Стелла начала снова заботиться о своей внешности, и я счел это хорошим знаком. Она сказала, что сейчас, неизменно одетая в серый джемпер, синюю блузу, серую юбку, серые чулки и черные туфли со шнурками, которые мы выдаем пациенткам, она с особой остротой замечает, как элегантно одет я по сравнению с ней. Всякий раз перед встречей со мной она шла в административный отдел и просила разрешения воспользоваться жестянкой с косметикой. То была старая жестянка из-под бисквита, наполненная тюбиками помады, карандашами для подведения глаз, флакончиками духов, баночками крема и пудры – дарами служащих; все пациентки пользовались ими перед такими важными событиями, как визит врача. Стелла усаживалась за стол, ставила перед собой зеркальце и с помощью того, что было в ее распоряжении, прихорашивалась как могла, потом причесывалась и мысленно извинялась передо мной за то, что не соответствовала моим высоким критериям. Возвращалась ждать меня в дневную палату, и женщины хвалили ее внешность.
Рядом с административным отделом находится комнатка для собеседований, и там у нас состоялся первый серьезный разговор. Я осведомился о ее самочувствии, и мы начали. Я смотрел на нее, сведя вместе кончики пальцев и приложив их к верхней губе. Глаза мои, сказала Стелла впоследствии, казалось, вонзаются ей в душу двумя кинжалами.
– Питер, что ты делаешь? Я чувствую себя подопытным кроликом! Видит Бог, я сейчас не могу вынести пристального разглядывания. Почему ты одеваешь нас, как монахинь?
Сколько времени она даже не пыталась разговаривать подобным образом, непринужденно и живо, как мы всегда разговаривали с ней! На какой-то миг она стала бледной тенью прежней Стеллы, женщиной, свободно чувствующей себя со старым другом.
– Нам предстоит пройти через многое, – ответил я. – Для тебя это будет мучительно.
Стелла закурила. Она пыталась сохранить свою оживленность, но перед лицом моей серьезности эта оживленность угасала.
– Давай поговорим об Эдгаре. Скажи, когда ты впервые всерьез подумала о сексе с ним?
Я нарочно задал вопрос так откровенно, грубо. Стелла потупилась и начала возиться с сигаретной пачкой, старательно укладывать ее вровень с краем стола. Голос ее прозвучал устало:
– О Господи, даже не знаю. Впервые?
Я кивнул.
– В огороде, – негромко ответила она.
Я наблюдал, как то переживание постепенно вновь обретает ясность и четкость.
– Продолжай.
Стелла принялась оживлять в памяти те минуты в саду, в лучах солнца, когда поняла, что у них непременно будет секс, так как обойтись без него нельзя. Невозможно. Немыслимо. Риск не пугал ее, поскольку стала ясна невозможность противиться необходимости.
– Это было необходимостью?
– Да.
– И ты думаешь, он тоже считал это необходимостью? Несмотря на риск?
– Конечно.
– Почему ты так считаешь?
Стелла пожала плечами.
– Может ли быть, что Эдгар использовал тебя, так как с самого начала замыслил побег?
– Нет.
– Хорошо. Оправдал он твои ожидания?
Стелла попыталась обратить все в шутку:
– Тебе нужны подробности, Питер? Объятия и возня в кустах?
– Вы нашли какое-то место в саду?
– Да, поначалу. Оранжерею.
Я не обратил внимания на неприязнь в ее голосе, когда она швырнула мне в лицо эту информацию.
– А потом?
– Павильон.
– Павильон. – Я откинулся на спинку стула. – Извини, дорогая, я ввожу тебя в смущение не ради удовольствия. Макс вправду никуда не годился как муж?
– Иначе бы этого не произошло.
– Почему?
– По-моему, влюбиться в кого-то можно, только если не влюблена больше ни в кого.
– Ты не была влюблена в Макса. А любила его?
Стелла тупо уставилась на меня.
– Ты что, никогда не был женат? – спросила она наконец.
– Ты обманулась в своих ожиданиях?
Смешок, похожий на лай.
– А разве не все обманываются?
Я ждал.
– Питер, даже не знаю, что тебе сказать. Поначалу я просто восхищалась Максом. Я хотела, чтобы мы вернулись в Лондон, других серьезных неладов у нас не возникало. Я не была сексуально озабочена, если ты это имеешь в виду.
– То есть у вас был нормальный брак.
– Пожалуй.
– Муж, дом, ребенок, приемлемая удовлетворенность. Однако ты пошла на риск лишиться всего этого ради связи с пациентом.
– Я не делала подобных расчетов.
– Кружила тебе голову мысль, что весь твой образ жизни поставлен на карту?
Я облокотился на стол и придал лицу выражение доброжелательного, искреннего любопытства.
– Я влюбилась – вот что кружило мне голову, – ответила Стелла.
Наступило молчание.
– Эта любовь, – спросил я, – это чувство, с которым ты не могла совладать, что оно, в сущности, представляло собой?
Снова молчание, потом неохотный ответ:
– Если ты не понимаешь, я не смогу объяснить.
– Значит, оно не поддается определению и говорить о нем невозможно? Оно возникает, ему невозможно противиться, оно разрушает жизнь людей. И больше ничего сказать о нем нельзя.
– Слова, – негромко произнесла Стелла.
– Пусть так, – оживился я, – но чем еще мы располагаем? Прошу тебя рассмотреть такую возможность. Не была ли эта твоя любовь всего-навсего маскировкой чего-то иного?
– Что ты имеешь в виду?
– Взгляни на ее последствия. Ты отказываешься от всего. Развиваешь в себе презрение к мужчине, с которым…
Я умолк. Стелла тихо заплакала. Я видел, что она ненавидит себя за проявление женской слабости. Раз я отвергал ее, сказала Стелла впоследствии, презирал, осуждал, то она оставалась ни с чем. Была ничем. Я все понял.
– Ладно, хватит об этом, – мягко сказал я, и мы заговорили о другом. Однако перед уходом я попросил ее подумать о том, что такое любовь. «Хорошенько подумай», – повторил я.
Она ответила, что подумает.
Впоследствии Стелла призналась мне, что наш разговор вызвал в ней недоумение и тревогу. В дневной палате она была молчаливой, озабоченной, пыталась понять, что я делаю. Я умышленно расстроил ее – с какой целью? Должно быть, это своеобразное испытание, проверка, насколько она сильна. И она оказалась не на высоте, сломавшись подобным образом. Я показал ей, до чего она стала хрупкой, поднес зеркало, дав увидеть собственную слабость. Стелла решила, что это хорошая психиатрия: я не велел ей быть сильной, я пробуждал в ней такое желание.
Стелла сказала, что на понимание этого у нее ушло несколько дней. Она даже ощутила признательность за то, что находится здесь, в полной безопасности, под мудрым, утешающим покровительством. Она начала робко думать о себе по-новому. Ограниченная после Кледуина мелкими эгоистичными заботами, ошеломленная, что не давало ей думать о Чарли, она теперь заглянула в себя, неглубоко, но достаточно для понимания того, что пострадала и нуждается в помощи. Она ждала, что я окажу ей эту помощь, и, когда настало время снова увидеться со мной, собралась с душевными силами и вошла, бодро улыбаясь, внешне стремившаяся продолжить наш разговор, но внутренне, как я сразу заметил, боявшаяся этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66