Надо же понимать — на руке пять пальцев, и все они не одинаковы. Так же и с людьми. Какое вам дело до других? Думайте о себе. Если все станут цепляться за полы сыновей, кто тогда на тыловые работы пойдет.
Абдухалык растерялся. Он хотел что-то возразить, но Салим-байбача, незаметно толкнув зятя, шепнул:
— Погоняйте!
Тачанка тронулась и с веселым перестуком колес покатила, оставляя позади себя облако пыли.
Они разыскали сад, остановились у калитки, сплетенной из таловых прутьев. Навстречу им вышел застенчивый юноша, оказавшийся хозяином сада. Он провел прибывших на участок, присел на пенек и невесело опустил голову.
Салим и Фазлиддин медленно пошли по саду, будто прогуливались в городском парке. Солнце зашло, но было еще светло. Участок понемногу заливало вечернее безмолвие. Тихо покачивались верхушки деревьев.
В саду было восемь длинных рядов виноградника. Дуги подпорок были прочные, лозы аккуратно подвязаны, гряды прополоты. Урожай зрел обильный. Виноградных кистей было больше, чем листьев. Салим-байбача прошел от начала до конца два ряда, Фазлиддин же по-хозяйски обошел весь виноградник, даже запомнил, сколько в нем сортов винограда. Потом они осмотрели огород: грядки кукурузы, моркови, лука. По краям, вокруг всего участка, росли фруктовые деревья: яблони, персики, груши, алыча, джида — всего по счету Салима-байба-чи шестьдесят три, а по счету Фазлиддина — семьдесят корней. Весь участок был окружен, правда, низким и старым, но еще вполне прочным дувалом. Площадь участка Салим-байбача определил в три с половиной танапа, а Фазлиддин — в три. Салим уверял зятя:
— Сад стоит десять танапов. Все здесь готово. Хозяин приготовил плов, вам только кушать осталось, Фазлиддин!
Обменявшись мнениями, Фазлиддин и Салим подошли к юноше. Около него, удивленно и тревожно поглядывая на незваных гостей, стояли очень схожие с ним два мальчика лет десяти и лет двенадцати — видимо, младшие братья. Юноша сделал им знак уйти.
— Сад неплохой, но и не из таких, чтобы можно было позавидовать, не так ли, Салим-ака? — Фазлиддин мельком взглянул на Салима и продолжал, уже обращаясь к хозяину: — Но что поделаешь! Надо как-то помочь вам разделаться с долгом. По нынешнему времени найти денег труднее, чем повстречаться со смертью. Если бы мы потребовали наличными, это было бы непосильно для вас. Придется взять сад. Завтра приезжайте в город, там переговорите с моим братом и покончите с делом. Хорошо?
— Ты разумный джигит, стараешься покрыть долг отца,— похвалил юношу Салим.— Это хорошо с твоей стороны. И душа отца будет спокойна, и сам ты среди товарищей будешь ходить петухом. Долг пригибает голову человека к земле.
Юноша медленно встал с пенька. Не поднимая глаз, дрогнувшим голосом сказал:
— Мы жили этим садом. Приезжали сюда, как только сходил снег, и трудились до глубокой осени всей семьей как муравьи. Много труда вложили.— Юноша вздохнул и еще ниже опустил голову.— Что только будет с матерью?.. Она еще не знает...
— Сад твой мы не насильно берем, братец! — с укором, переходя на «ты», сказал Фазлиддин.— Отсчитай восемьсот рублей, и делу конец. Сад у тебя останется, и мать не будет огорчена...
Юноша минуту-две стоял молча, ковыряя носком сапога землю. Наконец поднял голову.
— Урожай этого года должен остаться нам. Мы его своим трудом вырастили. Земля пусть будет ваша, только нас до осени отсюда не трогайте. На этом условии —ладно, я согласен. Лишь бы избавиться от угроз вашего брата Абдуллы...
— Я же сказал,— резко оборвал юношу Фазлиддин,— завтра приедешь в город, и там обо всем условимся. Урожай, говоришь... Раз земля отходит нам, значит, и урожай наш. Все, что здесь выросло, выросло из земли. Впрочем, поговоришь с братом...
В разговор вмешался Салим.
— Нет, Фазлиддин,— заявил он с видом знающего человека.— Урожай с огорода должен остаться этому юноше. Кукуруза, морковь, еще что там есть? Да, да. Все принадлежит ему. А что касается фруктов — они должны быть все ваши, Фазлиддин. Ну, в крайнем случае, если окажете снисхождение, фрукты можно поделить пополам...
— Да, мы еще не видели двора,— вспомнил Фазлиддин. Юноша пояснил:
— Во дворе — дом, терраса и маленькая хибарка. Все старое, но еще крепкое...
— Хорошо. Не буду смотреть, верю тебе на слово.
Юноша не пошел провожать за калитку. В сумерках наступающего вечера он скрылся среди деревьев. Может быть, ему хотелось скорее остаться одному, чтобы без свидетелей смягчить слезами обиду и горечь предстоящей утраты.
Фазлиддин сел в коляску, попрощался с шурином и отправился в город. Салим тропинкой пошел напрямик к своему поместью.
II
По земле разлилась прохлада. Между кроной карагача и вершинами двух яблонь, склонившихся над хаузом, ярко сияли звезды. Тишину ясного летнего вечера подчеркивал негромкий стрекот сверчков.
Салим-байбача расположился на супе, придвинув лампу, просматривал мусульманскую газету, оставленную кем-то из участников недавнего совещания по поводу царского указа.
Легкие ночные бабочки носились вокруг лампы, ударялись о горячее стекло, трепетали нежными крылышками, теряя пыльцу, падали на ковер и застывали неподвижно.
Со стороны калитки ичкари послышался скрип капишей. Байбача обернулся — из темноты показалась Нури.
Салим подобрал ноги:
— Садись, Нури-ай.
— Что вы здесь прячетесь? Хотя бы ради моего приезда в ичкари посидели. Жметесь тут один, втихомолку...
Нури присела около брата.
— Ты ведь не одна,— усмехнулся Салим.— Там мать твоя Гульнар...
Достаточно было одного упоминания о Гульнар, чтобы Нури, как всегда, загорелась гневом.
— И-ых! — выдохнула она со злостью и отвернулась. Помолчав минуту, Нури принялась за обычные свои жалобы.
То повышая в гневе голос, то по знаку Салима понижая его до шепота и со злостью хлопая себя по коленям, она говорила:
— Всему виной вы и Хаким-ака! Если бы вы тогда покрепче уперлись, отец не женился бы на Гульнар. Бесхарактерные вы оба! Даже имущество не сумели взять в свои руки. Вот и радуйтесь: теперь над вами рабыня верховодит... Чудно! Больной прикидывается. Все это ложь! Все это притворство и зазнайство— не больше... Ух! Я еще не видела такой ловкачки!.. А она довольна, радуется. Да и чего ей горевать? Сразу же родить собралась, собака! Слыхали? Теперь всю отцовскую казну приберет к рукам...
Вся вина на отце,— глухо возразил Салим-байбача.
Об отце и не говорите. Можно б было — и не глядела бы на него! Только из-за вас приезжаю сюда. Салим зло рассмеялся:
Сорок иголок, которыми ты колдовала, не помогли, видно!
Чего только я не перепробовала! От Гульнар, похоже, все бегут.
Из темноты загудел и камнем ударился о лампу жук. Отпрянув, он упал на грудь Нури, крупным яхонтом заблестел на белом шелке платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Абдухалык растерялся. Он хотел что-то возразить, но Салим-байбача, незаметно толкнув зятя, шепнул:
— Погоняйте!
Тачанка тронулась и с веселым перестуком колес покатила, оставляя позади себя облако пыли.
Они разыскали сад, остановились у калитки, сплетенной из таловых прутьев. Навстречу им вышел застенчивый юноша, оказавшийся хозяином сада. Он провел прибывших на участок, присел на пенек и невесело опустил голову.
Салим и Фазлиддин медленно пошли по саду, будто прогуливались в городском парке. Солнце зашло, но было еще светло. Участок понемногу заливало вечернее безмолвие. Тихо покачивались верхушки деревьев.
В саду было восемь длинных рядов виноградника. Дуги подпорок были прочные, лозы аккуратно подвязаны, гряды прополоты. Урожай зрел обильный. Виноградных кистей было больше, чем листьев. Салим-байбача прошел от начала до конца два ряда, Фазлиддин же по-хозяйски обошел весь виноградник, даже запомнил, сколько в нем сортов винограда. Потом они осмотрели огород: грядки кукурузы, моркови, лука. По краям, вокруг всего участка, росли фруктовые деревья: яблони, персики, груши, алыча, джида — всего по счету Салима-байба-чи шестьдесят три, а по счету Фазлиддина — семьдесят корней. Весь участок был окружен, правда, низким и старым, но еще вполне прочным дувалом. Площадь участка Салим-байбача определил в три с половиной танапа, а Фазлиддин — в три. Салим уверял зятя:
— Сад стоит десять танапов. Все здесь готово. Хозяин приготовил плов, вам только кушать осталось, Фазлиддин!
Обменявшись мнениями, Фазлиддин и Салим подошли к юноше. Около него, удивленно и тревожно поглядывая на незваных гостей, стояли очень схожие с ним два мальчика лет десяти и лет двенадцати — видимо, младшие братья. Юноша сделал им знак уйти.
— Сад неплохой, но и не из таких, чтобы можно было позавидовать, не так ли, Салим-ака? — Фазлиддин мельком взглянул на Салима и продолжал, уже обращаясь к хозяину: — Но что поделаешь! Надо как-то помочь вам разделаться с долгом. По нынешнему времени найти денег труднее, чем повстречаться со смертью. Если бы мы потребовали наличными, это было бы непосильно для вас. Придется взять сад. Завтра приезжайте в город, там переговорите с моим братом и покончите с делом. Хорошо?
— Ты разумный джигит, стараешься покрыть долг отца,— похвалил юношу Салим.— Это хорошо с твоей стороны. И душа отца будет спокойна, и сам ты среди товарищей будешь ходить петухом. Долг пригибает голову человека к земле.
Юноша медленно встал с пенька. Не поднимая глаз, дрогнувшим голосом сказал:
— Мы жили этим садом. Приезжали сюда, как только сходил снег, и трудились до глубокой осени всей семьей как муравьи. Много труда вложили.— Юноша вздохнул и еще ниже опустил голову.— Что только будет с матерью?.. Она еще не знает...
— Сад твой мы не насильно берем, братец! — с укором, переходя на «ты», сказал Фазлиддин.— Отсчитай восемьсот рублей, и делу конец. Сад у тебя останется, и мать не будет огорчена...
Юноша минуту-две стоял молча, ковыряя носком сапога землю. Наконец поднял голову.
— Урожай этого года должен остаться нам. Мы его своим трудом вырастили. Земля пусть будет ваша, только нас до осени отсюда не трогайте. На этом условии —ладно, я согласен. Лишь бы избавиться от угроз вашего брата Абдуллы...
— Я же сказал,— резко оборвал юношу Фазлиддин,— завтра приедешь в город, и там обо всем условимся. Урожай, говоришь... Раз земля отходит нам, значит, и урожай наш. Все, что здесь выросло, выросло из земли. Впрочем, поговоришь с братом...
В разговор вмешался Салим.
— Нет, Фазлиддин,— заявил он с видом знающего человека.— Урожай с огорода должен остаться этому юноше. Кукуруза, морковь, еще что там есть? Да, да. Все принадлежит ему. А что касается фруктов — они должны быть все ваши, Фазлиддин. Ну, в крайнем случае, если окажете снисхождение, фрукты можно поделить пополам...
— Да, мы еще не видели двора,— вспомнил Фазлиддин. Юноша пояснил:
— Во дворе — дом, терраса и маленькая хибарка. Все старое, но еще крепкое...
— Хорошо. Не буду смотреть, верю тебе на слово.
Юноша не пошел провожать за калитку. В сумерках наступающего вечера он скрылся среди деревьев. Может быть, ему хотелось скорее остаться одному, чтобы без свидетелей смягчить слезами обиду и горечь предстоящей утраты.
Фазлиддин сел в коляску, попрощался с шурином и отправился в город. Салим тропинкой пошел напрямик к своему поместью.
II
По земле разлилась прохлада. Между кроной карагача и вершинами двух яблонь, склонившихся над хаузом, ярко сияли звезды. Тишину ясного летнего вечера подчеркивал негромкий стрекот сверчков.
Салим-байбача расположился на супе, придвинув лампу, просматривал мусульманскую газету, оставленную кем-то из участников недавнего совещания по поводу царского указа.
Легкие ночные бабочки носились вокруг лампы, ударялись о горячее стекло, трепетали нежными крылышками, теряя пыльцу, падали на ковер и застывали неподвижно.
Со стороны калитки ичкари послышался скрип капишей. Байбача обернулся — из темноты показалась Нури.
Салим подобрал ноги:
— Садись, Нури-ай.
— Что вы здесь прячетесь? Хотя бы ради моего приезда в ичкари посидели. Жметесь тут один, втихомолку...
Нури присела около брата.
— Ты ведь не одна,— усмехнулся Салим.— Там мать твоя Гульнар...
Достаточно было одного упоминания о Гульнар, чтобы Нури, как всегда, загорелась гневом.
— И-ых! — выдохнула она со злостью и отвернулась. Помолчав минуту, Нури принялась за обычные свои жалобы.
То повышая в гневе голос, то по знаку Салима понижая его до шепота и со злостью хлопая себя по коленям, она говорила:
— Всему виной вы и Хаким-ака! Если бы вы тогда покрепче уперлись, отец не женился бы на Гульнар. Бесхарактерные вы оба! Даже имущество не сумели взять в свои руки. Вот и радуйтесь: теперь над вами рабыня верховодит... Чудно! Больной прикидывается. Все это ложь! Все это притворство и зазнайство— не больше... Ух! Я еще не видела такой ловкачки!.. А она довольна, радуется. Да и чего ей горевать? Сразу же родить собралась, собака! Слыхали? Теперь всю отцовскую казну приберет к рукам...
Вся вина на отце,— глухо возразил Салим-байбача.
Об отце и не говорите. Можно б было — и не глядела бы на него! Только из-за вас приезжаю сюда. Салим зло рассмеялся:
Сорок иголок, которыми ты колдовала, не помогли, видно!
Чего только я не перепробовала! От Гульнар, похоже, все бегут.
Из темноты загудел и камнем ударился о лампу жук. Отпрянув, он упал на грудь Нури, крупным яхонтом заблестел на белом шелке платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92