу узнала его невысокую коренастую фигуру, толстую шею и надменную осанку. Джоанна спрятала лицо в просторном капюшоне так, чтобы плотная ткань свисала посередине, полностью закрыв его.
Услышав шаги, каноник повернулся. Его темные волосы и нависшие брови, наводившие на Джоанну ужас, совсем поседели.
– Deus tecum. – Брат Сэмюэль ободряюще похлопал Джоанну по плечу. – Да будет с тобою Бог, – И удалился.
Отец, прихрамывая, направился к ней. Теперь он показался Джоанне гораздо меньше, чем прежде. С удивлением она заметила в его руке костыль. Когда отец приблизился, она повернулась и, не говоря ни слова, знаком позвала его за собой подальше от яркого полуденного солнца, в часовню рядом с садом, в спасительную темноту. Там Джоанна дождалась, пока отец сядет на скамью, а сама устроилась подальше от него и низко склонила голову, чтобы капюшон скрывал ее лицо.
– Pater Noster qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum… – начал молиться отец старческим дрожащим голосом. Его парализованная рука дрожала. Джоанна присоединилась к молитве, и их голоса эхом отдавались в маленькой каменной часовне.
Закончив молитву, они несколько минут сидели молча.
– Сын мой, – наконец-то произнес каноник. – Ты отлично преуспел. Брат госпитальер рассказал, что ты собираешься стать священником. Значит, не посрамил чести нашей семьи. Я надеялся, что твой брат удостоится такой же чести.
Мэтью. Джоанна прикоснулась к медальону Святой Екатерины, висевшему у нее на шее.
Отец заметил этот жест.
– Я стал плохо видеть. Это медальон твоей сестры Джоанны?
Джоанна отпустила медальон, проклиная себя за глупость. Не догадалась даже спрятать его!
– Взял его на память… потом. – Она не могла заставить себя говорить об ужасах набега норманнов.
– Твоя сестра умерла… Она не была обесчещена?
Джоанна вдруг вспомнила Гилзу, кричавшую от боли и страха, когда норманны по очереди насиловали ее.
– Она умерла непорочной.
– Deo gratias, – перекрестился каноник. – Значит так было угодно Богу. Упрямый, ненормальный ребенок. Она никогда не обрела бы покоя в этом мире. Так гораздо лучше.
– Она не сказала бы этого.
Если каноник заметил в ее голосе иронию, то виду не показал.
– Мать очень страдала, узнав о ее смерти.
– Как поживает моя мать?
Каноник долго молчал.
– Ее больше нет, – ответил он дрожащим голосом.
– Нет!
– В аду, – отрезал каноник. – Горит в вечном огне.
– Нет! – Осознав, о чем он говорит, Джоанна едва не лишилась рассудка. – Нет!
Нет, только не ее мать, такая красивая, с такими добрыми глазами, нежными руками, дарившими утешение и радость… мама, которая так любила ее.
– Умерла месяц назад, – сообщил каноник. – Непокорная и необращенная ко Христу, призывая своих языческих богов. Когда повитуха сказала, что она умирает, я сделал все, что мог, но она отказалась принять святые дары. Я положил ей в рот облатку, а она выплюнула ее.
– Повитуха? Ты хочешь сказать… – Матери было больше пятидесяти лет, слишком поздно для родов. После рождения Джоанны у нее не было детей.
– Мне не разрешили похоронить ее на церковном кладбище вместе с некрещеным младенцем в ее утробе. – Он расплакался, его тело содрогалось от рыданий.
Неужели он любил ее? Как странно выражал отец свою любовь: грубыми скандалами, жестокостью. Его эгоистичная похоть убила ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117