Григорий Шевайтийский. Ну?
Нюра Шевайтийская. Глядите на него! Глядите на старика этого. И бранчливый и квохтучий. Только и знал, что работал, как бурый волк. А как дали ему, как постебали - вот ён и стал самолюбец. Нет в ем жалости, нет в ем прелести.
Григорий Шевайтийский. Чего ты?
Нюра Шевайтийская. А! Не пройди, не зацепи. Другая с ума б сошла с такой жизни.
Григорий Шевайтийский. Ну, разгорелась баба, за крику твоего слова не осталось, и ночь вся пропала.
Нюра Шевайтийская. Самолюбец! Постебли его - так он жопой в глаза людям.
Григорий Шевайтийский. Ведь здоровье выбили. Ведь совсем здоровье отобрали.
Нюра Шевайтийская. О детях бы думал, самолюбец!
Тихо проходит Васта Трубкина. Нюра Шевайтийская первая заметила, кинулась.
Нюра Шевайтийская. Ты чего, горюша?!
Васта Трубкина. ОН-то уж поплыл на черных корабликах, а я-то думаю домой мне надо. Как ты думаешь, Нюра, с детями когда я встренусь?
Нюра Шевайтийская. Не знаю, горюша. А чегой-то у тебя?
Васта Трубкина. Головешка.
Нюра Шевайтийская. Зачем тебе головешка горелая?
Васта Трубкина. Сожгли моего милого. А я думала: обниму его, хоть один разок прижмусь. Бросает на пол головешку.
Михаил Суков. Знал ОН судьбу свою. Слово знал - огонь.
Васта Трубкина обращается к Григорию Шевайтийскому. Нету брата твоего.
Михаил Суков. И злодеям кара назначена: гореть в аду вечным огнем.
Иван Авдеенок. А какое второе слово?
Васта Трубкина. То слово с весной прилетает, Божией птицей поет. И надругались над ним, а ОН терпел. Молитесь за него, молитесь и за меня, осиротелую... Только, видать, время вышло. Идут и сюда поджигатели. Бегите...
Мужики кидаются к пролому, но уже со всех сторон захватило огнем избу.
Васта Трубкина. Вот и мне пришел светлый праздничек. И все мы тут, все.
Горит изба, занимается потолок. Откашлявшись, заговорило радио.
Радио. Внимание! Внимание!... села Забелин... Помолчало и опять. Внимание! Внимание!.. Треснула балка, рухнула одна стена, из развалин и огня рычало и кашляло Радио. Слышен был и рев машин за пожаром, крики людей. Да что говорят - не разберешь. Рухнула и крыша. Все смолкло.
Еще тлеют черные бревна, дымят, и уж с востока разгорается заря. И встречу грянули птицы, а за освободившейся Вастовой избой открылись поле, лес неоглядный.
Запели птицы, потом опять послышались голоса.
Голос Михаила Сукова. Эй, кто живы!
И сверху и снизу - отовсюду: "Живы! Живы! Живы! Живы! "
Голос Михаила Сукова. Денек-то тёпел буде!
Голос Федосея Авдеенка. Слышите, братцы, скворушка-шпак заливается.
Голос Семена Ребятникова. А похоже - зяблик.
Голос Федосея Авдеенка, смеется. Шпак всех птиц перехватит, и по-соловьиному засвищет. Вы послушайте, братцы, послушайте.
Голос Семена Ребятникова. Ветерок погуливает, траву шевелит.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Появляются двое пастухов.
Первый пастух смотрит на поднимающееся солнце. Солнышко, отец родной, согрей своих сыновей!
Голоса. Согрей своих сыновей!
Второй пастух. Сыновья твои сидят по кустам да кусточкам.
Голоса. По кустам да кусточкам.
Первый пастух. Сыновья твои держат хлебушко в рукаве.
Голоса. В рукаве!
Второй пастух. Эх, братцы, разрежем хлебушко.
Голоса. Разрежем хлебушко.
Первый пастух. Всех по ломтю одарим.
Голоса. Одарим по ломтю.
* * *
На месте тех домов - пустоты. Голоса шпаков соединились с небом. И никогда уже не пропадут.
1962-1997 гг.
ОЗЕРЕЦКАЯ ПРОЗА
ДЕВЯТАЯ ПЯТНИЦА
Сапоги пьяные потоптались около магазина и, не отрезвев, а еще больше набравшись, пошли скользить по грязи к самой речке. Магазин был на этой стороне реки, а деревня Озерки - на той. А сапоги были и на той, и на этой. И скользили.
Стальная крученая проволока все скрипела над рекой, гоняя перевоз от берега к берегу. И перевозчик - дедушка Митрий Григорьевич, одноногий старик с необструганной деревяшкой, - сил своих не жалел. А была у нас сессия сельского Совета. Сельский Совет собрали, чтоб кладбище огородить, а еще было разное.
- Кто имеет слово выступать? А кто имеет слово выступать? Председатель сельского Совета Сергей Иванович забрался на трибуну. У нас все, как у людей, как положено... Перед праздником - собрался сельский Совет - красная трибуна и стол под сукном, и графин, и регламент, и обсуждение, и совещание, и рукой голосуем.
Сергей Иваныч мужик хороший, семейный, детишек семь человек, целый день с топором да по дому хлопочет, да еще на поле когда сходит.
- Кто имеет слово выступать? Товарищи депутаты, не молчите вы, - просит их добром Сергей Иваныч. И опять берет свое слово. И рассказывает депутатам про заготовки кормов.
Постучался в дверь дед Митрий Григорьевич. Вошел тихонько. Сел на краешек скамейки.
- Чего тебе? - спрашивает Сергей Иваныч.
- Я у вас посижу. На улице ветрено.
- Кто имеет слово выступать? А кто имеет слово выступать?
И мы перешли ко второму вопросу - к огорожению кладбища. И тут вскочил Митрий Григорьевич и своим тенором закричал нам:
- Восьмой год кладбище собираемся огородить. Это же надо подумать - али лесу у нас нету!
- Правильно дедушка Митрий Григорьевич говорит, - сказал Сергей Иваныч. - Восьмой год собираемся воскресник организовать. Сельский Совет, товарищи депутаты, этот вопрос должен решить быстро и оперативно. С дороги кладбище видно, а начальство мимо ездит.
О-о! Легко на помине. Откуда не возьмись, открылась дверь, и вошли гости - впереди в желтых ботинках, а сзади двое в сапогах. Очень нам были интересны эти желтые ботинки. Потому что у нас кругом грязь, непролазная грязь. А ботинки хорошие, желтые.
Товарищу у нас все не понравилось. Да как же понравится? Какая у нас, что ли, красота? Кругом грязь. А он в желтых ботинках. С заготовками мы опаздываем. Особо еще не понравился праздник наш - праздник Девятая Пятница, к которому мы все аккуратно готовились.
- Что за праздник такой выдумали? Девятая Пятница? Почему Девятая Пятница? А кто работать станет? Запраздничаете - и три дня прогуляете.
А у нас, правда, не то что три дня, а которые по неделе не опохмелятся никак.
Вскочил с места наш председатель колхоза Лексей Иваныч и сказал:
- Не одобряют наш праздник. Понятно? И спорить тут нечего, и надо голосовать.
И мы все проголосовали против праздника, чтобы, значит, его совсем отменить и праздновать теперь День молодежи.
Гости поднялись и пошли. А впереди в желтых ботинках. Шли они сначала друг за другом, след в след, но только грязи нашей не обойти, то есть не то что в ботинках, а никак не обойти. Пока не выпьешь хорошенько, не пройдешь, застрянешь. А тот, главный, в ботинках, все оглядывается, и жалко нам было, как он топал по грязи. А ботинки ведь были совсем новые, желтые.
И мы начали тоже помаленьку расходиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55