Ярмат позвал жену на терраску.
— Садись,— строго приказал он. Потом присел сам и заговорил торопливо, не в силах больше сдерживать себя: — Я только сейчас от элликбаши. Очень интересные новости пришлось мне услышать, жена. Ты знаешь, что за человек наш элликбаши? Это отец всего квартала! Все, начиная от семилетних ребят и кончая семидесятилетними стариками, встречают его салямом, с почтительно сложенными на груди руками. Это человек высокой чести и единственный из единственных в беседе. Законы знает!
У Гульсум-биби больше не хватало терпения. Внимательно всматриваясь в лицо мужа, она спросила:
— А для чего он звал вас? Что-нибудь хорошее?
— Хорошее! Такое хорошее, что, кажется, и во сне нам не снилось! Сейчас все по порядку расскажу.— Ярмат строго взглянул на жену.— Только ты и пикнуть не смей, а то так и швырну тебя с террасы!
— Сгинуть вашей злости, постоянно вы с угрозами! Ярмат нахмурился:
— У женщины ума меньше, чем у курицы, никак нельзя не припугнуть... Так вот, значит, элликбаши позвал меня. Беседа с мудрым человеком — чистая услада. Скажет что — и ни в одной книге того не найти, до чего все разумно... Ну и мастер же говорить! Сидим, беседуем.
Перед нами дастархан, как положено. Сахар, леденцы, фрукты, сладости — счета нет... Беседуем мы, жена, а он ловко так подпел и говорит: «Такого счастливого отца, как вы, и на свете нет!» Я удивления даже рот раскрыл. А он ласково поясняет: мол, это не мои слова, а вашего хозяина. Хозяин будто бы позвал его к себе и начал расхваливать меня... Одним словом, благодетель наш — бай-ига — передал: пусть, говорит, Ярмат не пожалеет своей дочери...
— Для кого же это? — удивилась Гульсум-биби.
— Фу, будто на танбуре быку на ухо сыграл, темная ты женщина! — краснея от злости, повысил голос Ярмат.— Для кого же могло пыть! За себя просит бай-ата...
Гульсум-биби даже привскочила от неожиданности, хлопнула себя по обеим коленям и заговорила быстро, не давая Ярмату:
— Сгинуть вашему баю! Стыда, совести не знает? На старости ум за разум зашел, видно! Три дня назад у него правнук родился. Вай, подохнуть ему, безбожнику!..
Ярмат поднял кулаки:
— Молчать! Чтоб и голоса твоего не слышно было! Тебя, видно, не было в тот день, когда бог всех разумом оделял!
— Что же вы ответили? — дрожа от негодования, выкрикнула Гульсум-биби.— За семидесятилетнего старика решили единственную дочь отдать?! Тоже — отец!..
Ярмат точно копьем пронзил жену сердитым взглядом:
— Эй, послушай ты, сорока крикливая! Не семьдесят ему, а шестьдесят пять. Какой он старик? А хоть и старый, так он будет пободрей нас с тобой. Не кляни, а слушай: Мирза-Каримбай — человек, осененный милостью божьей. Столько добра, столько богатства, доброе имя! Плохо ли, если дочь моя попадет в такой дворец? О том, что он стар, ты подумала, а об этом забыла...
— А если бы отказали, бай язык вам отрезал бы? — глухо проговорила Гульсум-биби.
— Язык он не отрежет, а может сделать еще хуже. Появится обида, недовольство — вот что главное. А к чьему порогу пойду я потом со своими пожитками? Беднякам, что мыкаются без пристанища, в наше время и счета нет. Ты подумала об этом? Если в твоей недозрелой тыкве есть хоть капля мозга, не реви, злосчастная. Той, что начинается слезами, может слезами же и кончиться. Радуйся и готовься!
— Как же не плакать! Ох, глаза бы мои вытекли, ничего не видеть бы мне!..— рыдая, говорила Гульсум-биби.— Погореть его богатству. Байские сыновья, невестки, дочь жизни не дадут Гульнар. Я знаю их нрав. То-то последние три-четыре дня они так изменились. У каждого будто ял каплет с языка. Теперь я поняла почему. Вот как они ее встречают с самого начала! — Гульсум вытерла подолом слезы.— Вы рано радуетесь. Пельмени сырыми подсчитываете. Верно, они богаты. Очень богаты. Только не дадут они покоя Гульнар. Байский дворец тюрьмой для нее будет. Разве не нашлось бы для нашей дочери подходящего человека? Вот Юлчи. Джигит — по горе ударит, гора в порошок рассыплется. Такой не дал бы дочери моей голодать. И Гульнар склонна к нему. Что мне скрывать от вас...
Ярмат вскочил с места. Хватаясь за ворот рубахи,бормоча гневно «Тавба!», забегал по терраске. Потом снова принялся кричать на жену:
— Не болтай пустого! Кто такой Юлчи? Простой малый. А я еще не видел, чтобы какой-нибудь батрак вышел в люди. Дура! Покличь овцу: «Мох-мох!» - и та поймет, а с тобой говорить — напрасно слова тратить. Перестань выть!..— Ярмат сделал несколько шагов к калитке, потом вернулся и заговорил уже мягче: — Не разболтай раньше времени соседям. Я уже дал слово Алимхану-ака. А слово отца — та же помолвка. Гульнар послушается, ты ей скажи, объясни, посоветуй. Это уже от тебя зависит. Дочь у нас разумная, зря шума поднимать не станет.
Оставшись одна, Гульсум-биби то принималась проклинать бая и мужа, то жаловалась на злую свою судьбу, страстно молила бога о помощи. Больше всего терзал ей сердце предстоящий разговор с Гульнар: она, мать, должна была сообщить дочери такую недобрую весть, да еще утешать и уверять, что это долгожданное счастье!
Гульнар пришла только к вечеру. Она казалась усталой и печальной. Гульсум-биби хотела было отложить объяснение до завтра, но девушка сама вынудила ее открыть сердце. Еще не сбросив паранджи, она с удивлением спросила:
— Вы плачете, айи? Что случилось, поругались с отцом?
— Ну его, обидел он меня,— заговорила Гульсум, стараясь казаться бодрой.— Снимай паранджу, присаживайся ко мне. Я расскажу тебе о своем горе...
Гульнар сняла паранджу, повесила ее на колышек и присела рядом с матерью.
— Дитя мое, ты не ходи больше к хозяевам. Отец приказал...
— Только и всего? Ах, если бы я вовсе не видела этого дома! Но разве можно! Работы много, сами зовут.— Гульнар немного помолчала.— Айи, вы замечаете — в доме бая последнее время надо мной смеются, издеваются... Когда я подхожу — смолкают. А Нури-апа как змея — так и хочет ужалить. Хорошо, что она сегодня домой ушла. Ух,очень я разозлилась... А почему отец не велел мне ходить туда?
Прежде чем ответить, Гульсум-биби заговорила о бедности в семье, о том, что отцу становится тяжело, что единственная надежда поправить дела — это замужество Гульнар.
— О чем вы, айи? Говорите прямо! — встревожилась девушка.
— Дитя мое, если не станешь бередить и посыпать солью рану твоей слабой, несчастной матери, не заставишь обливаться кровью сердце, я расскажу тебе новость, какую принес твой отец.
Гульсум-биби посмотрела на дочь добрыми, полными слез глазами.
Говорите, айи, говорите скорей! Что случилось? Вы дрожите?
Мать не смогла удержать себя от слез. Рыдая, она передала дочери страшное известие.
Гульнар без чувств уронила голову на колени матери. Долго и жала неподвижно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Садись,— строго приказал он. Потом присел сам и заговорил торопливо, не в силах больше сдерживать себя: — Я только сейчас от элликбаши. Очень интересные новости пришлось мне услышать, жена. Ты знаешь, что за человек наш элликбаши? Это отец всего квартала! Все, начиная от семилетних ребят и кончая семидесятилетними стариками, встречают его салямом, с почтительно сложенными на груди руками. Это человек высокой чести и единственный из единственных в беседе. Законы знает!
У Гульсум-биби больше не хватало терпения. Внимательно всматриваясь в лицо мужа, она спросила:
— А для чего он звал вас? Что-нибудь хорошее?
— Хорошее! Такое хорошее, что, кажется, и во сне нам не снилось! Сейчас все по порядку расскажу.— Ярмат строго взглянул на жену.— Только ты и пикнуть не смей, а то так и швырну тебя с террасы!
— Сгинуть вашей злости, постоянно вы с угрозами! Ярмат нахмурился:
— У женщины ума меньше, чем у курицы, никак нельзя не припугнуть... Так вот, значит, элликбаши позвал меня. Беседа с мудрым человеком — чистая услада. Скажет что — и ни в одной книге того не найти, до чего все разумно... Ну и мастер же говорить! Сидим, беседуем.
Перед нами дастархан, как положено. Сахар, леденцы, фрукты, сладости — счета нет... Беседуем мы, жена, а он ловко так подпел и говорит: «Такого счастливого отца, как вы, и на свете нет!» Я удивления даже рот раскрыл. А он ласково поясняет: мол, это не мои слова, а вашего хозяина. Хозяин будто бы позвал его к себе и начал расхваливать меня... Одним словом, благодетель наш — бай-ига — передал: пусть, говорит, Ярмат не пожалеет своей дочери...
— Для кого же это? — удивилась Гульсум-биби.
— Фу, будто на танбуре быку на ухо сыграл, темная ты женщина! — краснея от злости, повысил голос Ярмат.— Для кого же могло пыть! За себя просит бай-ата...
Гульсум-биби даже привскочила от неожиданности, хлопнула себя по обеим коленям и заговорила быстро, не давая Ярмату:
— Сгинуть вашему баю! Стыда, совести не знает? На старости ум за разум зашел, видно! Три дня назад у него правнук родился. Вай, подохнуть ему, безбожнику!..
Ярмат поднял кулаки:
— Молчать! Чтоб и голоса твоего не слышно было! Тебя, видно, не было в тот день, когда бог всех разумом оделял!
— Что же вы ответили? — дрожа от негодования, выкрикнула Гульсум-биби.— За семидесятилетнего старика решили единственную дочь отдать?! Тоже — отец!..
Ярмат точно копьем пронзил жену сердитым взглядом:
— Эй, послушай ты, сорока крикливая! Не семьдесят ему, а шестьдесят пять. Какой он старик? А хоть и старый, так он будет пободрей нас с тобой. Не кляни, а слушай: Мирза-Каримбай — человек, осененный милостью божьей. Столько добра, столько богатства, доброе имя! Плохо ли, если дочь моя попадет в такой дворец? О том, что он стар, ты подумала, а об этом забыла...
— А если бы отказали, бай язык вам отрезал бы? — глухо проговорила Гульсум-биби.
— Язык он не отрежет, а может сделать еще хуже. Появится обида, недовольство — вот что главное. А к чьему порогу пойду я потом со своими пожитками? Беднякам, что мыкаются без пристанища, в наше время и счета нет. Ты подумала об этом? Если в твоей недозрелой тыкве есть хоть капля мозга, не реви, злосчастная. Той, что начинается слезами, может слезами же и кончиться. Радуйся и готовься!
— Как же не плакать! Ох, глаза бы мои вытекли, ничего не видеть бы мне!..— рыдая, говорила Гульсум-биби.— Погореть его богатству. Байские сыновья, невестки, дочь жизни не дадут Гульнар. Я знаю их нрав. То-то последние три-четыре дня они так изменились. У каждого будто ял каплет с языка. Теперь я поняла почему. Вот как они ее встречают с самого начала! — Гульсум вытерла подолом слезы.— Вы рано радуетесь. Пельмени сырыми подсчитываете. Верно, они богаты. Очень богаты. Только не дадут они покоя Гульнар. Байский дворец тюрьмой для нее будет. Разве не нашлось бы для нашей дочери подходящего человека? Вот Юлчи. Джигит — по горе ударит, гора в порошок рассыплется. Такой не дал бы дочери моей голодать. И Гульнар склонна к нему. Что мне скрывать от вас...
Ярмат вскочил с места. Хватаясь за ворот рубахи,бормоча гневно «Тавба!», забегал по терраске. Потом снова принялся кричать на жену:
— Не болтай пустого! Кто такой Юлчи? Простой малый. А я еще не видел, чтобы какой-нибудь батрак вышел в люди. Дура! Покличь овцу: «Мох-мох!» - и та поймет, а с тобой говорить — напрасно слова тратить. Перестань выть!..— Ярмат сделал несколько шагов к калитке, потом вернулся и заговорил уже мягче: — Не разболтай раньше времени соседям. Я уже дал слово Алимхану-ака. А слово отца — та же помолвка. Гульнар послушается, ты ей скажи, объясни, посоветуй. Это уже от тебя зависит. Дочь у нас разумная, зря шума поднимать не станет.
Оставшись одна, Гульсум-биби то принималась проклинать бая и мужа, то жаловалась на злую свою судьбу, страстно молила бога о помощи. Больше всего терзал ей сердце предстоящий разговор с Гульнар: она, мать, должна была сообщить дочери такую недобрую весть, да еще утешать и уверять, что это долгожданное счастье!
Гульнар пришла только к вечеру. Она казалась усталой и печальной. Гульсум-биби хотела было отложить объяснение до завтра, но девушка сама вынудила ее открыть сердце. Еще не сбросив паранджи, она с удивлением спросила:
— Вы плачете, айи? Что случилось, поругались с отцом?
— Ну его, обидел он меня,— заговорила Гульсум, стараясь казаться бодрой.— Снимай паранджу, присаживайся ко мне. Я расскажу тебе о своем горе...
Гульнар сняла паранджу, повесила ее на колышек и присела рядом с матерью.
— Дитя мое, ты не ходи больше к хозяевам. Отец приказал...
— Только и всего? Ах, если бы я вовсе не видела этого дома! Но разве можно! Работы много, сами зовут.— Гульнар немного помолчала.— Айи, вы замечаете — в доме бая последнее время надо мной смеются, издеваются... Когда я подхожу — смолкают. А Нури-апа как змея — так и хочет ужалить. Хорошо, что она сегодня домой ушла. Ух,очень я разозлилась... А почему отец не велел мне ходить туда?
Прежде чем ответить, Гульсум-биби заговорила о бедности в семье, о том, что отцу становится тяжело, что единственная надежда поправить дела — это замужество Гульнар.
— О чем вы, айи? Говорите прямо! — встревожилась девушка.
— Дитя мое, если не станешь бередить и посыпать солью рану твоей слабой, несчастной матери, не заставишь обливаться кровью сердце, я расскажу тебе новость, какую принес твой отец.
Гульсум-биби посмотрела на дочь добрыми, полными слез глазами.
Говорите, айи, говорите скорей! Что случилось? Вы дрожите?
Мать не смогла удержать себя от слез. Рыдая, она передала дочери страшное известие.
Гульнар без чувств уронила голову на колени матери. Долго и жала неподвижно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92