Малянов отступил, остановился на улице чуть поодаль.
Откинулся на стену дома спиной, чтобы не потерять равновесия - хмельная
голова кружилась, если ее поднять, тем более, если запрокинуть, и десять,
минут смотрел в небо, и пятнадцать минут, и двадцать - пока наконец
грузовик..."
3
"...с тяжелой головой. И глаз не открыть. Вообще оживать как-то не
хотелось. Незачем было оживать. Иркина сторона тахты пустовала и холодила
- значит, встала, и встала давно. Некоторое время Малянов поворочался с
боку на бок, пытаясь найти положение поуютнее, такое, чтобы еще подремать.
По опыту он знал, что, если проснуться после одиннадцати, практически
никаких следов вчерашнего отравления в извилинах не остается. А вот если
проснуться до девяти, весь день ходишь дурной. Но не задремывалось, и даже
не лежалось. И вставать не хочется, и лежать не хочется. Вот так и вся
наша мутота: и, жить тошно, и помирать жалко... Он открыл глаза.
И сразу увидел висящую на стене напротив изголовья - кажется, это
называется "в изножье" - дешевенькую и уже порядком выцветшую, но все
равно прекрасную, нежную, как клавесинная соната, "Мадонну Литта". Малянов
купил эту репродукцию за пять, вроде бы, рублей, или даже за три, в
отдельчике изопродукции Гостинки на Садовой линии Ирке к Восьмому марта.
Давно. Совсем старый стал, подумал Малянов. То, что было давно, помню до
мелочей...
Как на зимних каникулах пятого курса мы, совершенно шальные, катались
на лыжах в Ягодном и страшно форсили, демонстрируя своя нешибкие
спортивные умения - доохмуривали дружка дружку, хотя всем окружающим уже
ясно было, что взаимный охмуреж состоялся вполне, так мы сняли... стояли
морозы, и я мучился со своей кинокамеркой "Кварц", потому что пленка от
холода в ней становилась хрупкой и лопалась, приходилось прямо на лыжне
снимать варежки, лезть окоченелыми пальцами в ледяные потроха, отрывать
зажеванные куски и вновь вправлять пленку в принимающую кассету, и Валька
говорил: "Ты похож на шпиона, который, гад, чует, что его сейчас брать
придут, и лихорадочно засвечивает свои фотоматериалы..."; и Фил, и Валька
со Светкой хохотали, и мы с Иркой хохотали - но совсем не так, как хохочем
теперь... А назавтра мы снова бежали гуськом по сказочно остекленевшему в
солнечном холоде беззвучному лесу, оглушительно скрежетали лыжни, и,
завидев валяющиеся на снегу обрывки кинопленки, Валька патетически
возглашал: "Здесь происходила безнадежная борьба американского шпиона с
сибирским пионером Васей!" - и мы хохотали... но не так, как теперь. А
поздним вечером - да собственно, ранней ночью, все уже расползлись по
комнатам - в коридоре, у окошка, мы с Иркой впервые поцеловались, и я
помню, как пахли ее духи, помню, как она прятала глаза и подставляла
губы...
А "Мадонна" была уже в семьдесят седьмом. Ирка Бобку ждала, а я ждал
утверждения кандидатской ВАКом. Год великих свершений... Казалось, все
барьеры сметены, все билеты куплены, и открыта нам единственная наша
дорога, по которой мы, талантливые, любящие, работящие, будем нестись,
будто на салазках с американских горок - вопя от азарта и восторга. Да я и
впрямь вопил от азарта и восторга, когда пересказывал Ирке, раздувшейся
грациозно и цветуще - не так, как теперь, - все поздравления и хвалы,
обрушенные на меня во время защиты; а она смотрела завороженно, преданно,
влюбленно. "Избыточные фотоны - косвенное свидетельство не регистрируемой
современными средствами наблюдения объемной вязкости Вселенной". Как там у
Стругацких в "Стажерах"?.. "Наступает чудесный миг, открывается дверь в
стене - и ты снова Бог, и Вселенная у тебя на ладони..."
А через два года наши полезли в Афган.
Прощай, счастливый мальчик.
Малянов решительно сел и спустил ноги с тахты. Комната решительно
поплыла. Малянов, набычившись, уставился в пол.
- Ух, блин, - вслух пробормотал он.
Посидел немножко и снова лег.
Приоткрылась дверь, и в комнату осторожно просунулась Иркина голова.
Несколько секунд Маляновы смотрели друг на друга. Потом Ирка спросила
на манер свежезамужней путаны из телерекламы:
- Может быть, "Алка-Зелцер"?
Малянов в ответ застонал и по-жаровски, со страданием в голосе,
протянул из "Петра Первого":
- Катя, рассолу!
Ирка вошла и присела на край тахты.
- Пациент скорее жив, чем мертв, - констатировала она фразой из
"Буратино". - Ну и зачем тебе это надо было?
- Что? - спросил Малянов.
- Столько выхлебать.
- Он, Ир...
- Никаких "ой" и никаких "Ир". Я понимаю, можно выпить рюмку, две -
чтобы согреться, расслабиться, чтоб разговор... Что я, ведьма? Баба-Яга?
Понимаю. Даже сама могу. Но ведь ты зеленый! И вчера прекрасно знал, что
утром будешь зеленый. И никуда не годный.
- Иронь, ну ладно тебе... У Глухова что-то случилось - то ли их
контору прикрыли совсем, то ли еще что... в отпаде человек. Ну,
оттянулись! Когда так вот с истерики оттягиваешься - за дозой не уследить.
Ирка поджала губы.
- Ну конечно, у Глухова, - сказала она саркастически. - У Глухова
отпад с истерикой - а медузой ты лежишь.
- Надо, кстати, позвонить ему, - озабоченно сказал Малянов. - Жив
ли...
- Он нас переживет.
- Только, наверное, лучше попозже... Вдруг спит?.. Сколько сейчас
времени, Иронь?
- Я - не говорящие часы, - Ирка поднялась. - Вон лежат - встань,
возьми и посмотри. Если можешь. А если не можешь - то и незачем тебе
время.
У двери она остановилась. Обернулась.
- Работать, как я понимаю, мы сегодня не в состоянии.
- Ну почему... К вечеру я, может, и оклемаюсь.
- Ну тогда вечером и посмотрим. А покамест - объявляется
хозяйственный день. Пробежка по лабазам и обеспечение недельного запаса
продовольствия, стирка, уборка квартиры. Что предпочитает ваше
изболевшееся от препон бытия, алчущее алкогольного отдохновения сердце?
- Откровенно говоря, сердце предпочитает пару бутылок пива, а потом
еще пару часов поспать, - с бледной улыбкой натянуто пошутил Малянов.
Ирка вытянула к нему обе руки и показала две фиги.
- Тогда, хозяйка, у сердца нет предпочтений. Руководи, я все приму и
все исполню.
- Договорились. Поднимайся пока, а я посоображаю, как тебя лучше
приспособить.
Со второй попытки акт оставления ложа прошел успешнее. Сунув ноги в
шлепанцы, горбясь, Малянов нешустро пошлепал в ванную. Дремлющий на
полочке под вешалкой, среди перчаток и шарфов Калям нехотя приоткрыл на
него глаз, но не пошевелился и не издал ни звука. Из кухни выступил Бобка,
остановился - руки в карманах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Откинулся на стену дома спиной, чтобы не потерять равновесия - хмельная
голова кружилась, если ее поднять, тем более, если запрокинуть, и десять,
минут смотрел в небо, и пятнадцать минут, и двадцать - пока наконец
грузовик..."
3
"...с тяжелой головой. И глаз не открыть. Вообще оживать как-то не
хотелось. Незачем было оживать. Иркина сторона тахты пустовала и холодила
- значит, встала, и встала давно. Некоторое время Малянов поворочался с
боку на бок, пытаясь найти положение поуютнее, такое, чтобы еще подремать.
По опыту он знал, что, если проснуться после одиннадцати, практически
никаких следов вчерашнего отравления в извилинах не остается. А вот если
проснуться до девяти, весь день ходишь дурной. Но не задремывалось, и даже
не лежалось. И вставать не хочется, и лежать не хочется. Вот так и вся
наша мутота: и, жить тошно, и помирать жалко... Он открыл глаза.
И сразу увидел висящую на стене напротив изголовья - кажется, это
называется "в изножье" - дешевенькую и уже порядком выцветшую, но все
равно прекрасную, нежную, как клавесинная соната, "Мадонну Литта". Малянов
купил эту репродукцию за пять, вроде бы, рублей, или даже за три, в
отдельчике изопродукции Гостинки на Садовой линии Ирке к Восьмому марта.
Давно. Совсем старый стал, подумал Малянов. То, что было давно, помню до
мелочей...
Как на зимних каникулах пятого курса мы, совершенно шальные, катались
на лыжах в Ягодном и страшно форсили, демонстрируя своя нешибкие
спортивные умения - доохмуривали дружка дружку, хотя всем окружающим уже
ясно было, что взаимный охмуреж состоялся вполне, так мы сняли... стояли
морозы, и я мучился со своей кинокамеркой "Кварц", потому что пленка от
холода в ней становилась хрупкой и лопалась, приходилось прямо на лыжне
снимать варежки, лезть окоченелыми пальцами в ледяные потроха, отрывать
зажеванные куски и вновь вправлять пленку в принимающую кассету, и Валька
говорил: "Ты похож на шпиона, который, гад, чует, что его сейчас брать
придут, и лихорадочно засвечивает свои фотоматериалы..."; и Фил, и Валька
со Светкой хохотали, и мы с Иркой хохотали - но совсем не так, как хохочем
теперь... А назавтра мы снова бежали гуськом по сказочно остекленевшему в
солнечном холоде беззвучному лесу, оглушительно скрежетали лыжни, и,
завидев валяющиеся на снегу обрывки кинопленки, Валька патетически
возглашал: "Здесь происходила безнадежная борьба американского шпиона с
сибирским пионером Васей!" - и мы хохотали... но не так, как теперь. А
поздним вечером - да собственно, ранней ночью, все уже расползлись по
комнатам - в коридоре, у окошка, мы с Иркой впервые поцеловались, и я
помню, как пахли ее духи, помню, как она прятала глаза и подставляла
губы...
А "Мадонна" была уже в семьдесят седьмом. Ирка Бобку ждала, а я ждал
утверждения кандидатской ВАКом. Год великих свершений... Казалось, все
барьеры сметены, все билеты куплены, и открыта нам единственная наша
дорога, по которой мы, талантливые, любящие, работящие, будем нестись,
будто на салазках с американских горок - вопя от азарта и восторга. Да я и
впрямь вопил от азарта и восторга, когда пересказывал Ирке, раздувшейся
грациозно и цветуще - не так, как теперь, - все поздравления и хвалы,
обрушенные на меня во время защиты; а она смотрела завороженно, преданно,
влюбленно. "Избыточные фотоны - косвенное свидетельство не регистрируемой
современными средствами наблюдения объемной вязкости Вселенной". Как там у
Стругацких в "Стажерах"?.. "Наступает чудесный миг, открывается дверь в
стене - и ты снова Бог, и Вселенная у тебя на ладони..."
А через два года наши полезли в Афган.
Прощай, счастливый мальчик.
Малянов решительно сел и спустил ноги с тахты. Комната решительно
поплыла. Малянов, набычившись, уставился в пол.
- Ух, блин, - вслух пробормотал он.
Посидел немножко и снова лег.
Приоткрылась дверь, и в комнату осторожно просунулась Иркина голова.
Несколько секунд Маляновы смотрели друг на друга. Потом Ирка спросила
на манер свежезамужней путаны из телерекламы:
- Может быть, "Алка-Зелцер"?
Малянов в ответ застонал и по-жаровски, со страданием в голосе,
протянул из "Петра Первого":
- Катя, рассолу!
Ирка вошла и присела на край тахты.
- Пациент скорее жив, чем мертв, - констатировала она фразой из
"Буратино". - Ну и зачем тебе это надо было?
- Что? - спросил Малянов.
- Столько выхлебать.
- Он, Ир...
- Никаких "ой" и никаких "Ир". Я понимаю, можно выпить рюмку, две -
чтобы согреться, расслабиться, чтоб разговор... Что я, ведьма? Баба-Яга?
Понимаю. Даже сама могу. Но ведь ты зеленый! И вчера прекрасно знал, что
утром будешь зеленый. И никуда не годный.
- Иронь, ну ладно тебе... У Глухова что-то случилось - то ли их
контору прикрыли совсем, то ли еще что... в отпаде человек. Ну,
оттянулись! Когда так вот с истерики оттягиваешься - за дозой не уследить.
Ирка поджала губы.
- Ну конечно, у Глухова, - сказала она саркастически. - У Глухова
отпад с истерикой - а медузой ты лежишь.
- Надо, кстати, позвонить ему, - озабоченно сказал Малянов. - Жив
ли...
- Он нас переживет.
- Только, наверное, лучше попозже... Вдруг спит?.. Сколько сейчас
времени, Иронь?
- Я - не говорящие часы, - Ирка поднялась. - Вон лежат - встань,
возьми и посмотри. Если можешь. А если не можешь - то и незачем тебе
время.
У двери она остановилась. Обернулась.
- Работать, как я понимаю, мы сегодня не в состоянии.
- Ну почему... К вечеру я, может, и оклемаюсь.
- Ну тогда вечером и посмотрим. А покамест - объявляется
хозяйственный день. Пробежка по лабазам и обеспечение недельного запаса
продовольствия, стирка, уборка квартиры. Что предпочитает ваше
изболевшееся от препон бытия, алчущее алкогольного отдохновения сердце?
- Откровенно говоря, сердце предпочитает пару бутылок пива, а потом
еще пару часов поспать, - с бледной улыбкой натянуто пошутил Малянов.
Ирка вытянула к нему обе руки и показала две фиги.
- Тогда, хозяйка, у сердца нет предпочтений. Руководи, я все приму и
все исполню.
- Договорились. Поднимайся пока, а я посоображаю, как тебя лучше
приспособить.
Со второй попытки акт оставления ложа прошел успешнее. Сунув ноги в
шлепанцы, горбясь, Малянов нешустро пошлепал в ванную. Дремлющий на
полочке под вешалкой, среди перчаток и шарфов Калям нехотя приоткрыл на
него глаз, но не пошевелился и не издал ни звука. Из кухни выступил Бобка,
остановился - руки в карманах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30