— Зачем он тебе? — выблеивает он.
— Не затем, чтобы перекинуться с ним в картишки, естественно. От жмурика нельзя требовать многого. От этого я прошу одного: оставаться мертвым. Не могу сказать тебе больше. Как говорит Старик, служебная тайна. Я и так наговорил слишком много.
Рибо, может, и обидчив, но к работе относится с уважением. Когда коллега говорит, что не может распространяться, он не настаивает.
— Ладно… И чем я могу помочь?
— Я нашел в орлеанском морге подходящего типа. Но прежде чем забрать его, я хочу убедиться, что этот жмурик свободен, то есть что никто не придет его требовать. Ты сообщишь мне некоторые подробности о личности и жизни этого малого.
Я говорю ему, какого типа имею в виду, и он берет курс на телефонную кабину.
— Ну вот, — сообщает он по возвращении, — я поручил моим ребятам заняться твоей историей. Через полчаса получишь все детали. Может, пока поедим сырку? В этом заведении он просто чудо…
— Ты роешь себе могилу зубами, — мрачно говорю я. Он пожимает плечами:
— Возможно, но, принимая во внимание мои габариты, работы еще непочатый край.
Дверь в питейное заведение открывается, и входит тип, тощий, как государственная казна Франции. Он подходит к нашему столику и здоровается.
— Это Дюбуа, — говорит мне мой коллега так, словно вся моя предшествующая жизнь была лишь подготовкой к дню, когда я познакомлюсь с Дюбуа.
Рибо обращается к своему подчиненному:
— Садись и расскажи комиссару Сан-Антонио все, что знаешь, а за это время тебе приготовят сандвич.
Жратва для Рибо — это забота номер один. Он думает только о ней. Наверное, у него в брюхе живет солитер длиной с рулон обоев.
Дюбуа принадлежит к типу незаметных трудяг. Он из тех, кто покупает себе один костюм на десять лет, дома мелет кофе и моет посуду, при этом регулярно делая детишек своей благоверной. Должно быть, когда ему приносят пособие на детей, почтальону приходится укладывать деньги в чемодан… В общем, представляете себе, да?
— Ну что? — очень доброжелательно спрашиваю я.
— Значит, так, — приступает он к делу, — фамилия умершего, о котором идет речь, Пантовяк…
— Поляк?
— Да. В Орлеане прожил пару недель. Ни к кому не ходил, гостей не принимал. Если у него есть семья, то она, полагаю, осталась в Польше… Мотивы его жеста отчаяния остаются неизвестными…
В ораторском стиле Дюбуа я узнаю влияние Рибо. Мой приятель научил своих парней говорить газетным стилем: с большим количеством готовых образных выражений и фраз, какие можно найти в любом разговорнике для иностранцев.
Он продолжает:
— Это был человек, мрачный по характеру. Коллеги по работе думали, что он приехал в наш город после любовной неудачи… Он с тоской смотрел на девушек, а иногда плакал…
— О'кей, — бормочу я.
Только что услышанные сведения укрепляют мою уверенность в том, что я нашел идеального мертвеца.
— Твой пшек мне подходит, — говорю я Рибо, — я его усыновляю… За ним приедет катафалк с нашим шофером. Подготовь бумаги для транспортировки. Парень уезжает в Париж; официально по требованию кузена. Понял?
— Ладно.
Рибо смотрит на меня туманным взглядом.
— Ты когда уезжаешь? — спрашивает он меня.
— Немедленно.
— А не можешь задержаться на часок?
— Зачем?
— Я знаю одно местечко, где готовят печеного цыпленка по беррийскому рецепту. Это — шедевр французского кулинарного искусства.
— Вперед, на цыпленка! — кричу я со смехом…
В конце дня труп прибыл по назначению и лежит в маленьком конференц-зале здания, где располагается Секретная служба, в которой я работаю в звании комиссара.
Шеф наклоняется над покойником.
— Вы его измерили? — спрашивает он парня из лаборатории, присутствующего при сеансе.
— Метр восемьдесят три, шеф!
— Подойдет… Теперь вопрос зубов… Вернее, зуба…
— Мы ждем хирурга-дантиста. Он удалит нужный малый коренной и заменит его другим.
— Наверное, на трупе это будет непросто. — замечаю я.
— Ему за это платят, — отрезает шеф, который терпеть не может массу вещей, включая замечания.
— Значит, можно действовать?
— Давайте…
Парень из лаборатории уходит и возвращается несколько минут спустя в сопровождении коллеги с чемоданом. Тот достает из кармана резиновые перчатки, надевает их и открывает чемоданчик.
Внутри лежит мужская одежда: почти неношенный серый костюм хорошего покроя, белая нейлоновая рубашка, черный галстук, черные носки, черные кожаные ботинки.
Парни раздевают поляка и начинают обряжать в шмотки, принесенные с собой, не забыв начать с трусов…
Шеф присутствует при этом стриптизе наоборот.
— Может подойти, — говорит он.
— Все подходит, — отвечает сотрудник лаборатории, — кроме ботинок. Они слишком узкие. У этого парня здоровенные копыта! Носки еще сойдут, но колеса на него не натянуть. Он закостенел, как правосудие… Это тоже усложняет дело.
Шеф ласково поглаживает рукой свою элегантную лысину.
— Это неприятно, — шепчет он. — Очень неприятно… Скажите Блашену, чтобы он принес нам все ботинки, которые в последнее время привез из Германии. Он настолько кокетлив, что можно предположить без риска ошибиться, что он притащит дюжину пар! Поскольку у него сорок шестой размер, черт нас возьми, если мы не найдем ботинки по ноге этого мертвеца…
Что хорошо со Стариком — он думает обо всем. У него, как у брюггских кружевниц, работа делается без сучка без задоринки. Его идея о колесах Блашена — просто чудо.
И как он знает своих людей!
Блашен, говоря совершенно беспристрастно, самый некрасивый тип на всей планете: высокий, жирный, красная толстая морда усеяна бородавками с волосами и без. Прибавьте в качестве последнего штриха совершенно глупый вид, какой можно встретить только у постоянных жильцов дурдома! Его главное достоинство — ум. Тайный порок — кокетство.
Он кокетлив, как смазливая бабенка! Плюс ко всему Блашен убежден, что если Мисс Вселенной одновременно представить его и Мастроянни, девочка без малейшего колебания выберет себе в партнеры для траха именно его.
Все его жалованье уходит на костюмы и тонкое белье. Он чемпион по твиду, трикотину и фланели. Король шелковых рубашек, император галстуков и Зевс ботинок. Из каждой служебной командировки он привозит шмотки одна лучше другой, которыми забивает гардероб с восторгом Гарпагона.
Эта мания имеет и положительные стороны, поскольку благодаря ей мы можем обуть нашего покойника в колеса мейд ин Джермани.
Через два дня поляк, получивший вставной зуб, готов к выполнению своей миссии.
Шеф вызывает меня.
— Сан-Антонио, я думаю, что теперь операция вступает если не в самую важную, то по крайней мере в самую деликатную свою часть. Ваш черед играть…
— О'кей, я уже давно жду.
— Сегодня вечером военный самолет доставит вас в Страсбур вместе с вашим одеревенелым другом…
Я разражаюсь хохотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30