И все они — на стороне большевиков.
Из соседней комнаты к нам постучались. Бек не взглянул на дверь и даже не шелохнулся. Он налил нам коньяку, а себе шампанского и выпил за наше здоровье. Затем поднялся, запер изнутри дверь и, обращаясь ко мне, сказал:
— Теперь, если не возражаете, прошу к дастархану. Мы перешли в соседнюю комнату. Там на большом
столе стояло множество блюд. Но, кроме шербета, никаких напитков уже не было. Я, признаться, проголодался. Несколько выпитых бокалов вина разожгли аппетит. Невольно настроился на другой лад. Теперь мне уже хотелось отойти от политики, вздохнуть полной грудью. Взяв
с еще дымящегося блюда пару бараньих ребер и бросив их к себе на тарелку, я спросил бека:
— Вам не удалось привезти с собой из Петербурга какую-нибудь светловолосую русскую девчонку?
Бек понял, что тема беседы меняется, и радостно подхватил:
— Э, светловолосых девушек и здесь немало. . . Но нас неотступно преследует известное вам проклятие— муллы и ахуны. Без веревки связали нас по рукам и по ногам. Запреты, запреты... А сами что только не выделывают!
Я подшутил над беком: — Вы тоже боитесь духовенства?
— Эх! Если бы не боялся, разве я оставил бы там бутылки? Народная мудрость гласит: «Если ешь запретное, так уж ешь досыта». Я бы с удовольствием выпил с вами еще несколько бокалов шампанского, но. . . — Бек сокрушенно покачал головой, глотнул шербета и добавил:— Духовенства побаивается даже его величество светлый эмир!
Бек потупился, сдерживая улыбку, и замолчал. Я видел— он хочет рассказать что-то. Вновь прополоскав горло шербетом, бек начал:
— Супругу его величества белого царя звали Александра Федоровна. Очень хорошая женщина была. Спросила меня: «Сколько у тебя жен?» Я ответил: «Всего-навсего две». — «Что, разве мало?» — спросила она. «Для Петербурга много, а для Бухары мало», — ответил я. «Чем же они отличаются?» — спросила она. Я ответил: «В Петербурге можно знакомиться каждый день с новой девушкой. А у нас нельзя смотреть ни на кого, кроме своей». И царь, и его супруга от души рассмеялись. — Бек глубоко вздохнул и добавил:—Жизнь там. Наша жизнь стара, как Ноев ковчег. В ней нет ничего нового. А человеческая душа требует нового. Недаром говорят: «Почитай старое, но ищи нового».
Оказалось, бек любил поэтов и даже сам сочинял стихи. Он прочитал нам некоторые. Капитан Дейли с любопытством слушал его и хвалил. Я наблюдал за беком. Это был, видимо, из тех восточных властителей, которым опостылела азиатчина и которые почувствовали вкус европейского образа жизни. Такие люди представляют для нас большой интерес. Свяжи их с деловыми кругами
Лондона, умеющими выжимать масло из камня, и направляй куда надо. Они превращаются в азиатов с европейским душком. А то, что уже укоренилось в душе, как вы сами знаете, становится крепче стали.
Пиршество затянулось. Перешли на другие темы. В конце концов, под предлогом позднего времени, бек Предложил нам остаться у него. Мы, признаться, не стали возражать. В третьем часу ночи он проводил меня в отведенную комнату и, попрощавшись, ушел. Я остался один. Едва я снял халат и чалму, дверь отворилась, и на пороге появилась довольно молодая женщина. В руках у нее была маленькая подушечка. Увидев меня, женщина вздрогнула и остановилась. Я обратился к ней на узбекском языке:
— Входите, входите. . . Не бойтесь!
Она робко вошла в комнату и, положив маленькую подушечку на большую, заново оправила постель.
— Подождите минутку! — остановил я ее. Женщина смущенно потупилась. Подойдя поближе и смягчив, насколько мне удавалось, голос, я продолжал: — Как вас зовут?
Женщина промолчала, кусая кончик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.
— Не стесняйтесь. . . Как ваше имя? А? ..
— Нимче, — тихо ответила женщина.
— Что? Вы сказали — Нимче?
— Да.
— Откуда вы родом? Узбечка?
— Нет... Ашкун...
— Ашкун?
— Да...
«Ашкун, ашкун»,—повторял я про себя. Это слово было мне знакомо. «Ашкун» называлось одно из основных племен Кафиристана — местности в северо-восточной части Афганистана. Неужели эта женщина оттуда? Я взял ее за руку:
— Ну-ка, повернись лицом ко мне. . . Не бойся. . . подними глаза, — проговорил я, пытаясь заглянуть ей в лицо.
Нимче не отняла руку, но и глаз не подняла. Я понял, что она неспроста . принесла подушечку, и начал действовать смелее: схватил другую руку и слегка прижал к груди. Нимче вздрогнула, но не пыталась вырваться из моих объятий. На этот раз я приказал более строго:
— Подними глаза!
Нимче осторожно подняла голову. Я с удовольствием заглянул в ее красивое, белое лицо, в чистые, как морская вода, голубые глаза. Да, Нимче была из Кафиристана. В северо-западной Индии, в Дардистане, я как-то встретил одну женщину, уроженку Кафиристана. Она, так же как Нимче, была высокого роста, статная, белолицая. Но моложе Нимче. Этой, по всей вероятности, было уже под сорок: и лоб, и стройную, красивую шею уже начали украшать мелкие морщинки.
Я усадил Нимче на диван и, глядя в ее грустные глаза, возобновил расспросы:
— Вы из Кафиристана?
— Да.
— А как вы попали сюда?
Вместо ответа Нимче глубоко вздохнула. С каким-то удивлением посмотрела на меня и начала рассказывать свою историю. По ее словам, когда ей 'было лет семь, она со своими родителями попала в плен к афганцам. Когда начала подрастать, ее продали одному бухарскому купцу. А купец подарил ее эмиру. Самые драгоценные дни своей жизни она провела в гареме. Несколько лет тому назад эмир отпустил ее из гарема, а беку приказал до конца ее жизни покровительствовать ей.
Я, честно говоря, раскаялся, что попросил Нимче рассказать о своем прошлом. На глазах у нее появились слезы, и вдруг она горько, взахлеб, зарыдала. Я сидел растерянный, не зная, что предпринять. Утешать ее — язык не поворачивался. Да и как ее утешить? Взывай к богу... Да поможет тебе аллах. .. Что еще можно сказать?
Не находя других слов, я мысленно повторял имя — Нимче. Постой, постой... Да ведь афганцы, кажется, называют «нимче» тех кафиристанцев, которые приняли мусульманскую веру? Об этом я где-то читал. Где именно? Не помню. .. Но читал — это точно. Тогда какое же у нее настоящее имя?
Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:
— Если больше ничего не надо, я пойду.
Я невольно отпустил ее руки.
Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю... Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Из соседней комнаты к нам постучались. Бек не взглянул на дверь и даже не шелохнулся. Он налил нам коньяку, а себе шампанского и выпил за наше здоровье. Затем поднялся, запер изнутри дверь и, обращаясь ко мне, сказал:
— Теперь, если не возражаете, прошу к дастархану. Мы перешли в соседнюю комнату. Там на большом
столе стояло множество блюд. Но, кроме шербета, никаких напитков уже не было. Я, признаться, проголодался. Несколько выпитых бокалов вина разожгли аппетит. Невольно настроился на другой лад. Теперь мне уже хотелось отойти от политики, вздохнуть полной грудью. Взяв
с еще дымящегося блюда пару бараньих ребер и бросив их к себе на тарелку, я спросил бека:
— Вам не удалось привезти с собой из Петербурга какую-нибудь светловолосую русскую девчонку?
Бек понял, что тема беседы меняется, и радостно подхватил:
— Э, светловолосых девушек и здесь немало. . . Но нас неотступно преследует известное вам проклятие— муллы и ахуны. Без веревки связали нас по рукам и по ногам. Запреты, запреты... А сами что только не выделывают!
Я подшутил над беком: — Вы тоже боитесь духовенства?
— Эх! Если бы не боялся, разве я оставил бы там бутылки? Народная мудрость гласит: «Если ешь запретное, так уж ешь досыта». Я бы с удовольствием выпил с вами еще несколько бокалов шампанского, но. . . — Бек сокрушенно покачал головой, глотнул шербета и добавил:— Духовенства побаивается даже его величество светлый эмир!
Бек потупился, сдерживая улыбку, и замолчал. Я видел— он хочет рассказать что-то. Вновь прополоскав горло шербетом, бек начал:
— Супругу его величества белого царя звали Александра Федоровна. Очень хорошая женщина была. Спросила меня: «Сколько у тебя жен?» Я ответил: «Всего-навсего две». — «Что, разве мало?» — спросила она. «Для Петербурга много, а для Бухары мало», — ответил я. «Чем же они отличаются?» — спросила она. Я ответил: «В Петербурге можно знакомиться каждый день с новой девушкой. А у нас нельзя смотреть ни на кого, кроме своей». И царь, и его супруга от души рассмеялись. — Бек глубоко вздохнул и добавил:—Жизнь там. Наша жизнь стара, как Ноев ковчег. В ней нет ничего нового. А человеческая душа требует нового. Недаром говорят: «Почитай старое, но ищи нового».
Оказалось, бек любил поэтов и даже сам сочинял стихи. Он прочитал нам некоторые. Капитан Дейли с любопытством слушал его и хвалил. Я наблюдал за беком. Это был, видимо, из тех восточных властителей, которым опостылела азиатчина и которые почувствовали вкус европейского образа жизни. Такие люди представляют для нас большой интерес. Свяжи их с деловыми кругами
Лондона, умеющими выжимать масло из камня, и направляй куда надо. Они превращаются в азиатов с европейским душком. А то, что уже укоренилось в душе, как вы сами знаете, становится крепче стали.
Пиршество затянулось. Перешли на другие темы. В конце концов, под предлогом позднего времени, бек Предложил нам остаться у него. Мы, признаться, не стали возражать. В третьем часу ночи он проводил меня в отведенную комнату и, попрощавшись, ушел. Я остался один. Едва я снял халат и чалму, дверь отворилась, и на пороге появилась довольно молодая женщина. В руках у нее была маленькая подушечка. Увидев меня, женщина вздрогнула и остановилась. Я обратился к ней на узбекском языке:
— Входите, входите. . . Не бойтесь!
Она робко вошла в комнату и, положив маленькую подушечку на большую, заново оправила постель.
— Подождите минутку! — остановил я ее. Женщина смущенно потупилась. Подойдя поближе и смягчив, насколько мне удавалось, голос, я продолжал: — Как вас зовут?
Женщина промолчала, кусая кончик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.
— Не стесняйтесь. . . Как ваше имя? А? ..
— Нимче, — тихо ответила женщина.
— Что? Вы сказали — Нимче?
— Да.
— Откуда вы родом? Узбечка?
— Нет... Ашкун...
— Ашкун?
— Да...
«Ашкун, ашкун»,—повторял я про себя. Это слово было мне знакомо. «Ашкун» называлось одно из основных племен Кафиристана — местности в северо-восточной части Афганистана. Неужели эта женщина оттуда? Я взял ее за руку:
— Ну-ка, повернись лицом ко мне. . . Не бойся. . . подними глаза, — проговорил я, пытаясь заглянуть ей в лицо.
Нимче не отняла руку, но и глаз не подняла. Я понял, что она неспроста . принесла подушечку, и начал действовать смелее: схватил другую руку и слегка прижал к груди. Нимче вздрогнула, но не пыталась вырваться из моих объятий. На этот раз я приказал более строго:
— Подними глаза!
Нимче осторожно подняла голову. Я с удовольствием заглянул в ее красивое, белое лицо, в чистые, как морская вода, голубые глаза. Да, Нимче была из Кафиристана. В северо-западной Индии, в Дардистане, я как-то встретил одну женщину, уроженку Кафиристана. Она, так же как Нимче, была высокого роста, статная, белолицая. Но моложе Нимче. Этой, по всей вероятности, было уже под сорок: и лоб, и стройную, красивую шею уже начали украшать мелкие морщинки.
Я усадил Нимче на диван и, глядя в ее грустные глаза, возобновил расспросы:
— Вы из Кафиристана?
— Да.
— А как вы попали сюда?
Вместо ответа Нимче глубоко вздохнула. С каким-то удивлением посмотрела на меня и начала рассказывать свою историю. По ее словам, когда ей 'было лет семь, она со своими родителями попала в плен к афганцам. Когда начала подрастать, ее продали одному бухарскому купцу. А купец подарил ее эмиру. Самые драгоценные дни своей жизни она провела в гареме. Несколько лет тому назад эмир отпустил ее из гарема, а беку приказал до конца ее жизни покровительствовать ей.
Я, честно говоря, раскаялся, что попросил Нимче рассказать о своем прошлом. На глазах у нее появились слезы, и вдруг она горько, взахлеб, зарыдала. Я сидел растерянный, не зная, что предпринять. Утешать ее — язык не поворачивался. Да и как ее утешить? Взывай к богу... Да поможет тебе аллах. .. Что еще можно сказать?
Не находя других слов, я мысленно повторял имя — Нимче. Постой, постой... Да ведь афганцы, кажется, называют «нимче» тех кафиристанцев, которые приняли мусульманскую веру? Об этом я где-то читал. Где именно? Не помню. .. Но читал — это точно. Тогда какое же у нее настоящее имя?
Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:
— Если больше ничего не надо, я пойду.
Я невольно отпустил ее руки.
Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю... Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105