Маклер его не
слушает, он корчит гримасы и дергает себя за бороду. Они вообще
никогда не слушают друг друга.
Я узнаю чету, сидящую рядом со мной: это живущие
неподалеку мелкие торговцы; по воскресеньям их прислуга
выходная. Вот они и приходят сюда и садятся всегда за один и
тот же столик. Муж ест роскошную розовую отбивную. Он
внимательно разглядывает ее вблизи, время от времени обнюхивая.
Жена ковыряет в своей тарелке. Это плотная сорокалетняя
блондинка с красными, покрытыми пушком щеками. Под атласной
блузкой торчат крепкие красивые груди. Она, что твой мужчина,
за каждым обедом выдувает по целой бутылке бордо.
Почитаю-ка "Евгению Гранде". Не то чтобы это доставляло
мне большое удовольствие -- но надо же чем-то заняться.
Открываю книгу наугад -- мать с дочерью ведут разговор о
зарождающейся любви Евгении.
"Евгения поцеловала ей руку.
-- Какая ты добрая, мама, милая!
От этих слов увядшее за годы страданий лицо матери
просияло.
-- Он тебе нравится? -- спросила Евгения.
Госпожа Гранде ответила лишь улыбкой; потом, после
минутного молчания, сказала тихо:
-- Неужели ты уже любишь его? Это было бы нехорошо.
-- Нехорошо? -- возразила Евгения. -- Почему? Тебе он
нравится, нравится Нанете, почему же не может он понравиться
мне? Давай, мамочка, накроем ему стол для завтрака.
Она бросила свою работу, мать сделала то же, говоря ей:
-- Ты с ума сошла!
Но ей захотелось разделить безумие дочери, чтобы его
оправдать.
Евгения позвала Нанету.
-- Что вам еще, барышня?
-- Нанета, будут у тебя сливки к полднику?
-- Ладно, к полднику-то будут, -- отвечала старая
служанка.
-- Ну, а пока подай ему кофе покрепче. Я слышала, как
кофе. Положи его побольше.
-- А где мне его взять?
-- Купи.
-- А если мне встретится хозяин?
-- Он ушел на свои луга..."(_13)
С моим приходом соседи замолчали, но вдруг голос мужа
отвлекает меня от чтения.
-- Слушай, ты видела? -- спрашивает муж, заговорщически
ухмыляясь.
Жена вздрагивает и глядит на него, очнувшись от
задумчивости. Он продолжает есть и пить, потом смеется все с
тем же лукавством:
-- Ха-ха-ха!
Молчание. Жена опять задумалась.
-- Что ты сказал? -- вдруг спрашивает она, вздрогнув.
-- Сюзанна-то вчера.
-- А-а, ну да, -- говорит жена. -- Она к Виктору ходила.
А я тебе что говорил?
Жена раздраженно отодвигает тарелку.
-- Невкусно.
Края тарелки усеяны выплюнутыми комочками серого мяса. Муж
продолжает свое:
-- Эта бабенка...
Он замолкает, неопределенно улыбаясь. Напротив нас
биржевой маклер, слегка пыхтя, поглаживает руку Мариэтты.
После короткой паузы:
-- Я ж тебе это уже говорил.
-- Что ты мне говорил?
-- Насчет Виктора, что она к нему пойдет. Что такое? --
вдруг спрашивает он растерянно. -- Тебе не нравится?
-- Невкусно.
-- Да теперь все уже не то, -- веско говорит он. -- Не то,
что во времена Экара. Не знаешь, где теперь Экар?
-- Так он же в Домреми -- разве нет?
-- Верно, верно. А кто тебе это сказал?
-- Так ты же мне и сказал в воскресенье.
Она кладет в рот хлебный мякиш, валявшийся на бумажной
скатерти. Потом, разглаживая ладонью бумагу на ребре стола,
говорит с сомнением:
-- А все же ты ошибся, Сюзанна не такая...
-- Возможно, деточка, возможно, -- рассеянно отвечает он.
Он ищет глазами Мариэтту, знаком подзывает ее: -- Здесь жарко.
Мариэтта фамильярно опирается на край стола.
-- Правда, здесь так жарко, -- жалобно говорит женщина. --
Задохнуться можно, и потом говядина невкусная, я скажу хозяину,
не то что раньше, приоткройте, пожалуйста, форточку, голубушка
Мариэтта.
У мужа опять на лице ухмылка.
-- Скажи, ты заметила, какие у нее глаза?
-- Когда, котик?
Он нетерпеливо передразнивает:
-- Когда, котик? Это на тебя похоже! После дождичка в
четверг.
-- Ты имеешь в виду вчера? Поняла.
Он смеется, смотрит вдаль и говорит быстро, с некоторым
нажимом:
-- Как у кошки, когда она гадит на раскаленные угли.
Ему так нравится острота, что похоже, он забыл, по какому
поводу сострил. Жена в свою очередь простодушно развеселилась:
-- Ха-ха-ха! Ах ты плут!
Она похлопывает его по плечу.
-- Ах ты плут, ну и плут!
-- Как у кошки, когда она гадит на раскаленные угли, --
уверенней повторяет он.
Но жена уже больше не смеется:
-- Да нет, серьезно, ты зря -- она серьезная девушка.
Он наклоняется к ней и что-то долго нашептывает ей на ухо.
Мгновение она смотрит на него, разинув рот, напряженно и
весело, как человек, который вот-вот прыснет, потом вдруг
откидывается назад, впившись коготками ему в руки:
-- Не может быть, не может быть!
-- Послушай, крошка, -- говорит он степенно и
рассудительно. -- Ну раз он это сказал! С чего бы ему зря
говорить?
-- Да нет же, нет.
-- Ну раз он сказал, послушай, ну представь...
Жена вдруг смеется.
-- Я смеюсь, потому что подумала о Рене.
-- Вот именно.
Муж тоже смеется. Она продолжает многозначительным
шепотом:
-- Тогда, значит, он заметил во вторник.
-- В четверг.
-- Нет, во вторник, потому что...
Она рисует в воздухе нечто напоминающее эллипс.
Долгое молчание. Муж обмакнул хлебный мякиш в соус.
Мариэтта сменила тарелки и приносит им по куску торта. Сейчас и
я съем кусок торта. И вдруг жена задумчиво произносит,
растягивая слова, с гордой, хотя и несколько осудительной
улыбкой:
-- Ну, знаешь, ты уж совсем!..
В ее тоне столько чувственности, что он приходит в
волнение и поглаживает ее шею своей жирной рукой.
-- Шарль, прекрати, ты меня возбуждаешь, котик, --
улыбаясь шепчет она, с полным ртом.
Я пытаюсь снова взяться за прерванное чтение:
"-- А где мне его взять?
-- Купи.
-- А если мне встретится хозяин?"
Но до меня снова доносится голос жены:
-- Ой, Марта обхохочется, я ей расскажу...
Мои соседи замолчали. После торта Мариэтта подала им
чернослив, и теперь женщина кокетливо сплевывает косточки в
чайную ложку -- словно кладет яйца. Муж, уставившись в потолок,
выстукивает марш на краю стола. Похоже, что в обычном своем
состоянии они молчат, а разговорчивость нападает на них как
краткий приступ лихорадки.
"-- А где мне его взять?
-- Купи".
Я захлопываю книгу, пойду пройдусь.
Когда я вышел из пивной "Везелиз", было около трех: во
всем своем отяжелевшем теле я чувствовал наступление второй
половины дня. Не моего дня, а их, -- второй половины дня,
которую сто тысяч бувильцев проживут сообща. В этот самый час,
после долгого и обильного воскресного обеда, они встают из-за
стола -- и что-то для них уже умерло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
слушает, он корчит гримасы и дергает себя за бороду. Они вообще
никогда не слушают друг друга.
Я узнаю чету, сидящую рядом со мной: это живущие
неподалеку мелкие торговцы; по воскресеньям их прислуга
выходная. Вот они и приходят сюда и садятся всегда за один и
тот же столик. Муж ест роскошную розовую отбивную. Он
внимательно разглядывает ее вблизи, время от времени обнюхивая.
Жена ковыряет в своей тарелке. Это плотная сорокалетняя
блондинка с красными, покрытыми пушком щеками. Под атласной
блузкой торчат крепкие красивые груди. Она, что твой мужчина,
за каждым обедом выдувает по целой бутылке бордо.
Почитаю-ка "Евгению Гранде". Не то чтобы это доставляло
мне большое удовольствие -- но надо же чем-то заняться.
Открываю книгу наугад -- мать с дочерью ведут разговор о
зарождающейся любви Евгении.
"Евгения поцеловала ей руку.
-- Какая ты добрая, мама, милая!
От этих слов увядшее за годы страданий лицо матери
просияло.
-- Он тебе нравится? -- спросила Евгения.
Госпожа Гранде ответила лишь улыбкой; потом, после
минутного молчания, сказала тихо:
-- Неужели ты уже любишь его? Это было бы нехорошо.
-- Нехорошо? -- возразила Евгения. -- Почему? Тебе он
нравится, нравится Нанете, почему же не может он понравиться
мне? Давай, мамочка, накроем ему стол для завтрака.
Она бросила свою работу, мать сделала то же, говоря ей:
-- Ты с ума сошла!
Но ей захотелось разделить безумие дочери, чтобы его
оправдать.
Евгения позвала Нанету.
-- Что вам еще, барышня?
-- Нанета, будут у тебя сливки к полднику?
-- Ладно, к полднику-то будут, -- отвечала старая
служанка.
-- Ну, а пока подай ему кофе покрепче. Я слышала, как
кофе. Положи его побольше.
-- А где мне его взять?
-- Купи.
-- А если мне встретится хозяин?
-- Он ушел на свои луга..."(_13)
С моим приходом соседи замолчали, но вдруг голос мужа
отвлекает меня от чтения.
-- Слушай, ты видела? -- спрашивает муж, заговорщически
ухмыляясь.
Жена вздрагивает и глядит на него, очнувшись от
задумчивости. Он продолжает есть и пить, потом смеется все с
тем же лукавством:
-- Ха-ха-ха!
Молчание. Жена опять задумалась.
-- Что ты сказал? -- вдруг спрашивает она, вздрогнув.
-- Сюзанна-то вчера.
-- А-а, ну да, -- говорит жена. -- Она к Виктору ходила.
А я тебе что говорил?
Жена раздраженно отодвигает тарелку.
-- Невкусно.
Края тарелки усеяны выплюнутыми комочками серого мяса. Муж
продолжает свое:
-- Эта бабенка...
Он замолкает, неопределенно улыбаясь. Напротив нас
биржевой маклер, слегка пыхтя, поглаживает руку Мариэтты.
После короткой паузы:
-- Я ж тебе это уже говорил.
-- Что ты мне говорил?
-- Насчет Виктора, что она к нему пойдет. Что такое? --
вдруг спрашивает он растерянно. -- Тебе не нравится?
-- Невкусно.
-- Да теперь все уже не то, -- веско говорит он. -- Не то,
что во времена Экара. Не знаешь, где теперь Экар?
-- Так он же в Домреми -- разве нет?
-- Верно, верно. А кто тебе это сказал?
-- Так ты же мне и сказал в воскресенье.
Она кладет в рот хлебный мякиш, валявшийся на бумажной
скатерти. Потом, разглаживая ладонью бумагу на ребре стола,
говорит с сомнением:
-- А все же ты ошибся, Сюзанна не такая...
-- Возможно, деточка, возможно, -- рассеянно отвечает он.
Он ищет глазами Мариэтту, знаком подзывает ее: -- Здесь жарко.
Мариэтта фамильярно опирается на край стола.
-- Правда, здесь так жарко, -- жалобно говорит женщина. --
Задохнуться можно, и потом говядина невкусная, я скажу хозяину,
не то что раньше, приоткройте, пожалуйста, форточку, голубушка
Мариэтта.
У мужа опять на лице ухмылка.
-- Скажи, ты заметила, какие у нее глаза?
-- Когда, котик?
Он нетерпеливо передразнивает:
-- Когда, котик? Это на тебя похоже! После дождичка в
четверг.
-- Ты имеешь в виду вчера? Поняла.
Он смеется, смотрит вдаль и говорит быстро, с некоторым
нажимом:
-- Как у кошки, когда она гадит на раскаленные угли.
Ему так нравится острота, что похоже, он забыл, по какому
поводу сострил. Жена в свою очередь простодушно развеселилась:
-- Ха-ха-ха! Ах ты плут!
Она похлопывает его по плечу.
-- Ах ты плут, ну и плут!
-- Как у кошки, когда она гадит на раскаленные угли, --
уверенней повторяет он.
Но жена уже больше не смеется:
-- Да нет, серьезно, ты зря -- она серьезная девушка.
Он наклоняется к ней и что-то долго нашептывает ей на ухо.
Мгновение она смотрит на него, разинув рот, напряженно и
весело, как человек, который вот-вот прыснет, потом вдруг
откидывается назад, впившись коготками ему в руки:
-- Не может быть, не может быть!
-- Послушай, крошка, -- говорит он степенно и
рассудительно. -- Ну раз он это сказал! С чего бы ему зря
говорить?
-- Да нет же, нет.
-- Ну раз он сказал, послушай, ну представь...
Жена вдруг смеется.
-- Я смеюсь, потому что подумала о Рене.
-- Вот именно.
Муж тоже смеется. Она продолжает многозначительным
шепотом:
-- Тогда, значит, он заметил во вторник.
-- В четверг.
-- Нет, во вторник, потому что...
Она рисует в воздухе нечто напоминающее эллипс.
Долгое молчание. Муж обмакнул хлебный мякиш в соус.
Мариэтта сменила тарелки и приносит им по куску торта. Сейчас и
я съем кусок торта. И вдруг жена задумчиво произносит,
растягивая слова, с гордой, хотя и несколько осудительной
улыбкой:
-- Ну, знаешь, ты уж совсем!..
В ее тоне столько чувственности, что он приходит в
волнение и поглаживает ее шею своей жирной рукой.
-- Шарль, прекрати, ты меня возбуждаешь, котик, --
улыбаясь шепчет она, с полным ртом.
Я пытаюсь снова взяться за прерванное чтение:
"-- А где мне его взять?
-- Купи.
-- А если мне встретится хозяин?"
Но до меня снова доносится голос жены:
-- Ой, Марта обхохочется, я ей расскажу...
Мои соседи замолчали. После торта Мариэтта подала им
чернослив, и теперь женщина кокетливо сплевывает косточки в
чайную ложку -- словно кладет яйца. Муж, уставившись в потолок,
выстукивает марш на краю стола. Похоже, что в обычном своем
состоянии они молчат, а разговорчивость нападает на них как
краткий приступ лихорадки.
"-- А где мне его взять?
-- Купи".
Я захлопываю книгу, пойду пройдусь.
Когда я вышел из пивной "Везелиз", было около трех: во
всем своем отяжелевшем теле я чувствовал наступление второй
половины дня. Не моего дня, а их, -- второй половины дня,
которую сто тысяч бувильцев проживут сообща. В этот самый час,
после долгого и обильного воскресного обеда, они встают из-за
стола -- и что-то для них уже умерло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66