Ночевка, костер, лес и звезды над головой - как далеко
это вдруг стало от меня, недостижимо, словно чья-то злая воля
в один момент перекинула меня, вырвав из привычного быта,
забросила на Марс, холодную, кроваво-красную планету бога
войны, ТУДА, куда я дал себе зарок никогда больше не возвращаться.
И снова законы войны управляют мной, снова приходится
шагать по кромке, пригибаясь под порывами злого ветра. Под
рукой - оружие, и лица встречных расплываются, бледнеют, покрываются
системой концентрических окружностей: мишени, а не
лица...
Наконец, Лебяжье. Здесь я, как и предполагалось, вышел,
убедился, что ближайшая электричка из Краснофлотска проходит
через сорок минут, уверенным шагом направился с платформы в
первый попавшийся подлесок. Времени на разборку с топтунами
более чем достаточно.
Как и следовало ожидать, они устремились за мной. Я прошагал
с километр по вьющейся в окружении хвойно-лиственной
растительности тропинке, а потом очень так демонстративно шагнул
в кусты. Пока бородач с вельветовым соображали что к чему
и, топоча, как слоны, неслись по тропинке, я преспокойно
вытащил пистолет, снял его с предохранителля и шагнул из кустов
им навстречу.
Они остановились. Дыхание ровное: умаяться пока не успели.
- Поговорим, - предложил я, показывая им пистолет.
Они снова не возражали.
- Я знаю, кто вы такие и какую организацию представляете, - начал
я, помахивая пистолетом у бородатого перед носом. - Также
могу предположить с большой долей уверенности,
какой именно интерес вызвала в вашем ведомстве моя скромная
персона. В другой ситуации я бы ничего не имел против этого
интереса: в конце концов, такова ваша работа, вы за нее деньги
получаете. Но дело осложнилось, и полагаю, что если мы:
вы и я - все еще не оставили намерения справиться с нашим
общим противником, самым лучшим будет объединить усилия. Короче
говоря, я предлагаю сотрудничество.
Ответом я удостоен не был. Топтуны продолжали молчать,
избегая моего взгляда: бородатый смотрел куда-то поверх моей
головы, вельветовый заинтересованно изучал кустик ежевики. В
итоге они меня разозлили:
- Игнорируете, да?! До ответа не снизойти, да? Вы же
знаете, знать должны: у меня девушка там, у НЕГО. Он друга
моего смертельно ранил, а вам до фени, да? Мне от вас ничего
не нужно, вы только скажите, где эта сволочь пристроилась.
Хоть намекните. Вы же должны знать, где он окопался. Большего
я от вас не жду, не требую...
И снова - молчание. Только вельветовый глянул искоса на
бородатого, а тот в ответ едва заметно покачал головой.
Планы полетели к черту. Я не хотел этому верить, я отказывался
этому верить. Я думал, что еще сумею переубедить топтунов.
- Все мои знакомые под угрозой. Это вы понимаете, да?
Он маньяк, он собирается уже убить кого-то еще, а вам трудно
сказать мне несколько слов? Что ж вы за люди такие? Это
же ваша обязанность, долг ваш - людей защищать! А вы здесь
стоите и думаете. О чем вы думаете, а? Ну же, я не требую
от вас многого... Может быть, вам приказали? Может быть, вы
думаете, что скажет начальство? Но откуда начальство ваше
узнает, как это все было тут, со мной. Здесь нет других свидетелей.
Ну же, ребята, я прошу вас... я прошу... - гладкого
обращения-монолога не получилось: я быстро сбился и нес какую-то
уже полную белиберду, пытаясь найти их взгляды, уловить в
глазах топтунов проблеск понимания, потаенного желания помочь
мне.
Но ничего не изменилось. Единственно, вельветовый вдруг
начал насвистывать себе под нос ту самую импровизацию на тему
"Ламбады", которую несколько часов назад насвистывал я.
Меня как ошпарило.
От бессилия проломить эту стену, от холодящего переворачивающего
внутренности осознания простого факта, что план, за
который я держался подобно утопающему с его соломинкой, рушится,
что разговорами я ничего здесь не добьюсь, что время потеряно - от
всего этого я почувствовал прилив ярости: ясной, ледяной
и испепеляющей одновременно. Ярости, которая когда-то
помогла мне выжить. Ярости, с которой легко идти на войну и которая,
завладей она человеком в дни мирной жизни, способна его
уничтожить.
Я поднял пистолет-пулемет на уровень глаз, прицелился в
бородатого.
- Хорошо же, - сказал я, выцеживая слова (а в подобном
состоянии произносить слова невозможно, только - выцеживать). - Не
желаете по-доброму, по-свойски?.. Мне, мужики, терять
нечего. Да и свидетелей здесь нет. Помочь вам некому. Одного
в расход пущу, другой - все мне скажет. Ну, кого из вас? Кто
пули не боится?
Бородатый даже не удосужился взглянуть на направленный
ему в голову ствол, продолжая рассматривать нечто ему интересное
над моею макушкой. Вельветовый, впрочем, резко оборвал
свист и снова украдкой взглянул на бородатого. Мне показалось,
что-то новое появилось за выражением безразличия на его ухоженном,
гладко выбритом лице. Может быть, страх? Или отражение
какой-то идеи?
Я отступил на полшага назад: на всякий случай, из расчета
успеть выстрелить, если кто-нибудь из них надумает продемонстрировать
свое владение искусством восточных единоборств.
- Ну! Кто-нибудь будет говорить?! - заорал я так, что
замолкли щебетавшие в подлеске птицы.
И наверное, с криком этим вышел весь мой запал. Исчезла
без следа ярость, как откатившаяся с журчанием по гальке морская
волна. И угроза моя показалась самому нелепой, пустой,
не смешной чуть ли. В самом деле: "одного в расход, другой - все
обскажет" - детский сад.
Рука с пистолетом опустилась сама по себе.
- Сволочи вы, - констатировал я устало. - Одно слово - ГЭБЭ!
Потом поставил пистолет на предохранитель, сунул за
пояс и, запахивая на ходу куртку, зашагал в сторону станции.
Вот и все, думал я. Был план - нет теперь плана. Была
ниточка - нет теперь ниточки. Ничего теперь нет...

Глава двадцать шестая
В 22.37 подошла электричка из Краснофлотска. Я уселся
на крайнюю скамейку спиной к топтунам. Видеть мне их больше
не хотелось.
Мысли метались, не было сил усмирить это мельтешение,
призвав к порядку. ПАНИКА - да, вот как это называется. Я
паниковал.
Я словно видел, как Герострат, перемигнувшись своими
разъезжающимися в стороны глазами, снимает с шахматной доски
коня, швыряет его в угол (почему-то угол этот представлялся
мне пыльным, словно угол давно неубираемой комнаты: там
над слоем пыли натянута паутина, творение вечно голодного
черного паучка; конь, падая, рвет ее, и паучок испуганно
перебегает на стену). Потом Герострат встает, отодвинув
стул, вынимает из кобуры под мышкой пистолет, оттягивает
затвор, смеется, заглядывая в отверстие ствола, прячет пистолет,
и, уже окончательно без удержу заливаясь, выходит
из комнаты в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47