Нуржан удивленно посмотрел на Бакытжана и только теперь заметил, что тот торопливо жует, набив чем-то рот.
— Стыдись,— нахмурившись, сказал ему Нуржан.— А если бы сейчас война была или голод? Эх ты... Волк, говорят, и тот сочувствует своему брату. А ты спрятал горсть курта в карман и думаешь, что один спасешься от беды?
— Нате, жрите, не завидуйте! — взвизгнул Бакытжан и, выхватив из кармана катышки Курта, бросил в снег.— И меня разорвите и сожрите! Ну, режьте на куски!
Никто не стал подбирать курт, разбросанный Бакыт-жаном.
— Ну-ка снимай безрукавку,— только и сказал ему Нуржан.
Толстяк молча стал раздеваться...
Растопив солярку, они облили ею пиджак и ватную безрукавку, подожгли — и наконец разгорелся жаркий огонь. Действия людей, похоже, обретали какой-то смысл. По лицам жигитов побежали живые отблески огня — словно кровь заиграла в этих осунувшихся лицах. Из разогретых медных трубок трактора закапало масло. Картер разогрелся. Вскипятив ведро талой воды, залили охладитель. Объятые наконец пламенем, пошли трещать ветки тальника. И солнце между тем поднялось высоко, и все вокруг озарилось ярким сиянием полудня. Снежные крошки сверкали, слепя глаза.
Бакытжан, стыдясь своего поступка и раскаявшись в душе, работал как одержимый Ему хотелось — хоть кровь из носу — усердной работой заслужить прощение. Наматывая сыромятный ремешок на заводной диск пускача, он дергал и дергал — пока наконец не затарахтел движок. Вслед за этим ухнул и загрохотал трактор, взревел, отчаянно выплевывая дым, словно давясь кашлем. Нуржан подбавил газу — и раздался громоподобный рев, словно прорвались долго сдерживаемые рыдания ожившего «ДТ»... Вскоре он перешел на ровное, обычное свое гудение, словно затянув привычную песню — и да здравствует жизнь! Да здравствует жизнь! Да здравствует!
Втроем быстро собрали инструменты, ведра, побросали все в кабину, вытащили из снежного балагана сиденье и спинку, водрузили на свои места, сами тоже вскочили в кабину.
Надлежало, спустившись к подножию горы, поехать в обход ее по лощине, с тем чтобы вернуться на свой след По принятому вчера решению, надо было вновь подняться на вершину, перевалить ее и спуститься к оторвавшимся саням... Но против такого действия вдруг выступил Аманжан.
— Пока живы, надо двигать к аулу,— решительно сказал он.— А ты как думаешь, жирный?
— Я... Как ты, так и, я,— отвечал, потупившись, Бакытжан.
— Ребята... людей стыдно,— возразил Нуржан.— Столько перенесли — и с полдороги возвращаться домой...
Аманжану стало смешно от рассудительности старшего тракториста.
— Пхи-хи-хи! — захихикал Аманжан. -— Вот стыдливый нашелся! Беда с тобой... А чего же они не стыдились, когда посылали нас к волкам в зубы? — крикнул он.— Не стыдились нас охмурять — каких только слов не наговорили, чтобы мы, дураки, поехали на свою погибель?! И мы еще должны стыдиться перед ними? Довольно слюнки распускать, сопли размазывать! — уже ревел он.— Едем назад, и точка! Пока солнце держится, успеем через перевал махнуть.
— Не спеши так, дорогой,— спокойно отвечал Нуржан.— Не ты один решаешь. Давайте проголосуем за и против. Предостереги, говорят, вовремя слепого, чтобы нечаянно ребенка не задавил...
— Ух! Прямо как в кино! — восхитился Аманжан и скрипнул зубами.— Может, собрание комсомольское проведем?
— И проведем! Собрание нашей совести!
— Вот что,— сказал Аманжан,— кончай трепаться, старшой. За эти двое суток я, понимаешь, совсем совесть потерял! А занять негде — ни у кого ее нет. Вот так-то.
Нуржан знал, что этот рослый, сильный парень был из тех, кто ни за что не отступится от своего и если заупрямится, то будет стоять на своем, хоть голову ему отрубай. Как^ самая твердая земля трескается от мороза, так и его может разорвать на части от пробудившегося негодования... И хоть не чужд ему дух товари щества и знает он чувство ответственности, но со вче
рашнего дня что-то изменилось в нем. . Может быть, повлияла на него встреча с жестоким стариком Кон-каем? Кто его знает...
Пар клубами вырывался изо рта парней, стоявших у заведенного трактора. Казалось, что душевное волнение распалило их и им стало жарко, но все трое, не замечая того, мелко дрожали от холода. Злые выкрики Аман-жана заставили двух его друзей призадуматься. Было что-то справедливое в его возмущении... но что делать? Если вернуться ни с чем домой, то как оправдаться? И в то же время как быть, если они едва не погибли ночью, промерзли до костей и двое суток уже ничего не ели...
И тут Нуржан опять услышал, как где-то вдали, за снежными холмами, прозвучала не то песнь, не то плач Снежной девушки. Она звала, она тревожила его сердце своей неведомой печалью
— Вот что я скажу тебе, Аманжан,— вдруг выступил вперед Бакытжан.— Ты всегда обзываешь как хочешь... То ляуки, то обжора, то жирный. «Дадно, я такой... А вот ты каким оказался на деле? Других дразнишь, как заведенный патефон, а сам ты кто? Затаился до поры до времени, акри... Там, понимаешь, в совхозе скот дохнет без корма, а ты тут устраиваешь нам...
— В аул без сена возвращаться не будем,— решительно поддержал его Нуржан.— Сейчас спустимся, объедем гору и сани прицепим. А потом дальше поедем.
— Нет,— столь же решительно отказался Аманжан.— Я не желаю еще двое суток подыхать без еды.
— Можешь оставаться. Поедем без тебя,— сказал Нуржан.
— А! Так вы вот как... Привыкли, когда вас в бараний рог гнут.— Аманжан сплюнул в снег.— Ну вы у меня сейчас попляшете. Если вы решили подохнуть, я вам помогу.— И с этим он выхватил из кармана складной нож; щелкнув, раскрыл его.— Прежде вас укокошу, чем вы меня...
«Аманжан! — хотелось крикнуть Нуржану — Вот ты какой, оказывается. Вместе росли, вместе учились... Ты зачем это нож... нож-то зачем, Аманжан? Нет, домой лучше не возвращаться. Лучше нам здесь и умереть, вдали от людских глаз...»
— Вы мне все надоели! — кривясь, выкрикнул между тем Аманжан — Все вы, умники, агитаторы, ляуки.. Общество! Человечество! -- завершил он выкрик по-русски.— Обществу нужна скотина на мясо, а мы, люди, не нужны, что ли? Пха-ха-ха! Патриоты какие выискались! Плюю на вас! Обществоведение мне и в школе до смерти надоело!
Нуржану казалось, что перед ним кричит, бешено сверкая глазами, не его закадычный друг, с которым он провел немало хороших дней в детстве, а беснуется старик Конкай... Вот он соскочил с гусеницы трактора, на которой стоял, и двинулся к ним, держа нож в руке.
— Эй, а ты грамотный парень, оказывается! — воскликнул Бакытжан, еще не веря серьезности происходящего и стараясь дело свести к шутке.— Всякие слова русские запомнил!
— Не смейся, ты! Сейчас кишки тебе выпущу! И со своим отцом Упраем не успеешь попрощаться, ублюдок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30